Елена Логунова - Наследница Шахерезады
«А сколько лет тебе дадут строгие австрийские судьи за кражу двадцати рулонов бумажных полотенец?» – поменял вектор вопроса зловредный внутренний голос.
Я с обидой и завистью посмотрела на даму, занявшую единственную кушетку в укромном закутке между уборными и лифтом.
Под голову себе эта спящая красавица сунула свернутую дубленку, из одной плотной полы которой соорудила козырек, полностью прячущий лицо, а тело до колен укрыла одинаковыми платочками веселеньких цветов.
Хотя вряд ли она сама укрывалась, кто-то ей старательно помогал – уж очень аккуратно легли платочки: с равномерным нахлестом, как пластины черепицы на крыше.
Очевидна была и правильная спектральная последовательность цветов: на желтый платочек – красный, на красный – синий, на синий – зеленый. Из-под зеленого торчали ноги в коричневых колготах и черных туфлях.
Об этой даме кто-то трогательно позаботился, а мне вот никто, никто не подоткнет одеяльце, единственная подруга меня покинула…
Опустив голову, я бесцельно побрела в неизвестностью.
И пережила ощущение, которое красиво называется «дежавю», внезапно услышав возмущенное:
– Что опять у тебя с телефоном?!
Сверкая глазами, передо мной стояла ужасно сердитая Ирка.
24 января, 17.47
– О! Прилетел наш зоркий сокол! – ехидно хмыкнул стажер Йохан Фунтель.
Зоркий сокол Шперлинг, в данный момент больше похожий на мокрую курицу, торопливо распаковывался в предбаннике, спеша приступить к несению службы.
– Кто бы сомневался! – тихо фыркнул в усы инспектор группы Борман и вручную вылепил из морщин, желваков и брылей благообразное, отечески доброе лицо.
Долг есть долг, но мало кто из полицейских экстренно выходит в усиление по первому зову и с искренней радостью. Как начальник, группенинспектор должен был приветствовать похвальное рвение стажера Шперлинга, однако это вовсе не означало, что ему непонятны мотивы трудового подвига подчиненного.
Ясно было, что Якоб узнал о задержании наркокурьера, и примчался в надежде урвать свою толику славы и наград.
– Сейчас начнет активничать и примазываться, – озвучил невысказанное Борманом стажер Фунтель.
– Не примажется, – не меняя выражения отечески доброго лица, шепнул в усы группенинспектор Борман и сразу же, повысив голос, объявил:
– Шперлинг! Ты молодец, что вышел, очень кстати! Сейчас пойдешь в патрулирование.
– В патрулирование?
На румяной с мороза физиономии стажера Шперлинга отразилось разочарование.
Якоб планировал по горячим следам провести свое собственное расследование и лично выявить и взять сообщников задержанного «глотателя».
Ведь не может быть такого, чтобы «пирожок» с начинкой из килограмма кокса летел за океан сам по себе, без присмотра!
– Да, Якоб, в патрулирование, – твердо повторил группенинспектор и незаметно подмигнул стажеру Фунтелю. – Йохан ногу подвернул, иди за него.
Стажер Фунтель старательно скривил правую ногу хоккейной клюшкой и скорчил страдальческую гримасу.
– Что с ногой, Йохан? – досадливо спросил Якоб.
– Повредил, преследуя наркокурьера! – ответил Йохан. – Но не волнуйся, в итоге мы его взяли!
– Отлично! Я пошел в патрулирование! – вскричал расстроенный Якоб и вышел из участка, хлопнув дверью.
Группенинспектор Борман фыркнул, поднял руку, и проказливо хихикающий стажер Фунтель звонко шлепнул по подставленной ему ладони.
Снова хлопнула дверь.
– Якоб, ты что-то забыл? – добрым отеческим голосом позвал артистичный группенинспектор.
Но это был не Якоб.
24 января, 17.50
– Гутен морген, гутен таг, это снова мы, – сказала я, виновато разведя руками.
Ирка, не отходя от двери, моментально встала в позу и продекламировала:
Мы опять к вам с заявлением
Про второе ограбление!
– Слушай, я тебя умоляю, не надо разговаривать стихами, мы с тобой и без того изрядно смахиваем на сумасшедших! – прошептала я ей, старательно удерживая на лице смущенную улыбку милого девичьего фасона «малютка в беде». – Херы полицаи, помогите, наш коффер снова пропал!
– Коффер капут! – с нажимом сказал Ирка вполне себе по-немецки.
– Гестолен, – поправила я.
Однако быстро мы ассимилируемся на Неметчине.
Херы полицаи переглянулись.
