Лев Корсунский - Игрек Первый. Американский дедушка
О главном Ведьма старалась не думать: как произойдет оживление? Не отбросит ли чекист сандали в решающий момент?
Отвращение Тины к себе усилилось, когда она окинула взглядом белое, худосочное тело полковника. Не вовремя зачесалась попка, а вернее, жопа. Сердце от страха затарахтело в истерике, заныло, как перед концом света.
«Протянуть еще хоть четверть часика!» — эгоистичная молитва Ведьмы была услышана на небесах. Сердце отпустило.
Бесчувственная девушка на каталке, прелестная в своей беззащитности, показалась Тине неизмеримо выше обычных живых людей, погрязших в разврате и бессмысленной суете.
Возможно, поэтому ни малейшего сексуального желания великолепная статуя у плоти полковника Судакова не вызвала.
Восхищение своим телом не перешло у Алевтины в вожделение.
«Любовь или смерть!» — с таким лозунгом хорошо идти в последний бой, но не на каталку с неземным созданием.
Устроившись рядом с мраморно — холодным телом, бесконечно любимым с раннего детства, Ведьма не испытала ничего, кроме жалости к самой себе. Той, которая вынуждена протухать в потрохах старпера.
«Полюбить ее и умереть! Она прекрасна! Достойна резца Микеланджело!» — эстетические переживания не способствовали плотским устремлениям костлявого любовника.
У грубых мужчин есть свои животные уловки для распаления безжизненной плоти, но Тина о них не ведала.
В палату осмелилась заглянуть Люся, ожидая увидеть что‑нибудь похожее на пожирание вампиром внутренностей своей жертвы.
— В чем дело? — визгливо вскрикнул полковник Судаков. — Кто мешает реанимации больной? Террористы?
— Не сдох еще? — вежливо осведомились медсестра у душевнобольного.
— Он будет с кем‑нибудь трахаться на наших похоронах!
Обнадеживающий диагноз скучающего реаниматора донесся до слуха Алевтины. Но не возбудил в ней спасительного желания овладеть самой собой.
* * *Осознав тщетность своих усилий по оживлению чувств контрразведчика, Алевтина вновь облачилась в его одежду.
— Реанимация трупа продолжится в более подходящих для этого условиях! — отрывистым, лающим тоном сообщил полковник Судаков публике.
— Где террористы? — осмелился спросить залетный журналист.
— Везде! — лаконично ответил чекист. — Где ваш пропуск? Как вы прошли через два кольца оцепления?
Если б не решетки на окнах, напуганный журналист выпрыгнул бы в окно.
— Я и не знал…
— Сдайте оружие! Приказываю всем сдать оружие!
Офицеры Безопасности узнавали своего шефа.
— Где мой адъютант?
Капитан Мухортых мячиком подскочил к начальнику.
— Я.
Полковник скептически обозрел мешковатую фигуру офицера: разъелся!
— Реанимация трупа продолжится у меня на квартире. Необходимо немедленно доставить туда тело. Справитесь?
— Так точно! А как же террористы…
— Пошлите их в жопу!
— Поздравляю с возвращением!
— Откуда?
— С того света!
— Как там, Сергей Палыч?
— Я дал подписку о неразглашении!
9.Мадам Судакову огорошило внезапное возвращение супруга из командировки. Офицеры бережно втащили в квартиру мертвую девушку и, по распоряжению Сергея Павловича, поместили ее на супружеское ложе Судаковых.
— Зачем нам чужой труп? — осмелилась открыть рот пышнотелая дама.
— Чужого трупа не бывает! — назидательно проговорил контрразведчик.
«Сереженька убил эту девушку! — мигом сообразила мадам Судакова. — Значит, она плохая».
— Все свободны! — прозвучало столь внушительно, что чекисты чертиками из табакерки высыпали на лестницу. — Я сказал: все свободны! — с ненавистью повторил Сергей Павлович, гипнотизируя свою супругу. — Иди к детям!
— У нас нет детей! — рыхлое лицо полковницы плаксиво заколыхалось.
— Тогда ничем не могу тебе помочь!
* * *Чутье жены контрразведчика не подвело мадам Судакову: мертвая девушка оказалась плохой.
Внезапное безумие супруга подействовало на полковницу столь удручающе, что у нее достало сил лишь спуститься во двор. Она обтекла жидким, как кисель, телом скамейку и замерла в ожидании дальнейших событий. Жизнь не могла остановиться в столь неподходящий момент.
Продолжилась она в жанре чертовщины.
Из подъезда вышла пыщущая здоровьем мертвая девушка. Она была в любимом вечернем платье полковницы, ушитом на скорую руку, и в ее туфлях, приметных хотя бы выдающимся размером и тем, что приобретены в Париже.
Мадам Судакова кинулась к непостижимому явлению природы.
— Это моя одежда! — полковница схватилась за платье.
— Вы ошиблись, мадам! — с обескураживающим достоинством откликнулась мертвая девушка. — У вас дома в шкафу висит точно такое же платье.
— А туфли?
— Это туфли сорокового размера! — с непонятной гордостью сообщила плохая девушка.
— И у меня сороковой!
— Приятно было познакомиться! — красотка попыталась обойти препятствие, но мадам Судакова, наподобие гаишника, развела руки в стороны.
— Где Сергей Палыч?
— Галимзян?
— Судаков.
— Понятия не имею. Сергей Палыч Галимзян — мой покойный супруг. Он нашел приют на Востряковском кладбище в конце аллеи.
С мученическим изумлением на лице полковница осталась распятой, даже когда мертвая девушка горделиво удалилась, теряя по дороге туфли с чужой ноги.
* * *«Аферистка прикинулась мертвой, чтоб убить Сергея Палыча и прибарахлиться!»
Мадам Судакова застала мужа в постели голым, как ангел. Он едва дышал.
— Сереня, что с тобой?
Беззвучное шевеление губ:
— Я Брокгауз…
— Только без самоедства! Что она с тобой сделала?
— по-моему, здесь кто-то был…
— Это не ты дал ей мое платье и туфли? Тогда можно заявить в милицию!
— Скоро я смогу доложить об этом даже Лаврентию Палычу…
* * *Мерзкий невидимка с удовольствием ковырялся ножом в левой груди Сергея Павловича. Полковник помнил этого злостного диссидента и намеревался в скором времени с ним разобраться.
Дурное впечатление произвел на Судакова и кошмарный сон о том, что он отпустил Мухина на все четыре стороны. Тягостный бред о том, что он якобы угодил в реанимацию, тоже не улучшил настроения.
— Сереня, почему ты голый?
Внезапное сумасшествие жены вызвало у Сергея Павловича прилив ненависти к любопытной толстухе. С наслаждением он ущипнул жидкое тесто у нее на заднице.
— Почему ты голый? — взвизгнула от боли полковница.
— Потому что разделся!
10.Напрасны были опасения Судакова, что Игрек, дознавшись об измене своей возлюбленной, отшатнулся от лучшего друга. Плохо знал своего любимца Сергей Павлович!
Прослышав о беззастенчивом прелюбодеянии, дылда испытал к Иоанну Васильевичу теплое, почти братское чувство. По его языческим представлениям, обладание одной женщиной должно сближать мужчин. Игрек с нетерпением стал ждать встречи с Брокгаузом. Отнюдь не для обмена сексуальными впечатлениями. Игрек даже не собирался касаться интимной темы в беседах с другом. Невысказанная тайна связала бы их, как молоко матери.
«Если есть братья по матери или по отцу, почему бы не быть братьям по любовнице?» — глубокомысленно рассуждал наивный рогоносец.
* * *К Алевтине Игрек тоже не стал относиться хуже из-за ее измены. Он и слова-то такого не употреблял, обходясь физиологическим термином из прекрасно известного ему свода ненормативной лексики, напрочь лишенного какой‑либо моральной оценки.
На несколько минут Тина подарила свою благосклонность другому. Как солнце или луна. Убиваться по этому поводу? Манией величия Долговязый не страдал. Если бы Тина принадлежала только ему, но при этом не любила, Игрек чувствовал бы себя несчастным.
Мальчик надеялся, что после совокупления с Брокгаузом любви к нему у Ведьмы не убыло. Чтобы проверить это, он вертелся возле ее палаты, когда на Тину свалилась непостижимая болезнь.
Ангела обделили любовью. Алевтина умерла. Больные говорили про нее менее определенно: «ее не стало», «она ушла».
Тело Алевтины, собственно говоря, осталось. Игрек видел его своими глазами через щелочку в двери. Но что-то из Ведьмы, конечно, ушло. Дарить любовь она уже не могла. Может быть, именно любовь покинула прекрасное тело?
Больные говорили: «Душа».
Разве это не одно и то же?
Игрек покинул Воробьевку до того, как оживший Брокгауз, обернувшийся полковником Судаковым, потребовал, чтобы мертвое тело Тины перевезли к нему домой. Наверно, Долговязый последовал бы с другом и с любимой девушкой, влекомый новым для него чувством: они трое — одна семья.
Глава девятая
