Дарья Донцова - Личное дело женщины-кошки
Не теряя ни минуты, я заняла нужную позицию и стала незримой свидетельницей диалога толстяка с психиатром.
– Доктор, я схожу с ума, – заявил полковник.
– Кто может определить грань между нормой и безумием! Если вдуматься, то поймешь: все человечество психически нестабильно, – философски заявил врач.
– У меня глюки, – продолжал Дегтярев.
– Мыши, зеленые человечки? – заинтересовался Петр Ильич.
– Подушка, – коротко ответил полковник.
– Кто? – изумился психиатр. – Это которая под голову?
– Нет, треугольная, коричневая, ползает по комнате. Вчера была одна.
– А сегодня?
– Их стало много, но остальные маленькие, крохотные, словно инопланетяне из фильма «Кошмар планеты Ру».
– Значит, сначала была одна, а затем она раздробилась?
– Нет, – занервничал толстяк, – крупная осталась, и, похоже, она им мать. Лежу себе тихо, читаю и вижу, вползает из коридора, звук издает – чавк, чавк, чавк!
– Чмок, чмок, чмок, – ожил врач.
– Нет! Чавк, чавк, чавк!
– Ладно, не волнуйтесь, – с ангельским терпением повторил Петр Ильич.
– Не верите мне?
– Что вы! – заегозил психиатр. – Обычное дело, входит подушка и говорит: «Чмак, чмак». Сто раз подобное видел, они и ко мне являются. Чмак, чмак!
– Чавк!!! Чавк!!! – заорал Дегтярев.
– Мариночка, дай микстурку! Да не больному, смажешь клиническую картину, а мне, – распорядился Петр Ильич. – Значит, чавк, чавк! А дальше?
– И тут они к ней ринулись! Со всех сторон!
– Кто?
– Подушата! Мелкие, я плохо без очков вижу, – признался Дегтярев, – со всех лап понеслись!
Я поудачнее уместилась в кресле, интересно, где у улитки лапы!
– Она им мать, – бубнил толстяк, – они ей дети!
– О! – воскликнул Петр Ильич. – Вот и репа!
– Вы о чем? – осекся приятель.
– В смысле корень. Репа – корешок. Понятно?
– Вообще ничего! Доктор, я псих?
– Ну что вы, голубчик! Просто вы попали в трансцендентальную яму транспораженного измененного сознания.[7] Как проходили ваши роды?
– Мои роды? – забеспокоился приятель.
– Да, да!
– Но я никого не рожал! – заголосил ополоумевший Дегтярев.
– Конечно, конечно, спрашиваю по-другому: как вы родились на свет?
– Ну… как все.
– Естественным путем?
– А можно вылезти через нос? – обозлился полковник. – Или через ухо?
– Дружочек! Ваша агрессия говорит о глубоко запрятанном комплексе материнского отторжения вкупе с обострением эдиповой шишки. Родить можно и посредством кесарева сечения.
– Я не в курсе деталей.
– Мама не говорила о родах?
– Нет!
– Никогда?
– Нет!!
– Или вы отторгали информацию?
– Нет!
– Хм! Ясно! Потеря эмоциональной связи, отсюда и навязчивые видения. Эллипсовидное сознание, искривленное наподобие дуги Вольта, сильно затрудняет протекание чистой психики по каналам, вследствие этого…
– Доктор, я ни черта не понимаю, – взмолился Дегтярев, – попроще, пожалуйста.
– Но примитивнее некуда! Ладно, вы страдали от отсутствия материнской любви, поэтому сейчас и видите подушку, она символизирует вашу мать!
– Вашу мать! – рявкнул полковник. – И как долго эта мать тут ползать будет?
Глава 18
– В спальне никого нет, – замогильным голосом завел Петр Ильич.
– Вообще?
– Ну да! С вами шутит подсознание.
– Но вы здесь!
– Я про подушку! – терпеливо объяснял психиатр. – Мариночка, скажи, ты видишь постельную принадлежность?
– Да! – бойко ответила медсестра.
– Где? – взвизгнул Дегтярев.
– У вас под спиной целых три штуки, – живо констатировала Марина, – в наволочках.
– Это не она, – с явным облегчением заявил Александр Михайлович, – та коричневая, вверх торчит.
– Фаллический символ, – не упустил момента сумничать Петр Ильич, – воплощение отца по отношению к матери. Жажда убийства. Вы никогда не хотели уничтожить человека?
– Раз пять в неделю испытываю острое желание, – признался полковник, – в особенности когда наш… кхм… совещание проводит… но это к делу не относится.
– Голубчик, – запел Петр Ильич, – давайте поговорим! Вам плохо! Вас не понимают.
– Да, – подтвердил Дегтярев, – верно.
– На работе тупые морды.
– Не все! Но встречаются идиоты, – решил быть справедливым полковник.