– Сейчас они санитаров вызовут, – шепотом пригрозила я Ирке и пустилась в объяснения: – Я понимаю, это производит очень странное впечатление, я и сама неприятно удивлена, но факт остается фактом: та наша сумка нашлась и снова пропала!
– Потому что ее почти сразу умыкнула какая-то зараза! – встряла Ирка, от волнения по-прежнему раздражающе тяготеющая к любительскому стихосложению.
– Хорош тарахтеть! – Я гаркнула на подружку и с трогательной мольбой воззрилась на полицейских: – Коффер гестолен! Квадратиш грюн-гроу коффер гестолен цвайне!
– Что еще за «цвайне»? – тихо спросила Ирка. – Я знаю «швайне», это свинья, ты спятила – полицейских обзывать?
– Цвайне – это два! – так же тихо объяснила я. – Дважды! То есть я хочу сказать им, что квадратную серо-зеленую сумку у нас украли уже во второй раз! Доставай карандаш, видишь, хер полицай тебе снова книжечку для рисования дает, чтобы ты отметила, какая твоя сумка.
– Тени давай!
Я застонала.
24 января, 17.55
– Шеф, я правильно понял, у этих русских фрау украли вторую сумку? – посмотрев на рисунок через крутое плечо рыжей фрау-художницы, негромко спросил старшего смущенный стажер. – И эта вторая сумка у них была точно такая же, как первая?!
– Йохан, что тебя удивляет? – Мудрый старший слегка пожал плечами. – Это же русские! При коммунизме они все носили одинаковые валенки, штаны с лампасами, ситцевые рубахи и шапки со звездой на лбу. Они всегда страдали от дефицита качественных промтоваров и полного отсутствия индивидуального стиля. Сейчас, когда русскую экономику неумолимо душат наши санкции, они снова становятся неразличимыми болванчиками. Я уверен, эти сумки штампуют у них где-нибудь на танковом заводе и в таком количестве, чтобы хватило на всю страну!
24 яваря, 18.00
Синий квадрат на боку серо-зеленой сумки в глаза не бросался, и Лизин папа его даже не заметил. А вот сама Лиза заметила и сразу же насторожилась.
– Надеюсь, это не то, что я думаю, – проворчала она и подцепила ногтем изоленту.
Нашлепка слезала легко, как шкурка с банана. После второй полоски стал виден красный след.
– Так я и знала! – воскликнула Лиза и укоризненно посмотрела на родителя. – Папа! Это чужая сумка!
– Как чужая, почему чужая?! – заволновался папа, и Лиза почувствовала себя отомщенной.
Теперь они оба с папой и контрабандисты, и грабители!
– Папа, эту сумку я уже видела и специально отметила сигнальным крестом, чтобы не отвлечься на нее повторно, – объяснила Лиза.
Она отряхнула руки и скомандовала:
– Продолжаем поиски! Давай разделимся, и ты обойдешь все открытые зоны, а я буду осматривать магазины.
– А с этой сумкой что делать?
– Я знаю, что с ней делать.
Лиза решительно повела отвергнутую сумку в тупиковое ответвление коридора.
– Может, из девочки еще будет толк! – пробормотал Лизин папа, провожая целеустремленную дочь одобрительным взглядом.
24 января, 18.05
Ирка не просто так сверкала очами, она пустила слезу, а кто бы на ее месте не пустил?
Череда воссоединений и расставаний с дражайшей сумкой все больше походила на душераздирающий мексиканский сериал. Осталось только дать ручной клади, так активно живущей собственной жизнью, какое-нибудь звучное имя, и можно будет писать заявления в полицию в эффектном романтическом стиле: «Очередное загадочное исчезновение доньи Чемоданьи!»
– Знаешь, мне кажется, эта твоя сумка в прошлой жизни была бродягой. Ты как насчет того, чтобы присвоить ей имя собственное? – спросила я Ирку, надеясь ее развеселить.
– Когда она вернется – пожалуйста, – уныло ответила подружка. – Можешь даже стать ее крестной матерью, если хочешь.
– Ты шутишь? – с надеждой спросила я.
Мне хотелось, чтобы Ирка шутила, а не плакала.
– Кстати, у тебя глаз размазался.
– А у вас ус отклеился! – передразнила меня подружка цитатой из «Бриллиантовой руки».
Точно, шутит!
Я обрадовалась и подтолкнула ее в сторону нашего любимого в этих широтах места – туалета:
– Пойди перерисуй глаза! Я тебе тени дам. Ну, то, что от них осталось…
– Я ценю эту жертву, – с чувством сказала Ирка и ушла с моими тенями в уборную.
Я не стала сопровождать ее, чтобы не повредить процессу. Мало что так мешает успешному нанесению боевой раскраски, как любопытные взгляды публики.
