Дарья Донцова - Чудеса в кастрюльке
Варфоломей покраснел, но спорить со святым отцом не осмелился, только нехотя буркнул:
– У меня глаза поздно открылись, дурак в молодости был, пусть дочери и сын грехи семьи отмаливают.
Пока была на ногах Анна, жена Варфоломея, детям жилось более или менее сносно. Мать хоть как-то пыталась скрасить существование ребят. Денег на игрушки отец не давал. Но Анна шила кукол из тряпок и сделала из бычьего пузыря отличный мячик для сына. Тайком от фанатика-мужа, запретившего дома строго-настрого по постным дням, два раза в неделю, кроме великих постов, есть скоромное, она поила детей молоком. Корова стояла в сарайчике, там же кудахтали куры и хрюкали поросята. Варфоломей приказывал Анне торговать сметаной, творогом, мясом, но ставить эти продукты на стол в своем доме не разрешал. И дочери и сын боялись отца панически, а когда умерла мать, их страх перешел в ужас.
– Он бы и в школу нас не пустил, – грустно улыбалась Евдокия, – только времена стояли социалистические. По домам ходили всяческие комиссии, проверяющие от районов народного образования.
Вот поэтому Варфоломей, скрипя зубами, смотрел, как дети бегают на занятия, учат богопротивные науки: биологию, химию, физику. Пришлось ему стерпеть и красные галстуки на их шеях. Правда, вначале отец попытался было воспротивиться приему ребят в пионеры, но его вызвали к директору школы. Сухощавая, одетая в темный костюм Раиса Ивановна строго сказала:
– Вы, Варфоломей Порфирьевич, не смеете детям препятствия ставить, иначе я пойду в райком партии, пусть вам там про ошибочность воспитания подрастающего поколения советских детей расскажут!
Варфоломей испугался. В те годы повсеместно закрывались церкви, люди, посещавшие службы, подвергались гонениям, а отец Евдокии, Анисьи и Ежиремии не был готов к тому, чтобы страдать за веру. Ему совсем не хотелось оказаться где-нибудь в Коми и, отмахиваясь от мошки, валить лес.
Варфоломей притих. Евдокия и Анисья выросли робкими, забитыми девочками. Хоть они и были погодки, но учились в одном классе. Сидели вместе на самой последней парте, во время перемен не бегали, а стояли у стены. С одной стороны, мешали длинные юбки, с другой, носиться не хотелось. В классе их считали придурочными и в компании не приглашали. Учились девочки средне: литературу, русский и историю знали великолепно, в естественных и точных науках не разбирались совершенно, да и не тянуло их изучать математику с физикой, намного интересней казалось читать жития святых и петь в церковном хоре. Поэтому, отсидев положенные уроки, Дуся и Анисья бежали в храм, где помогали служителям. В школе об этом, естественно, знали и в комсомол девочек не приняли.
– Вот скажите прилюдно, что бога нет, – потребовала классная руководительница, – тогда и дадим анкеты.
Более робкая Анисья, став красной как рак, опустила голову. А Евдокия, прочитавшая недавно рассказ о первых христианах, пострадавших за веру, гордо заявила:
– Господь наш отец, и он вас накажет за богохульство.
В прежние времена так разговаривать с педагогами было невозможно. Классная, схватившись за сердце, побежала к директору, не забыв прошипеть Дусе:
– Ну смотри, теперь тебя точно из школы в ПТУ отправят, богомолка! Ты позоришь советских детей!
Евдокия осталась стоять у парты, а притихший класс уставился на девочку. Ее не любили в детском коллективе, но смелый ответ противной училке вызвал у одноклассников уважение.
– Влетит тебе по первое число, – вздохнул Костя Молотов, – она за директором понеслась, уходи домой, а мы скажем, что ты заболела, ветрянка. Ну температура вроде, бред начался, сама не понимаешь, чего несешь. Давай ушмыгивай, авось обойдется, какой с больной спрос.
В школе и впрямь бушевала ветряная оспа. Класс одобрительно загудел, но Дуся спокойно ответила:
– Нет, мне вера лгать не позволяет.
Подобная позиция вызывала уважение, и школьники стали ждать развязки. Она наступила через пару минут.
– Видать, здорово ты, Дуська, Валентину Никитичну обозлила, – сообщил сидящий у окна Миша Сайкин, – вон не нашла Раису Ивановну в кабинете и домой к ней побегла.
Дети бросились к подоконникам и увидели, как классная быстро пересекает улицу. Директриса жила в двух шагах от школы.
Не успела Валентина Никитична дойти до середины шоссе, как из-за угла вылетел грузовик и сшиб тетку. Все произошло так быстро, что никто и вскрикнуть не успел.
