Ирина Дягилева - Бумажная клетка
– Выходит, что у нас с Викой было бы хорошее потомство? – спросил Гриша.
– Да, было бы, если бы вы до этого друг друга не убили, – меланхолично ответила Пульхерия.
– Ты думаешь, это я ее убил?! – вскричал Гриша.
– Какая тебе разница, что я думаю, – отмахнулась она. – Просто я констатирую факт – у вас с Викой взрывные характеры. Об этом свидетельствуют приступы бешенства, которые я неоднократно наблюдала как у тебя, так и у нее. И если ты не будешь держать себя в руках, следователь тоже сделает такой вывод. А теперь продолжай свой рассказ, а то мы до ночи отсюда не уйдем.
– Не важно, есть ли этому рациональное объяснение или нет, но я вдруг решил, что Вика – моя судьба. Я сказал ей, что хочу на ней жениться, только не знаю, как этого добиться. Теперь-то вижу, она была просто дурочка. Заявила вдруг, чтобы я не волновался и доверился ей. Через пару недель, сказала она, твой папочка сам прибежит и будет на коленях умолять ее выйти за любимого сыночка замуж. Она была слишком самоуверенная, считала, что сможет очаровать даже сфинкса. Разумеется, я сказал, что она не знает папочку. Узнай он о ее пристрастии к спиртным напиткам, да еще способности распускать в пьяном угаре руки, поднимать их на мою царственную особу, тотчас выставил бы за дверь и приказал охране на пушечный выстрел не подпускать к дому. Она загадочно улыбнулась и заявила: «К твоему папе у меня есть особый ключик».
– Думаешь, что это папа ее… приказал убрать?
Глаза Германа стали круглыми от ужаса.
– Ты совсем спятил, дорогой, – заявила Пульхерия. – Александр Николаевич не стал бы марать руки об эту глупышку. Максимум на что бы он пошел: посадил на самолет до Владивостока без копейки денег и приставил к ней сопровождающих, чтобы по дороге не сбежала. Без денег она не скоро бы оттуда вернулась. Александр Николаевич – прожженный интриган, иначе бы он не сумел так скоро разбогатеть.
– Как ты можешь такое говорить о моем папе? – возмутился Герман.
– Чего ты злишься, братец? Пульхерия Афанасьевна совершенно права. Если бы наш папочка жил при мадридском дворе, то уже через две недели устроил бы переворот и пришел к власти.
– Причем устроил бы его чужими руками и на чужие деньги, – усмехнувшись, добавила Пульхерия.
– Вы действительно считаете, что папа такой монстр? – ворчливо спросил Герман.
– Да не монстр он, а гениальный интриган тире политик! Разницу улавливаешь? – Непонятливость Германа начала раздражать Пулю. – Хватит о папе. Что было дальше?
– В тот вечер я был дома, – продолжил Гриша. – Папочка, к счастью, уехал в Лондон. Встречаться с Викой я не планировал. У меня была припасена бутылка джина и, когда она позвонила, я выпил уже около половины. Она попросила, чтобы я отвез ее к бывшему дружку. Решила окончательно порвать с ним.
– Ты сел за руль в пьяном виде? – ужаснулся Герман.
– Начинается, – тяжело вздохнул Гриша. – Ты же обещал, что нотаций не будет. Я в первый раз, что ли, за руль сел пьяным? Отправился на кухню, выпил пакет жирных сливок и уже через десять минут был как огурчик.
– Ты джин запивал сливками? – не унимался Герман.
– Считается, что жир нейтрализует действие алкоголя, – пояснила Пульхерия. – И куда вы с ней поехали?
Вопрос этот она задала с замиранием сердца, стараясь при этом выглядеть невозмутимой, очень боялась, что сейчас Гриша скажет что-нибудь такое, что ей навредит. Но он только мельком взглянул в ее сторону и продолжил свой рассказ:
– Честно говоря, адреса я не знаю. Дорогу показывала Вика. Где-то в районе Красной Пресни. Помню только двор с тополями и старую пятиэтажку буквой «П». На ней еще вывеска была… гостиница какая-то. То ли «Альтаир», то ли «Альбатрос». Вика сказала, что это бывшее общежитие. Она велела ждать ее в машине. Вернулась скоро, минут через десять, и потребовала отвезти ее домой. По дороге я все выспрашивал, как она собирается влиять на папу, но она только загадочно улыбалась. Когда мы подъехали к ее дому, она, наконец, решилась все рассказать, но после того как я свожу ее в ночной клуб. Она ушла переодеваться, а я остался в машине. В бутылке оставалось больше половины джина. Чтобы скрасить ожидание, я его допил. У меня была еще бутылка вермута. Ее я оприходовал тоже и сам не заметил, как заснул. Проснулся утром, на часах было около шести. Помятый, зачуханный, голова чугунная, я даже не сразу сообразил, где нахожусь. На трезвую голову все мне показалось иным. Я подумал: «Какого черта здесь торчу? Что в ней такого? Обыкновенная мочалка, каких много. Стоит ли связывать с ней свою жизнь? Что я вообще о ней знаю?» Папа постоянно твердит мне, что девки мягкие и пушистые только до свадьбы. А когда родится ребенок, тут же превращаются в мегер, начинают шантажировать ребенком, считают, что ты от них уже никуда не денешься. Я решил, что к свадьбе пока не готов, завел машину, покатался немного по утренней Москве, пришел чуток в себя и вернулся домой.
Пульхерия с облегчением вздохнула: Гриша в своем рассказе не упомянул имени Назарова. Но расслабляться все же не следовало. Он умел прекрасно притворяться, солгать для него ничего не стоило. Хотя его рассказ и похож на правду, но где гарантия, что он и в самом деле уснул? Убийство произошло глубокой ночью, соседка Вики спала и не видела убийцу. Вдруг Гриша, не дождавшись девушки, разозлился, пошел к ней и в порыве бешенства, как Отелло, задушил? Искоса взглянула на Германа. Ей показалось, что он успокоился.
– И это все, что произошло? – спросил он. Гриша кивнул.
– Я сразу вам сказал, что не было ничего особенного, обычная лабуда и толчея. К сожалению, свидетелей у меня нет. Когда я приехал домой, на меня накинулся папочка, схватил за горло. Пришлось все выложить или почти все.
– Что ты от него утаил?
– То, что я собирался жениться на Вике. Но для него было достаточно того, что я рассказал про бутылку джина. Слава богу, что не проболтался про вермут. Он мне полчаса трындел о вреде алкоголя, как разрушительно он действует на молодой, неокрепший организм. Припомнил и старые грехи. Я, конечно, пытался все свалить на тебя и Пульхерию Афанасьевну, но, по-моему, у меня это плохо получилось. – Гриша поднялся с кровати, потянулся и зевнул во весь рот. – Ну все, мне надоело толочь одно и то же. Ничего же страшного не случилось. А папулина ярость скоро пройдет. Завтра прибежит как ни в чем не бывало: «Сыночек, малыш, я был с тобой немного груб…» Он резко обернулся к Герману: – Ну ты доволен? Я все тебе рассказал. Можешь не трудиться и не проводить со мной воспитательную беседу, я очень устал. Проваливайте отсюда. Мне надо отдохнуть.
Герман поднялся, Пульхерия шагнула к нему. Они молча смотрели на Гришеньку. Вдруг он широко улыбнулся:
– Ну, чего вы так расстроились? Братец, я тебя обожаю, хоть ты и ужасный зануда. А Пульхерия у тебя просто прелесть. – Он подошел к ней, взял за руку и, изображая пылкую страсть, прижал к губам. Пульхерии показалось, что поцелуй был до неприличия долгим. Она вырвала руку и спрятала за спину.
– Я в нее тайно влюблен, – признался Гришенька с притворной улыбкой. – Будешь ее обижать – отобью. – Он потянулся к ней, обнял и вытянул губы, словно собирался поцеловать еще в щеку.
– Господи, да у меня сын старше тебя. Влюблен… Не говори чепухи, дубина. – Она отцепила его руки от себя и отряхнулась, будто от пыли.
– Не хочешь, как хочешь. Мы люди не гордые. Была бы честь предложена.
Гришенька развернулся на сто восемьдесят градусов, подошел к кровати, плюхнулся на нее и схватил пакет с семечками.
К Александру Николаевичу они заходить не стали и отправились сразу домой. В машине Герман спросил:
– Ты ему поверила?
– А что еще остается делать?
– Его рассказ похож на правду. Вы с папой хорошее алиби придумали.
Она передернула плечами, как от озноба.
– Я знаю, Пуляша, ты считаешь его ужасным.
– Успокойся, он хорохорится, но на самом деле ему страшно.
– Представляю, каково сейчас папе. Мне его даже жалко. По твоему, он ему верит?
– Какая разница, верит он или нет, мы все равно этого никогда не узнаем.
– Пожалуй, нам стоило зайти к нему. Хотя он опять начнет обвинять во всем нас с тобой. Как ты думаешь, что на самом деле случилось?
Пульхерия помолчала немного, прежде чем ответить.
– По всей видимости, у Вики была с кем-то встреча. Безбоязненно открыла дверь убийце, впустила в квартиру, следовательно, она доверяла ему.
– А этот человек ее убил.
– … А этот человек ее убил, – повторила она слова Германа. – И в землю закопал, и на камне написал… Но самое ужасное, что этот убийца ходит среди нас. А вдруг он еще когонибудь убить захочет? – с испугом спросила она и прижалась к нему.
– Не бойся, милая, я буду тебя защищать. Или попрошу папу приставить к нам охрану. Но я твердо уверен, что просто так никто никого не убивает. Всегда есть причина.
– Что же такое совершила эта девочка, за что поплатилась жизнью? – чуть слышно прошептала Пуля.