– Дома авторитарная жена и насмешливые дети, они не уважают отца, налицо конфликт поколений. К тому же у вас были тяжелые роды, определившие отношение с матерью: она не могла простить вам физических страданий, отдаляла вас от себя. Вы переживали, закрылись панцирем равнодушия, о-о-о!
Донеслось всхлипывание, я прикусила губу. И как прикажете поступить? Дегтярев на самом деле решил, что у него видения! Лучший способ успокоить полковника – это продемонстрировать ему Джульетту вместе с улиточками и покаяться:
«Прости, дорогой, я не хотела скандала, вот и скрыла наличие брюхоногой. Знаешь, на свете существуют гигантские улитки! Ты совершенно нормален, а доктор натуральный псих! Довел тебя до слез».
Я вскочила из кресла, никогда за долгие годы нашего знакомства я не видела полковника рыдающим. Да, он легко выходит из себя, частенько орет на окружающих, топает ногами, может наговорить глупостей, но жалобно всхлипывать! Между прочим, это я виновата в произошедшем.
– Петр Ильич, успокойтесь, – внезапно сказала Марина.
– Он чего-то не то говорит, – перебил медсестру полковник, – у меня нет ни детей, ни жены.
– А эта страшненькая тетка в джинсах, она кто? – поинтересовалась Марина. – Я думала, она ваша супруга.
– Даша мой лучший друг, не более того, – заверил Александр Михайлович, – давайте успокоим доктора, а то он так рыдает, что кровь стынет!
– Петр Ильич, идите умойтесь, – приказала медсестра, – вон там ванная!
Всхлипывания стали удаляться, потом прекратились вовсе.
– Это ваш дом? – спросила внезапно Марина. – Вы живете здесь постоянно?
– Да, – ответил Дегтярев.
– Как же без супруги с хозяйством справляетесь?
– Ира помогает, была еще Катя, повариха, но она уволилась, – пояснил полковник.
– Небось цветы разводите, – мечтательно протянула Марина, – участок большой, мы пока от ворот до особняка шли, даже устали.
– Не любитель я в земле копаться, – признался толстяк, – за садом Иван глядит.
– А я обожаю розы, – воскликнула Марина, – будь моя воля – такую плантацию завела бы! Давайте я вам подушечку взобью!
– Спасибо.
– Одеяльце поправлю.
– Право, мне неудобно, не беспокойтесь.
– Мне приятно помочь такому красивому молодому мужчине.
– Это вы про меня? – изумился Дегтярев.
– Других здесь нет, – засмеялась медсестра, – Петр Ильич не считается, он у нас типа кастрированного кота, а от вас мужчиной веет. Неужели не тоскливо одному? Знаете, вам нужна хозяйка, тогда и глюки уйдут!
– Вы полагаете? – с надеждой спросил Дегтярев.
– Конечно, – заверила Марина, – простая, положительная девушка со средним медицинским образованием и опытом работы на «Скорой». Она не даст в депрессуху впадать. Знаете, по какой причине вам дрянь всякая мерещится? Из-за отсутствия женской ласки! Чего-то вы вспотели, снимайте пижамку, не ровен час ветерком обдует, и простудитесь!
На этой стадии обольщения полковника я выскочила из библиотеки и ворвалась в его спальню, увидела Марину, которая успела расстегнуть на своем халате три верхние пуговицы, и рявкнула:
– Господа медики, не желаете перекусить?!
– Доктор еще не закончил осмотр! – возмутилась Марина.
– Дашута, не вбегай без стука, – сделал мне замечание полковник, – может неудобно получиться, вдруг я голый!
– Ничего, – гаркнула я, – за долгие годы я насмотрелась на тебя в любом виде.
– Больного лучше оставить наедине с врачом, – попыталась выставить меня вон Марина.
Но я не дрогнула и крикнула:
– Петр Ильич, как насчет пирога с мясом?
– Полный желудок лучшее средство от душевной печали, – возвестил эскулап, выходя из ванной.
– Вот и спускайтесь в столовую, – велела я, – да Марину возьмите!
– Я останусь с больным, – сопротивлялась нахалка, – он нуждается в уходе!
– Дегтярев придет к ужину через десять минут, – пообещала я.
– Ему надо помочь одеться!
– Сам справится.
– И тапочки нацепить, тепленькие.
– Сам обуется.
– Лестница скользкая, его поддержать надо.
– До сих пор он не падал.
– Вдруг сейчас от слабости пошатнется.
– За перила схватится.
– Ой, какая вы жестокая, – всплеснула руками Марина, – и…
– Муся, – вошла в спальню Машка, – вот ты где!
– Мария, – сурово сказала я, – возьми за руку МЕДСЕСТРУ, отведи ее в столовую и проследи, чтобы ей дали ужин!
В глазах девочки зажегся огонек, Маню отличает редкая сообразительность, и потом, я никогда не именую ее «Мария».
