Людмила Милевская - Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает
— Вон! — взвизгнула Ирина. — Беги, пока отпускаю! От греха подальше беги!
Евдокия поежилась и пулей вынеслась в дверь. И налетела на пса, который покорно сидел на коврике.
— Бежим, Бродяга, бежим, — закричала она, не трогаясь с места, доставая мобильный и дрожащими пальцами набирая номер Евы.
Теперь уже у Евдокии были все основания опасаться и за ее жизнь, и даже за жизнь брата. Но на этот раз Ева ответила и сходу подружку свою отчитала.
— Ты что ли, Дуська? — возмутилась она. — С ума сошла мне звонить в пять утра? Боб, выдай ей оплеху, — обратилась она к Борису и тут же продолжила: — Вот видишь, Дульсинея тобольская, братец твой спит, а ты его будишь. Нет совести у тебя.
— Евусик, прости, тут такое творится, — начала было рассказывать Евдокия, но осеклась.
Виною тому был Бродяга. Пес вел себя странно: возбужденно крутился, зубами тянул ее за подол, бежал вверх по лестнице, потом возвращался — он явно хозяйку куда-то звал. Евдокия застыла, прислушиваясь как в область сердца забирается тяжесть. Сдвинуться с места она не могла, пес же не унимался.
Из мобильного доносился истерический голос Евы.
— Почему ты молчишь? Что там творится? Дуся, ты где? — напрасно надсаживалась она.
Евдокия ответить ей не могла, она не могла шелохнуться и даже перестала дышать.
Наконец пес уморился, перестал рвать подол Евдокии, кружить и метаться. Он сделал грозную стойку и, возмущенным лаем ругнув хозяйку, припустил вверх по лестнице без призывов «за мной» и без оглядки.
Евдокия очнулась.
— Я потом перезвоню, — бросила она Еве и устремилась за псом.
Далеко бежать ей не пришлось: этажом выше она наткнулись на тело, неловко распластанное по площадке. Это был Миша Казьмин.
Евдокия прозрела: «Вот Ирка о чем так странно и путано говорила. Мало ей баб, мужиков убивать пошла. Но Михаила она за что? Он же хотел на Ирке жениться».
Ответ пришел сам собой.
«Мстит! Не успела мужа похоронить, как закрутила роман и оставила на ночь друга Заи-покойника, а потом его прогнала, а потом вернула и из мести за свой страшный грех тут же Мишку-беднягу с лестницы и спустила», — сделала заключение Евдокия, обнаружив на теле убитого только ушибы, один из которых пришелся в височную часть головы. От чего Казьмин, скорей всего, и скончался.
Евдокия содрогнулась от страшной догадки: «Ирка и меня хотела убить! Потому и прогнала. А перед этим она перечисляла мои достоинства… Точно, так и есть. Она свихнулась на почве собственного несовершенства. Не зря же она так долго и путано о грехе своем говорила и признаться хотела, да не смогла. Она грешников убивает! И Заю убила не потому, что он изменил, не из-за ревности и обиды, а из-за его развратности. И красивых женщин она убивает следуя пошлой истине, что от них все зло. Боже мой, а какие безумные у нее глаза! Ирку срочно надо остановить! И сделаю это я!»
Все эти мысли пронеслись в голове Евдокии за очень короткий миг — пока она пятилась от мертвого Михаила. Приняв решение, Евдокия собралась уже развернуться и бежать со всех ног, но не успела: вдруг потемнело у нее в глазах, и тяжелый чугунный удар опустил Евдокию на холодный бетон ступеней. Она вскрикнула:
— Ма…
И погрузилась в тот неведомый мир, который нам позволяет одновременно и жить и не чувствовать этого.
Очнулась Евдокия в своей кровати. Огляделась: ее комната, ее шкаф, ее письменный стол и горящий ночник в форме гриба, и фикус в углу (вечно наказанный), и икона над ним.
На душе стало легко.
«Это сон, — обрадовалась она и тут же насторожилась: — А почему я в одежде лежу? И почему так болит голова?»
Евдокия проверила свой карман — письма нет. С тревогой она запустила руку в копну своих рыжих волос и обнаружила шишку — огромная шишка пристроилась на затылке.
По коже продрал мороз: «Это мне не приснилось! Все было!»
Евдокия вскочила с кровати и под треск в голове и раскатистый шум в ушах заметалась по комнате.
— Что делать, что делать? — приговаривала она. — Я должна что-то сделать! Если не поздно!
Эта мысль окончательно ее напугала.
— Мамочка! — взвизгнула Евдокия. — Поздно! Конечно поздно! Сколько же я пролежала без чувств?
Она глянула на будильник — будильник показывал на двенадцать.
— Двенадцать чего? — озадачилась Евдокия. — Ночи или утра?
За окнами было светло, но будильник обманывал, точнее, он совсем не работал.
— Да сколько же сейчас! — горестно воскликнула Евдокия и, словно по заказу, часы, что стояли в гостиной, начали бой.
— Раз, два, три, — считала она, но досчитать не успела.
Дверь распахнулась — на пороге выросла Пенелопа.
Глава 21
— Ты оделась уже, — обрадовалась Пенелопа и пожурила любимицу: — Позднехонько ты повадилась, Дуняша, вставать.
— А который час? — воскликнула Евдокия.
— Да уж двенадцать пробило.
— Значит будильник работает.
— В этом доме работают все уж давно. И я без устали хлопочу, и завтрак трудится: остывает, и Бродяга уж исстрадался, рысью тоскует, не покладая лап, и подруги твои (не ленивые) донимают.
— Подруги звонили? — подпрыгнула Евдокия и с укором уставилась на Пенелопу. — Что ж ты не разбудила меня?
Пенелопа махнула рукой:
— Да я хотела, но Леонид Павлович приказал не будить. «Накануне, — говорит, — Даша была слаба, так пусть силы свои восстановит». Только глупости это все, барство ваше. Не доводит оно до добра. Разве в постеле наберешься здоровья? Работать надо. Только работа силы дает эту жизнь выносить.
Пенелопа любила поговорить о жизни, и о пользе труда и о здоровья. И Евдокия готова была ее слушать, потому что знала: Пенелопа мудра. Частенько об этом они говорили часами, однако на этот раз беседа не удалась — помешала им Ева.
Она позвонила и сразу же начала подругу ругать:
— Ты что этой ночью панику подняла? Нет от тебя покоя! Крутишься все под ногами, с Иркой нас стравливаешь, Стравинский ты наш! Я тебя не пойму: позвонила, но ничего не сказала. И не перезвонила, как обещала. Короче, я у Майки сижу, дуй быстро сюда!
— Евусик, я такое тебе расскажу! — воскликнула Евдокия. — Беда! Надо на ноги всех поднимать!
— По телефону? Еще чего! Дуй сюда! Я у Майки сижу. Расскажешь — с ней и поднимем. Поднимать Майка умеет. Если за дело берется, у мертвого не улежит. Наша Комбинашка придаст надлежащую форму даже самому вялому содержанию, — заверила Ева и, громко заржав, оборвала разговор на двусмысленной фразе.
Евдокия виновато глянула на Пенелопу:
— Завтракать некогда.
Та вздохнула:
— А теперь-то куда?
— Я к Майке, а ты, я тебя умоляю, запри на балконе пса, — вылетая из комнаты крикнула Евдокия.
Но как бы не так — пес не дурак: он поджидал Евдокию в прихожей с первых ее слов. Опираясь на опыт, пес знал: раз хозяйка проснулась, непременно куда-то пойдет. И надо принять все меры, чтобы увязаться за ней.
«Я на тебя рассчитываю! — нагловато сообщали его глаза. — Не вздумай меня оставить! Я такого тогда здесь наделаю…»
Евдокия с тяжелым вздохом подхватила на руки пса и поспешила к подругам.
— Бродягу хоть дома оставь! — крикнула вслед Пенелопа.
— Нельзя, он такого наделает…
Дверь открыла не Майя, а Ева. Впрочем, и Майя стояла рядом: улыбаясь, она озорно выглядывала из-за стройной спины Евы. Евдокия с изумлением отметила, что подруги в приподнятом настроении.
— Здравствуй, урод! — бодро воскликнула Ева, увидев на руках Евдокии Бродягу. — И этот Мусоргский здесь, — оглянулась она на Майю и добавила, с отвращением обращаясь опять к собаке: — Фу-у, какой же ты грязный! Снова пришел вынюхивать, детектив?
«Я не грязный и не пришел, меня принесли», — ответил глазами Бродяга, но Ева по собачьим глазам читать не умела.
— Посмотрите, пес со мной согласился, — обрадовалась она. — Сейчас, говорит, все тут вынюхаю. И вынюхает же, чертяка!
— Ой, Дуся, что я сейчас тебе покажу! — радостно взвизгнула Майя из-за спины подруги.
Ева мгновенно пожаловалась:
— Вот же стерва развратная. Битый час ее уговариваю «шуберта» показать, а она ни в какую. Ждет тебя. Хочет разом нас ошеломить.
Евдокия окончательно растерялась:
— Какого Шуберта?
Майя выступила из-за спины подруги и кокетливо сообщила:
— Мне старый любовник новую шубку песцовую подарил!
— Ей только песец и идет! — ехидно вставила Ева.
— Да, — подтвердила Майя и победоносно развела руками: — Вот тебе и Юрий Иванович!
— Вот тебе и хитрюга Трифонов, — передразнила Ева подругу и, подмигнув Евдокие, сказала: — Слышь, Дуська, ты только не падай, сейчас такое тебе отмочу. Этот Трифонов, старый козел, нашей дурочке руку какую-то предложил. Комбинашка, быстро скажи, какую старый козел предложил тебе руку? — с шутливой строгостью потребовала Ева ответа и опережая подругу, сделала вывод сама: — Тут ясно и дураку: волосатую руку свою и предложил в старческих пятнах-веснушках. Другой же нет у него.
