Наталья Александрова - Мужчина дурной мечты
Я внимательно следил за ее левой рукой и наконец понял, что она показывает на узенький диванчик, стоявший в другом конце комнаты. Я подошел к этому дивану, следя за жестами умирающей, и каким-то чудом понял, что нужно приподнять покрывавшие его большие подушки. Под одной из них лежала потертая кожаная папка.
Умирающая показала мне, насколько могла – глазами, живой левой рукой, всем своим неподатливым, почти уже мертвым лицом, – что я должен взять эту папку, спрятать ее.
Адвокату приходится иногда иметь дело с очень странными людьми и очень странными желаниями, и я, нисколько не удивляясь, спрятал папку в свой портфель. Увидев это, старуха прикрыла глаза и сделалась вдруг удивительно спокойной, как будто выполнила невероятно важное дело и теперь ее больше ничто не заботит.
Я позвал ее сиделку. Женщина ничего у меня не спрашивала. Она заплатила за визит, сказав, что умирающая была очень экономна и скопила достаточно денег, чтобы хватило и на скромные похороны, и на такие непредвиденные расходы, чтобы никому не быть в тягость.
– Да у нее, считай, и нет никого из родных. – Она тихонько вздохнула и добавила: – Только Вовка, паразит… так он ее, считай, и угробил…
На мой вполне естественный вопрос она объяснила, что Вовка – это внучатый племянник Александры Никодимовны, что он иногда заходил к своей престарелой тетке в надежде на то, что та оставит ему свою квартирку. Но сам по себе он парень никудышный, а в последнее время и вообще связался с настоящими бандитами. Сама рассказчица – а звали ее Лида – не была со старухой в родстве, она приходилась дочерью старинной подруге тети Шуры, Анне Алексеевне, с которой старуха прожила в одной квартире лет сорок, если не больше. Лида часто навещала Александру Никодимовну, а с тех пор, как та слегла, постоянно жила при ней и ухаживала, как могла.
– И ничего мне не надо, – тут же добавила женщина, подумав, что я могу усмотреть в ее действиях корысть, – кому она квартиру свою оставит, меня нисколько не касается!
Я ей на это ничего не сказал, и Лида продолжила:
– Недавно пришло тете Шуре письмо. Я его из ящика достала, принесла, потому и видела, а так бы и глядеть не стала, у меня нет такой привычки. Письмо потертое, будто долго его таскали, и адрес рукой тети Шуры написан, а поверх адреса – штамп фиолетовый: «Адресат неизвестен». Так что, выходит, тетя Шура кому-то письмо послала, а оно ей вернулось. Я письмо-то на тумбочку положила и забыла про него, а тетя Шура меня попросила в магазин сходить за чаем и сахаром. Только возвращаюсь я из магазина, а из квартиры крики несутся, будто там двое ругаются. Слышу – вроде Вовкин голос. Кричит: «Все равно расскажешь! Я тебя заставлю!» Не успела я дверь открыть, а навстречу мне Вовка выскочил, злющий, как собака бешеная. Морда вся красная, а глаза горят! Оттолкнул меня, чуть с ног не свалил, и поскакал по лестнице как козел. Я испугалась, в комнату вбежала – а тетя Шура на полу лежит, глаза выпучила, на губах пена, и левой рукой так вот шевелит, как и сегодня. Рядом с ней конверт лежал, тот, что я из ящика принесла, только уже разорванный. Я-то на него и не посмотрела, бросилась скорее к тете Шуре, на кровать ее подняла, помочь пыталась, а она уж и не говорит. Вызвала тогда «скорую», еле дождалась – сами знаете, как они к старухам ездят. Но все-таки приехали, посмотрели и говорят, что инсульт у нее был и надо в больницу. Но я-то знаю, как в больнице со старухами обходятся, и не отдала. Сказала врачу, что сама буду здесь за ней ухаживать. Ну, он под мою ответственность и оставил, ему-то что, только забот меньше. Уж когда «скорая» уехала, я догадалась, как дело было: Вовка небось к тете Шуре притащился, увидал то письмо и по подлости своей прочитал. А бабушка-то его заметила, рассердилась очень, что письмо ее читает, и вышла у них большая ссора. Ну, а старому-то человеку много ли надо? От расстройства у нее паралич-то, видно, и приключился. Я даже, грешным делом, подумала, не пристукнул ли Вовка старуху, да доктор, когда ее осматривал, ничего такого не сказал. Видно, просто от расстройства ее разбило. Ну вот, а потом уж, дня через три, тетя Шура стала беспокоиться, словно чего-то просить. Я догадалась дать ей бумагу и карандаш, она и нацарапала кое-как, чтобы пригласить адвоката… Я думала, насчет квартиры своей хотела распорядиться… – И Лида выжидающе посмотрела на меня.
