Владимир Круковер - Зачарованный киллер
Даже солнечный свет в этих местах иной. Сквозь пелену испарений он кажется вялым, расплывчатым. Луна там тоже не радует, ее пепельный, искаженный свет нагоняет тоску.
Особенно неприятен лунный свет на исходе ночи. Над болотами кипит адское варево тумана, в его мутных клубах маячат бледные призраки, скользят странные видения, оборачиваясь несуразными кикиморами, лешими, прочей нечистью.
Такая предрассветная пора, у монголов именуется «Часом Быка». В этот роковой час над миром безраздельно царствуют Демоны смерти…
Да, навидался я этих болот. Почему–то зоны часто строят именно рядом с ними. А может, раньше там был лес, но зэки его вырубили и родилось болото. Впрочем, любая зона — сама по себе БОЛОТО. Весь наш мир — сплошное болото. И Час Быка для меня лично, похоже, приближается…
Сегодня
Я нервно походил по номеру. Люкс не особенно походил на «люкс». Просто две комнаты, вместо одной, куча всяких тряпок (ковры, портьеры, занавесочки…), большой цветной телевизор, горка с разномастной посудой, туалет чуток побольше да и ванная не сидячая…
Сны, воспоминания, щекотливость нынешней ситуации. Когда я бичевал не было ни проблем, ни страхов. Даже снов о прошлой реальности почти не было. Напротив, снились мне розовые мечтания с терпким ароматом сказки.
Я взглянул на часы, невольно ощутив мальчишескую гордость от их наличия. Единственное, чего мне не хватало в период бродяжничества — так это необходимости иметь часы и посматривать на них. Бродяги живут вне временного потока, вместо часов у них инстинкт: время сна, время охоты, время водопоя, время случки. Часы показывали, что до полночи осталось три минуты. До утра, вроде, делать нечего. Вот разве, выпить еще. Запасы спиртного имеются.
Я бахнул полстакана, запил соком. Подумал и послал вдогонку за водкой пару таблеток седалгина. Кино по телику кончилось, некто в галстуке объяснял народу, что экономическое положение страны вполне стабильное. Я пощелкал пультом, нашел музыкальный канал, который вещал всю ночь, сделал звук потише. Спать не хотелось. Почитать, что ли? Но из чтива у меня только «Дочь афериста». Те же воспоминания. И вообще, читать себя самого как–то противоестественно. И приятно, и совестно, и все знаешь заранее, и все равно интересно. Тьфу, типичная философия мастурбации.
Я решил наведаться в бар, откуда еще доносилась музыка. Но тут зазвонил телефон.
— Мы не вмешиваемся в технологию вашей работы, — сказал баритон, — но контролировать выполнение заказа обязаны. А так, как вы для нас сотрудник новый, то вынуждены напоминать. Вы уж не обижайтесь.
Можно подумать, что эти звонки совершает робот. Даже интонация не меняется. Следовательно, они мне напоминают, что запутать следы мне не удается.
— Я не обижаюсь, — сказал я. — Но возникли некоторые сложности. Вмешались третьи силы. Ко мне днем пришли бойцы какой–то группировки и пытались угрожать. Я, естественно, их побил и выбросил, но это означает, что моя миссия потеряла секретность. Что вы можете сказать по этому поводу?
— Вы имеете догадки, чьи это люди?
— Они сказали, что представляют издательство «Язуа». Ума не приложу, какое дело до меня редакции. Я у них давно напечатал свою повесть, балуюсь, знаете, писательством. Но в данной ситуации их вмешательство настораживает.
— Мы выясним, — баритон был бесстрастен, — выясним и перезвоним. Если под ширмой издательства нечто иное, то план будет изменен. Главное, чтоб вы не забывали о договоре.
Я повесил трубку. Чем черт не шутит, может удастся стравить двух хищников. Впрочем, заказчики проглотят издателя одним глотком. Так что большой отсрочки мне не получить.
Я решил не думать, потянулся было к джину на столе, но передумал, решил выпить в баре.
Коридор, по которому я шел, был безлюден. Из–за дверей номеров доносились звуки ночной жизни. Эти звуки носили вполне определенную тональность. Я с удивлением ощутил некий интерес к происходящему у своего маленького дружка. Похоже он тоже решил пробудиться от долговременной спячки. Быстро же восстанавливается организм от анабиоза бичлетаргии!
В баре на сей раз было всего две группы. Черные с девками и плотный господин в гордом одиночестве.
Я вытянул ноги под столом и спросил усталого официанта:
— Что–нибудь вкусненькое есть?
— Только холодные закуски. Мы с кухни ресторана снабжаемся, он уже закрыт.
— Рыбки не слишком соленой какой–нибудь… И джину, грамм двести.
— У нас один дриньк — пятьдесят грамм.
