Иоанна Хмелевская - Колодцы предков
Михал благодарно посмотрел на нее и подождал, пока другие перестанут ссориться.
– Сейчас я все объясню, – сказал он поспешно. – Как я сказал – я искусствовед. Десять... нет, пятнадцать лет я интересуюсь антиквариатом, исследовал, осматривал... Потом все каникулы я проводил за границей, наработался как вол, но не в том дело... Я осмотрел все музеи, все доступные частные коллекции, собирал все сведения об аукционах, распродажах, наследствах, сейчас я в состоянии рассказать вам, где что находится по всему миру. А лучше всего я знаю, что было в Польше, что украли и вывезли, что Потоцкий проиграл в 1909 году в Монте-Карло...
– И что он проиграл? – вдруг заинтересовалась моя мамуся.
– Серебряную упряжь для коня в стиле барокко, украшенную бирюзой и жемчугом. Упряжь и седло. Это он и оставил.
– Он поехал в Монте-Карло с упряжью в стиле барокко? – недоверчиво поинтересовалась Тереза.
– Ради бога! Он ее оставил дома, а деньги ему дал один французский торговец, который давно поджидал удобного случая. Месяцем позже все перешло в собственность одного английского коллекционера. Подобную информацию я собираю много лет...
– Ну, хорошо, – остановила его Люцина. – А какое это имеет отношение к делу? К сундуку нашей прабабки?
– Я же рассказываю. Я знаю судьбу всех шедевров по всей Европе и большей части во всем мире. И могу сказать...
Михал остановился. Он посмотрел на нас, поднялся с кресла, немного помолчал и наконец очень торжественно закончил:
– Пожалуйста... Со всей ответственностью я могу вам сказать, что ни один из упомянутых предметов нигде не появлялся. Совсем нигде. И никогда. Никто о них даже не упоминал. А означать это может только одно... Это может означать только то, что ни у кого этого нет. Все эти сокровища до сих пор лежат в сундуке, как и много лет назад. В целости и сохранности!...
Мы смотрели на него завороженно и несколько туповато, смысл его слов доходил до нас постепенно, с некоторым сопротивлением. Если он говорил правду... Если не преувеличивал своих знаний... Действительно, существовала возможность, что наследство прабабки, в отличном состоянии, до сих пор лежало где-то в безопасном месте и ожидало наследников...
– Ну, знаете... – возбужденно прошептала тетя Ядя.
Люцина очнулась первой.
– Где там! – скептически фыркнула она. – Дудки! Может оно и лежит целое, но мы этого не получим, это точно. И вообще, вздор!
– Почему?! – обиделся Михал. – Я же сказал!..
– Ну и что, что ты сказал, сынок, можешь говорить все, что хочешь. Подумайте, мы бы от этого разбогатели?
– Конечно! – воодушевленно подтвердила моя мамуся.
– А вот и нет. Наша семья не может разбогатеть. Мало было случаев? И что? Кто-нибудь разбогател?
Я тоже очнулась. Люцина была права, над моей семьей висел какой-то злой рок, который сводил на нет все попытки получения материальных благ.
– Действительно, – неохотно призналась я. – Каждый делал что мог, чтобы, упаси бог, чего-нибудь не получить. Я уже не говорю, что мы все свое барахло, по примеру других, перед самым восстанием перевезли в Варшаву и запихнули в дом бабки, а в этот дом как раз попала первая бомба. Но, насколько я знаю, мой папаша продал сад как раз тогда, когда начали обогащаться зеленщики, не вспоминаю о довоенных долларах, от которых он избавился при оккупации, потому что думал, что они не понадобятся. Кажется, и раньше что-то было...
– Конечно, – подхватила Люцина. – Твой дед продал землю под Варшавой, одиннадцать гектаров, а на следующий день твоя бабка купила на эти деньги коробку спичек...
– Ничего подобного, – воспротивилась моя мамуся. – Вовсе и не коробку спичек, а петуха. Из этого петуха получился бульон.
– Она действительно купила петуха за одиннадцать гектаров? – заинтересовалась тетя Ядя.
– Действительно. Была инфляция – этот петух как раз столько и стоил.
– Боже мой! – испуганно сказал Михал Ольшевский. – Но это было раньше! Может, уже прошло?..
– Сомневаюсь, – холодно произнесла Тереза. – Моя средняя сестра уже после войны выбросила в Вислу два колечка из чистого золота...
– А моя мамуся выбросила на свалку корсет, в который бабушка зашила золотые рубли, – дополнила я. – Но подождите, может, он и прав. Хотя, кто знает? Тереза еще не довела Тадеуша до банкротства...
– Зато я уговорила его купить акции золотых приисков, – с горечью пробурчала Тереза.
– Ну и что?
– Ничего. Они у нас есть. Стоят шесть долларов.
– А за сколько купили?
– За четыреста...
– Только не пытайтесь их продавать, – предостерегла Люцина, – на следующий день окажется, что там нашли уран...
Нарисованный Михалом Ольшевским образ сундука, мне очень понравился, и я не собиралась от него отказываться. Поэтому я решила добавить в семью немного оптимизма.
– Подождите! А может, это предзнаменование? У одной только прабабки было немного здравого смысла, она предвидела эти семейные сложности, и, чтобы не растрынькать эти богатства, хорошо их спрятала. Может, в конце концов, у нас ничего и не получится, но разыскать их надо. Подумайте, если мы теперь плюнем на этот сундук, это будет классический пример делать все наоборот, любой нормальный человек стал бы искать, даже если бы ничего не было...
– А я говорю, что есть! – крикнул Михал Ольшевский.
– Есть или нет, а поискать надо. Может, это проклятие уже немного ослабло...
– Она права, – горячо поддержала меня тетя Ядя.
– И-и-и-и-и... – сказала Люцина.
Михал очень нервничал и все время то вставал, то садился. Теперь он опять сорвался с кресла.
– Здесь дело уже не в проклятии! – выкрикнул он с запалом. – Извините, но это было бы преступлением!... Преступлением перед национальной культурой!... В нашей стране и в нашем положении, такой случай выпадает раз в столетие!... Было бы преступлением, даже не попробовать найти такие шедевры.
* * *Последней сдалась Люцина, упорно отказывающаяся поверить в триста жемчужин. Она вдруг вспомнила, что слышала о каком-то лакее Радзивиллов, хотя это мог быть и гайдук, который оказался фигурой достаточно сенсационной, то ли любовником жены одного из Радзивиллов, то ли злодеем, точно было не ясно, поскольку происходило все очень давно. Рассказывал про все садовник князя, получавший от прабабки рассаду. Во всяком случае, этот лакей-гайдук мог украсть золотую шкатулку или получить ее от изменницы-княгини в подарок. Какой-то скандал с этим лакеем все-таки возник, после чего причина скандала была уволена с работы, там не держали ни злодеев, ни любовников. Позднее он мог продать добычу за полцены или пропить ее. А возможно, он украл и продал и кое-что еще. Например, этот головной убор из трехсот жемчужин, ведь моду на жемчуг ввела Барбара Радзивилл...
Конфликт в роду Радзивиллов убедил Люцину окончательно, она перестала упрямиться.
Место укрытия драгоценного сундука не оставляло сомнений. Он должен был находиться в пределах собственности Франека, о чем явно свидетельствовали слова его отца.
– Отец говорил, что здесь, – рассудительно, с облегчением, но в то же время озабоченно заметил Франек. – Он говорил: «Здесь, здесь», что он имел ввиду? Не национализированные же усадьбы!
– Хорошо. Здесь, но где? – нетерпеливо сказала Тереза.
– Это спрятано давно, – напомнил Михал Ольшевский, для которого деревня Воля стала излюбленным местом времяпровождения. – Нотариусу помогал Франтишек Влукневский, человек, как здесь написано, исключительной порядочности, нотариус ему доверял. Действительно, все указывает на то, что здесь...
– Кроме того, здесь все и ищут, – ехидно заметила я. – Заинтересованные потомки валят табунами...
– О, боже, мы уже знаем, что здесь, но где?! – застонала Люцина.
На этот вопрос никто ответить не смог. Раскопанный колодец оказался пустым. Вопреки утверждению моей мамуси, что в старом подвале ничего нет, все настойчивее стала появляться идея разобрать развалины. Заброшенная, лежащая в отдалении куча камней так и просилась что-нибудь под нее спрятать. В любом случае, в подвал стоило заглянуть. Расчистить вход, посветить лампой, проверить кирпичи и штукатурку...
Для работ по расчистке мы созрели за один день, после чего стали разбираться с подключением к делу милиции. Получилось, что привлечь ее не получится, не из-за налога на наследство, а из-за Франека. Именно его когда-то назначили охранять сокровища, теперь он оказывался в двусмысленном положении. Он не мог доказать, что до сих пор не имел ни малейшего понятия о сокровищах, его бы начали подозревать. У милиции временами возникают очень странные идеи.
Франек был от души благодарен нам за принятое решение, хотя мужественно и благородно готов был уведомить власти самостоятельно. Он с воодушевлением выдал разрешение перекопать всю свою собственность и вызвался принимать участие, забросив уборку. В этот раз на работу нас вывела не моя мамуся, а Тереза, смертельно обидевшаяся на Михала за предположение, будто она хочет вывезти часть наследства в Канаду. Она решительно возразила и объяснила, что заботится о своей чести и будет искать до последнего, исключительно для обогащения своих сестер и польской Родины. Она первой отправилась на покорение развалин, которые, по неизвестным причинам, понравились ей намного больше, чем колодец.
