Алена Смирнова - Подруга мента
— Я же только на час вышла в сад, — казнилась она, — только на час, голова кружилась, думала, проветрюсь. Потом там что-то грохнуло через улицу, я подбежала к воротам… Господи, да что же это, за что?.. Здравствуйте, доктор, идите скорей за Игорем, умоляю, спасите.
Мне оставалось зарыться в какое-то одеяло и прореветься. Как долго это продолжалось, не помню. Игорь открыл дверь неожиданно и протиснулся внутрь:
— Полина Аркадьевна, на выход, быстрее. Менты в столовой, проскользните тенью. Мадам уехала с вашим мужем в больницу. Он плох, скрывать не буду. Очень. Операция, реанимация и везение ему нужны. Выбирайтесь через калитку позади коттеджа и неситесь вперед и прямо. Там вас ждут. Быстрее, сейчас обыск начнется.
— Игорь, я завтра сюда вернусь.
— Насовсем?
— Нет.
— Позвоните мне, идет? Лаком не пользуйтесь.
— Позвоню, спасибо тебе за все.
Однако мимо распахнутой столовой тоже надо было пробраться под аккомпанемент недовольно-глуховатого голоса Сергея Балкова. Я была в панике. Извини, Сережа. Куда люди реже всего смотрят? Да пол. Поэтому я преодолела препятствие по-пластунски, не посмев оглянуться на Игоря. Видел бы это Вик, он бы меня повесил.
«Там вас ждут»… Что Игорь имел в виду? Позади забора тянулся довольно глубокий овраг, дальше березовая аллейка, потом… Да, дорога. Все-таки, кто меня встретит? Оступаясь, я оттаскала землю за волосы жухлой травы и кое-как выкарабкалась из оврага. С козочкой меня никто бы не сравнил. Отборно стройную, изящную, высокую березу бросил без поддержки плечом курящий мужчина. Я застыла в готовности юркнуть обратно в природой созданный окоп.
— Полина!
— Валера! Я так рада. Какими судьбами?
— Игорь вызвал. Срываемся, Поля, тут опасно.
В машине он обиженно молчал. Но и десяти минут не вытерпел:
— Почему ты предприняла эту вылазку без меня?
— Я хотела посмотреть мужу в глаза, попытаться объясниться, пока не втравила некоего Крайнева. Не злись, я, правда, старалась тебя от лишней грязи чужой бытовухи избавить.
— Больше не старайся.
— Валера, твоя неделя на размышления в разгаре, но выполни мою просьбу. Завтра приедем, и я вышибу из дома эту дрянь. Игорь обеспечит парадный подъезд.
— Поля, ты ревнуешь к ней мужа?
— Я собираюсь без помех поискать наркотики. Но у меня о них киношные представления. В маленьких целлофановых пакетиках хранятся, да?
— Что ж, тогда я с тобой.
— Решился?
— Решился, напарница. А ты ревнуешь. Остуди себя, иначе ручонки будут дрожать.
Точно, «ковбой». Напарница — в духе их полиции.
— За меня не беспокойся, — как имеющая право на самоопределение вплоть до отделения нация, взбрыкнула я.
— Или «напарница», или «не беспокойся».
Хорошо сказал!
— А почему Игорь о каком-то взрыве обмолвился?
Я смутилась, но поведала ему все без утайки. Напарник должен быть в курсе.
Глава 10
Мне казалось, что я только на минутку задремала, но, когда раздался звонок Измайлова, на часах было семь утра. Вику предстояло сообщить мне о происшествии с мужем, а мне изобразить неведение, потрясение… И хватит, пожалуй.
Измайлов соблазнял меня горячим крепким кофе таким тоном, что, не ведай я о его нервирующей миссии, решила бы, не иначе цианистого калия на двоих нарастворял. Полковник настаивал на версии самоубийства бывшего супруга. А я, памятуя о наркотиках и неспокойной совести, возможно, испарившейся из мужа не в полном объеме, поддакивала.
— Поленька, операция прошла успешно. Он — везунчик, мозг задет совсем чуть-чуть. Если не переберется к праотцам за сутки, доживет до ста лет, — распинался Измайлов.
Я погладила Вика по руке. Он вообразил, что достаточно подсластил и может скармливать мне пилюлю.
— Поля, ягодка, а стрелялся-то твой, похоже, из пистолета, которым ухлопали Шевелева.
— Повтори еще разок, милый. Себе. И погромче, почетче. Тогда дойдет, какую чушь ты несешь.
— Я вынужден просить тебя, детка, не выходить на улицу. Без Воробьева мы не обойдемся, а как теперь поведут себя охранники с другой стороны, не просчитаешь, — быстренько вклинил пожелание Измайлов, сообразив, что сейчас мы разругаемся в пух. — Поля, экспертизы пока нет, но весьма-весьма вероятно, что одно оружие.
— Если так, то это самая непоправимая их ошибка. Перестарались.
— Кто они? — нахмурился Измайлов.
— Не знаю. Но страсть к театральщине, к режиссуре совпадений кое-каких фраеров сгубит. Мой отставной муж не виновен в гибели Алексея Шевелева. Он не дурак. Он не способен использовать официально зарегистрированный в ментовке пистолет для устранения мелкого коммерсанта, которого мог «задушить костлявой рукой голода».
— Мелкого?
— Питьевая вода и сопутствующее оборудование — не нефть, не алмазы. Вик, это баба, которая обустраивается в коттедже. Это она его довела. В «посещение после похищения» я что-то заметила. Что-то меня терзает, какое-то впечатление вьется вокруг крупным бесом. Это связано с ней и с… Нет, не дано.
Измайлову было за меня стыдно, за себя обидно, за нас обоих горько. Он даже отвернулся. Потом, будто слепец, уставился мимо.
— Полина, ты ревнуешь, как Отелло.
— Сравнения выбирай.
— Я тщательно выбрал. Ты его ревнуешь.
Черт, и Валера Крайнев заподозрил меня в том же грехе. Может, я чего-то в себе недооцениваю? Не ревную я его, ему нужна женщина, только приличная, любящая, порядочная, а ты, Вик, наоборот, нуждаешься во встряске от змеи.
— Вдруг я просто хочу сохранить для сына все, ВСЕ, что есть у его отца?
Полковник вмиг осунулся. Вероятно, он бы предпочел меня в образе мавра. Так часто баловал словом «умница», а числил в дурочках, верящих, что бросившая мужа жена может на него влиять. И, кроме того, почему я должна неизменно быть доброй, отходчивой, уступчивой? Потому что дурочка? Я не подряжалась создавать ему душевный комфорт за счет дискомфорта в себе. Я же чувствую, думаю, ошибаюсь, я — полный чайник. И, нагревая меня, надо соображать, что вода, то бишь моя неидеальная сущность, может выплеснуться и обжечь.
— Не беси меня до такой степени, Вик, а то услышишь что-нибудь похуже.
— Ты жестока, детка. Жестока, как…
— Как все женщины, которых вы, мужчины, уже достали. Достали, Измайлов! У нас с вами в организмах разные гормоны вырабатываются, а вы назло науке не желаете этого признать, плюете на наши чувства и сводите любой контакт то к постели, то к карьере.
— Я сегодня не в настроении улучшать твой гормональный фон, Полина, — на сей раз презрел галантность полковник.
— А я тебя просила заняться его корректировкой? Изменить во мне хоть что-нибудь? Нет, мой гормональный фон мне нужен таким, какой есть.
— Зачем?
— Не твое дело, Измаилов.
Похоже, Вик готов был пойти на мировую, но нетвердой поступью:
— Или поднатужиться и улучшить, чтобы обезопасить от тебя общество? А то будто озверина объелась.
Я выскочила от него, хлопнув дверью и вызвав судороги в косяках. К черту, буду делать все, что сочту нужным. Пусть только приблизится, пусть только заговорит. Бычок племенной. В погонах.
Успокаиваться мне пришлось дольше обычного. Мы еще никогда так не ссорились с Виком. Бывало, бранились, но один из нас обязательно проявлял великодушие и прекращал словесную потасовку: в конце концов, слова — это только слова. И сразу становилось очевидным, что мы очень разные, что нам не переделать друг друга и что надо учиться упиваться своей непохожестью — единственным источником интереса к людям. Но сегодня мне было слишком страшно. Вик Измайлов, самый родной теперь, упрекал меня в ревности, в собственничестве, в жалкости — ни себе, ни людям. Одиночество, вот что одолевало меня. Если уж Вик не в силах понять, что я ощутила себя оберегом человека, который случайно оказался моим бывшим мужем, значит, никто не поймет.
Вик обладал талантом любить в той же мере, в какой талант обладал им. Это важно — равноправие в обладании, иначе даровитые спиваются, сходят с ума, кончают с собой. А что такое талант? Легкость выражения внутренних трудностей. И вдруг Измайлов повел себя, как бездарность. Или это я бездарность? Пока серьезного не коснется, вроде соответствую ему. А немного больше себя потребовалось в ситуации, и нечего показать, предложить, отдать. Да, да, отдать, махнуть не глядя, зная, что даже камень, оставленный в ладони, преисполнен громадного смысла, неведомого твоему малоразвитому партнеру. Я не о Вике, я о партнерах в меновых делах вообще.
Я вымылась, натерла кремом и то, что натирать ни в коем случае не требовалось, уложила волосы феном. Не отвлекало. Не помогало. Не выпускало на волю. Кто-нибудь видел голую, скользкую от крема женщину за компьютером? Ничего не потеряли, если нет. А женщина эта за полчаса набрала статью.
Портреты некогда встретившихся наркоманов. Большего я еще не могла, но и на меньшее уже не была согласна. И вдруг мне стало хорошо. Не ревность изводила, а потребность в творчестве, заразы вы этакие. Вот чего никто из вас не может во мне предположить. Ура, Полина. А сейчас смени род занятий. Ты рекламщица, не обольщайся. Рекламщица… Секунду! Листовки из офиса Шевелева. Блокноты с записями его монологов по поводу фирмы. Почему фирмы? Фирм! Почему фирм? Потому что там была какая-то неразбериха с названиями… Нет, не успеваю. Позже, вечером. А вот с Крайневым связаться самая пора.