Ребята не выдали Дусю. Когда тело увезли в морг, приехавшая милиция начала задавать вопросы: куда побежала Валентина Никитична? Зачем? Но предателей не нашлось. Дети только пожимали плечами.
– Не знаем, – говорили они, – вышла, и все. После похорон к Дусе подошел Миша Сайкин и тихо сказал:
– Слышь, может, он и впрямь есть, бог твой? Вон как Вальку-то наказал!
Евдокия ничего не сказала, но в душе приняла твердое решение: закончит десятилетку и уйдет в монастырь, Анисья, естественно, отправится с ней. Так они и сделали, удалились от мира и никогда не пожалели о принятом решении.
Ежиремия был младше сестер и не такой простодушный. С детских лет мальчик умело лавировал между грозным отцом и школьными приятелями. Отправляясь на занятия, стаскивал с шеи цепочку с крестиком и преспокойно заявил на комсомольском собрании:
– Моя семья ходит в церковь, но я атеист. Получив комсомольский значок, мальчик оправдался перед отцом:
– Это я ради тебя прикинулся таким, как они, чтобы скандала не вышло.
Варфоломей убрал ремень и велел сыну:
– Иди помоги сестрам пол помыть.
Ежи молча пошел за водой. Он великолепно знал, что никогда, ни за что в жизни не отправится в монастырь. Нет, его ждет иная дорога, он станет врачом. А чтобы поступить в институт, требуется иметь в кармане маленькую красную книжонку с буковками ВЛКСМ. «Несоюзная» молодежь шансов на вступительных экзаменах не имела. Кстати, учился паренек отлично, с легкостью схватывая науки, недоступные сестрам.
– Он был таким изворотливым, – качала головой Евдокия, – порой и понять нельзя: говорит правду или фантазирует. Даже отца постоянно вводил в заблуждение.
Перейдя в девятый класс, мальчик записался в кружок юного медика при одном из институтов. Занятия там проходили по вечерам. Великолепно понимая, что отец никогда не разрешит посещать их, Ежи сообщил Варфоломею, будто желает заниматься, чтобы поступать в духовную семинарию. Не заподозривший ничего плохого отец милостиво кивнул головой, и сын обрел свободу.
– Самое интересное, – вздохнула Евдокия, – что, приходя вечером домой, он в подробностях рассказывал нам о том, какие сведения почерпнул сегодня из церковных книг, и только через несколько лет, после первой сессии, мы узнали правду.
Когда истина дошла до Варфоломея, разразился дикий скандал. Отец явился к ректору и потребовал немедленно выгнать непокорного сына. Но доктора наук было трудно запугать божьей карой. Профессор вызвал юношу и сказал:
– Ваш отец настаивает на отчислении. Побледнев, первокурсник ответил:
– Я мечтаю стать врачом и ради этого готов порвать со своей семьей!
Варфоломей проклял сына, а ректор, потрясенный совершенно шекспировскими событиями, велел выделить парню место в общежитии. Потом мальчик сменил паспорт, превратив неудобоваримое имя Ежиремия в короткое Ежи. С отцом он больше не встречался, на похороны к нему не пришел, но с сестрами поддерживал хорошие отношения, старался помочь им.
– Ежи хороший человек, – объясняла Евдокия, – только две беды в нем. Слишком большой выдумщик, иногда такое накрутит, только диву даешься… и, конечно, женщины.
– Он был охоч до дамского пола? – поинтересовалась я.
Евдокия развела руками:
– Ежи не умел справляться со страстями, не имел никаких моральных препон. Знаете, мы год не разговаривали. Правда, это было давно. Девушка ему одна понравилась, из монастыря. И, что самое неприятное, он ей тоже приглянулся. Еле-еле дело замяли, слава создателю, младенец мертвым родился.
– Вы его потом простили? Евдокия кивнула:
– Родная кровь не вода. Но он с тех пор больше никогда не делал поползновений в сторону наших сестер. Вот любовниц привозил. Я не осуждала, кто без греха, тот пусть бросит камень. Господь послал ему тяжелое испытание: жену-инвалида.
Я уставилась в маленькое незанавешенное окно с чисто вымытыми стеклами. Похоже, Евдокия не знает, кто сделал Полину «овощем».
– И часто он являлся с гостями?
– Да постоянно, – ответила матушка, – у нас есть домик для приезжих, там и останавливались.
– А что за женщины?
– Разные, всех и не вспомню.
– А последняя кто была?
Евдокия задумчиво поправила стопку книг на столе.
– Брюнетка, красивая, очень яркая, прямо глаза слепила, громкая, властная… вроде вместе с ним врачом работала.
Рентгенолог Маргарита Федоровна, которую сбила машина!
– Кстати, – подняла голову Евдокия, – думается, девочка, которую вы разыскиваете, у нее.