— Ну, значит, четыре дринька.
Совсем американизировались, подумал я вяло. Рюмку в дриньк превратили.
На столе появились четыре стопки, блюдце с четырьмя дольками лимона и солью, тарелка с семгой.
— Вы бы сразу рассчитались, — скромно сказал официант.
Да, дринь дриньком, даже соли не забыли к джину, хотя соль подается вовсе и не к нему, а к кактусовой мексиканской водке офигенной крепости, а расчет на всякий случай сразу. На мне же ни блейзера, ни адидасовского костюма.
Я протянул зеленую полсотку. Рожа халдея враз стала сладкой.
— Впрочем, вы еще посидеть хотите, может, мы до шести утра… Так что, не обязательно сразу. Я думал, вы на минутку забежали… Может, девочку?..
— Какие есть?
— Ну, сейчас уже поздно, многие с клиентами. Вы каких предпочитаете?
— Мальчишеский тип фигуры, не болтливых, невысокого роста, возраст между 20 — 25.
— О, конкретно. Сразу видно специалиста. Попробую что–нибудь отыскать. Приятного аппетита.
О великая сила американских денег! Черт бы их побрал.
Бахнул первый дриньк, зажевал соленым лимоном. А что, ничего, вполне подходящая закуска. Закурил. С удовольствием закурил. Вновь остро осознал разницу между этим баром (далеко не лучшем) и вонючем подъездом на Столярном переулке. Затушил сигарету. Всосал еще одну рюмку. Положил в рот ломтик семги. Вполне. Не знаю, как там со свежестью, но вкусно. Во рту тает. Еще закурил. Появился официант.
— Из профессионалок сейчас ничего такого, как вы хотите, нет. Но есть одна девушка из обслуги, она не прочь подработать. Девушка чистая, не сомневайтесь.
— Зови.
— Ай момент. Для девушки что–нибудь заказывать будем?
— Это уж она сама скажет, дубина.
Как прикажите.
Свалил халдей. Чует зеленый заработок, пригибается. Как там мой маленький коллега?
Коллега подал голос. Робко так, едва слышно. Но шевельнулся, намекнул, что жив еще, курилка.
Подошла девушка, посмотрела вопросительно. Вполне девчушка, вполне. Не высокая, мне по плечо. Волосы пострижены под мальчишку, челка русая. Глаза хорошие, ясные. Одета без претензий, фигурка тоненькая, грудки небольшие.
— Садись, улыбнулся я, — меня Вовка зовут.
— Я Наташа.
— Это для клиентов?
— Нет, позаправду.
Этот ответ мне понравился. Даже умили как–то.
— Сколько ты стоишь?
— Пятьдесят за ночь. Только я в семь утра должна уйти.
— Ладно. Что–нибудь будешь?
В отличие от профессионалок, заказывающих шампанское и дорогие коньяки, а потом делящих выручку с буфетчиком, Наташа заказала сухое вино, колбасу и двойной салат оливье. Видно было, что она просто хочет покушать. Это мне тоже понравилось. Я выпил очередной дриньк и стал на нее смотреть.
Вчера
…Я посмотрелся в оконное стекло, как в зеркало: парик, конечно, слетел, лысоголовая физиономия — поцарапана, мастика, маскирующая сплющенную переносицу — смазана. В общем, видом своим я остался вполне доволен. Искать меня будут таким, каким запомнили в вагоне. А сейчас я — ханыга ханыгой. Это тоже хорошо, поскольку бичей сейчас развелось столько, что их испитые лица примелькались каждому, и всем не в диковинку.
Допивая вторую кружку, я обратил внимание на своего напарника. Выглядел он вполне прилично кургузый мужичок в опрятном дешевом костюме. Он что–то рассказывал мне перед этим, но я плохо его воспринимал.
— …брага откипела на балконе, — уловил я конец фразы и переспросил:
— На каком балконе?
— Так я вам таки и говорю, что у меня на бал коне стоит целый бидон готовой браги.
— А жена? — спросил я невпопад.
— Уже давно в отъезде, у родичей в деревне. А я вот дома. С сыном и дочкой.
— Тогда что же мы тут делаем? — спросил я.
С меня пузырь, и двигаем пить брагу… Нет, пить будем водку, а похмеляться брагой!
Дальше было все проще. У работника обувной фабрики, Льва Моисеевича, оказалась небогатая трехкомнатная квартира в окраинном микрорайоне, и жилище это, как мне показалось, дышало пьяным гостеприимством. С четырнадцатилетним сыном и двадцатилетней дочкой я быстро нашел общий язык с помощью коробки дорогих конфет и жвачки. Ребята, похоже, привыкли к безденежным алкашам — отцовским корешам, и на меня смотрели, как на богатого родственника из Австралии или Америки.