Я выслушал Лиду и спросил, сохранила ли она то письмо, которое послужило причиной роковой ссоры.
– Нет, – она пожала плечами, – видно, Вовка это письмо унес, на полу только пустой конверт остался. А вообще, если вы хотите что-то про тетю Шуру узнать, вам надо с мамой моей поговорить.
На всякий случай я спросил у нее, где можно найти ее маму. Судя по возрасту Лиды, мать ее была уже глубокой старухой и нуждалась в постоянном уходе.
– Мама моя на даче, – с тяжелым вздохом ответила Лида, – ей на воздухе лучше, вот она до самого снега с дачи и не переезжает. В городе ей все не то – и душно, и тесно, и с соседями не ладит…
– Как же она одна на даче управляется?
– Да ничего, она у меня еще крепкая, да и дача наша недалеко, в Еловом, если что – сосед, отставной майор, с которым мы знакомы много лет, обещал позвонить, я сразу и приеду…
По поведению Александры Никодимовны я сделал вывод, что та не хотела показывать содержимое своей папки Лиде. Поэтому я попрощался и поехал домой, чтобы спокойно ознакомиться с полученным предметом.
У себя в кабинете я открыл папку, но она оказалась пустой. Все происшествие в целом показалось мне глупым и бессмысленным, должно быть, вышедшая из ума, разбитая параличом старуха сама уже не знала, чего ей нужно.
Однако как профессиональный юрист я несу ответственность перед любым клиентом, кроме того, меня немного беспокоила история с письмом. Поэтому я набрал номер телефона Александры Никодимовны, чтобы попытаться еще что-нибудь выяснить. Трубку сняла Лида, и по ее голосу я понял, что опоздал с любыми расспросами.
Она подтвердила мою догадку и сообщила, что Александра Никодимовна только что умерла.
Я еще раз открыл потертую папку. Мне показалось, что с одной стороны под подкладкой что-то шуршит. Я вооружился пинцетом, как у филателиста, у меня есть некоторые специальные инструменты, – и действительно вытащил из-за подкладки пожелтевший клочок бумаги. На нем выцветшими, блеклыми чернилами была сделана какая-то странная надпись. Какой-то бред, что-то вроде инструкции по отысканию клада из детской приключенческой книжки. Пойди направо, отсчитай десять шагов… в общем, совершенная ерунда. Я спрятал бумажку обратно за подкладку и убрал папку к себе в стол.
Меня не оставляло смутное беспокойство. Я все думал о том странном письме, которое не нашло адресата, и о ссоре, из-за которой старая женщина лишилась речи и движения, а затем умерла. Я решил, что не успокоюсь, пока не поставлю в этой истории последнюю точку, и поехал в Еловое, благо это недалеко от города и дорога хорошая.
Поселок Еловое небольшой, расположен в живописном месте недалеко от города и еще не застроен безвкусными краснокирпичными домами «новых русских». Дело в том, что Еловое – часть большого старинного парка, объявленного в пятидесятые годы заповедником, и строиться в нем могли только сотрудники этого самого заповедника. Дома там довольно старые, но крепкие. Увидев бравого пенсионера, сгребающего листья на своем участке, я спросил, как мне найти Анну Алексеевну Миронову – так звали мать Лиды. Пенсионер, судя по всему, тот самый отставной майор, о котором говорила Лида, показал мне на соседний дом и сообщил, что Анна Алексеевна дома.
Я действительно застал ее в избе. Анна Алексеевна топила печь. Выглядела она крепкой и энергичной, несмотря на более чем преклонный возраст. Когда узнала от меня о смерти своей старинной подруги, очень огорчилась, конечно, но не впала в истерику, проговорила со сдержанной грустью, что в их возрасте нужно быть готовыми ко всему и каждый лишний прожитый день принимать как подарок.
Потом она, совершенно меня удивив, достала из шкафа четвертинку водки и предложила вместе с ней помянуть подругу. На мой невысказанный вопрос ответила, что держит водку на случай простуды или другой неприятности, а от стопки хорошей водки ей ничего плохого, несмотря на возраст, не будет.
После таких слов я подумал, что отказываться помянуть покойницу, ссылаясь на то, что я за рулем, просто неприлично, от одной стопки и мне ничего не будет, а если, не дай бог, остановит машину гаишник – деньги на взятку у меня найдутся.
Мы выпили по стопке не чокаясь, как принято на поминках, закусили солеными груздями и крепенькими маринованными огурчиками. После этого Анна Алексеевна отставила стаканчик, посмотрела на меня чрезвычайно проницательно и сказала:
