Людмила Милевская - Выстрел в чепчик
Рамка раскололась, а шляпка слетела, — ревущим голосом сообщала Маруся.
«Да что она врет-то, бессовестная, — тут же осудила я подругу, — как чепец ее проклятый с картины слететь мог? Он же нарисованный».
Судя по всему, тот же вопрос был задан Марусе, потому что она сразу ответила на него.
— Очень просто, — заверила она, — шляпка слетела вместе с лицом, причем самым натуральным образом.
Подлый художник плохими красками писал мой портрэт. Жаль, его уже нет в живых, прямо вся мошенника убила бы, столько денег с меня, негодяй, содрал, царства ему небесного!
Очень захотелось Марусе возразить, но я подавила в себе это желание и на цыпочках отправилась в спальню. Там я походила вокруг кровати, потом залезла на нее, потом слезла и вышла в прихожую. Маруся болтала без умолку и, похоже, о том, что я нахожусь в квартире, даже не подозревала.
Я уже собралась выйти на лестничную площадку, чтобы потом у Маруси спросить, слышала ли она, как закрывалась дверь и как я по спальне ходила, но этого не понадобилось. Когда я взялась за дверную ручку, в уши мои влетела ужасная фраза. Речь явно шла обо мне.
— Ты же знаешь эту Мархалеву, — с кем-то делилась мыслями бессовестная Маруся. — Мархалева соврет — недорого возьмет. Уж такая она, старушка, с детства.
Я затаилась. Знать, что думает о тебе лучшая подруга, всегда полезно.
Слава богу, не все обо мне такого плохого мнения.
Тот, с кем Маруся делилась, явно ей возражал, на что Маруся, психуя, отвечала.
— Да, — возмущенно гремела она, — конечно, Сонька своему слову хозяйка, потому она, как слов хозяйка, всегда это слово обратно и заберет. Лично я ей не верю и на грош. Кто рассорил меня с Ваней? Она!
Конечно, она! Ты подальше от Мархалевой держись, как друг тебе говорю. Я-то уж держусь подальше. Стараюсь не видеться с ней без нужды. У тебя любовник?
Епэрэсэтэ! Не вздумай говорить ей об этом. У нее такая зависть. Знаешь, как она мне с Ваней завидовала…
Надо было бы послушать еще, но я оказалась слаба.
Посудите сами, слышать про себя такое…
Я, коченея от возмущения и обиды, влетела в кухню, вырвала из рук Маруси телефонную трубку и завопила:
— Ах ты подлая! Вот ты какого мнения обо мне!
Стараешься не видеться со мной без нужды? Только почему-то нужда эта возникает каждый день!
Маруся побледнела, в глазах ее заметалась вина, и, не имея хвоста, она была точь-в-точь как поджавшая хвост собака.
— Старушка, старушка, — залепетала она. — Ты не так все поняла. Это Юлька, это все она. Юлька нападала на тебя, а я защищала.
— Слышала, как ты защищала. Нет, такое нагородить про меня! Я тебя с Ваней развела? Я тебе завидую?
Господи, да сердце мое просто-таки разрывается от жалости к тебе.
Маруся охнула, ахнула и, бия себя в грудь кулаком, сейчас же мне поклялась, что не говорила она никогда такого.
— Это все Юлька, это-асе она, епэрэсэтэ, — твердила Маруся.
И была при этом она так убедительна, что, несмотря на то, что я слышала все своими ушами, сомнения начали подкрадываться к моей душе. А тут уже и слезы накатились на Марусины глаза. Неподдельные исходили из нее страдания, и я сдалась.
— Черт с тобой, — сказала я, — живи уродом. Только знай, всю квартиру можно вынести, когда ты разговариваешь по телефону, а не то что незаметно повесить на стену твой портрет.
— Так это сделал Пупс или не Пуде? — захотела знать Маруся.
— Понятия не имею, — призналась я. — Мог быть Пупс или просто совпадение. Пупс пришел за водкой, ты же добрая у нас.., к мужчинам, а перед этим завернул убийца и повесил твою картину.
— Ага, а потом скинул. А я прямо вся была на кухне.
Если я была на кухне, то у злодея не было никакой надежды, что картина упадет на меня, — заявила Маруся. — Следовательно, это не покушение.
Я, отчаянно ворочая мозгами, уставилась на Марусю.
— А что?
— Розыгрыш. Розыгрыш какой-то. Вот только кому это надо? Если узнаю, прямо вся голову ему отверну. Портрэт-то мой пострадал. Шуточки же у дураков!..
Я вздохнула:
— Буду счастлива, если это шуточки. Но даже если шуточки, все же опасные. Где уверенность, что этот шутник не промахнется когда-нибудь и вместо шляпки не продырявит чью-то голову?
Маруся испуганно всплеснула руками и закричала:
— Старушка, если эта зараза по телефону не передается, это может быть твоя голова! Нет, я прямо вся сейчас упаду! Не вздумай надевать шляпку и беги скорей домой.
— Зачем это? — насторожилась я.
— Снимай свой портрэт, пока он не… Ну, сама понимаешь.
Я похолодела. Учитывая размеры моего портрета и вес его рамы, действительно возможны жертвы.
А в доме ребенок, да и баба Рая не чужой мне человек.
Глава 17
Я решила так: раз уже покушались на Марусю и даже падала картина, значит, со дня на день наступит наша пора — или моя, или Юлина. Просто так сидеть и ждать сложа руки я не могла.
На следующий же день я надела новую шляпу и отправилась гулять. Выбирала самые людные места — универмаги, салоны и бутики, — потратила уйму денег, истоптала ноги, поругалась с тремя продавщицами и двумя консультантами, через каждые десять минут снимала шляпу и тщательно обследовала ее на предмет дырки от пули, но все зря. Шляпа была цела, и никто на меня не покушался, В конце концов это мне надоело, я с облегчением вздохнула и, разочарованная, пошла домой.
Дома я первым делом позвонила Юле и, заходя издалека, попыталась навести разговор на ее шляпу, поскольку раз уж не стреляли в мою, то должны бы стрелять в ее, уже пора.
Но Юля о шляпе говорить не желала, она все больше о себе рассказывала и загрузила меня так, что я на покушение уже смотрела как на благо единственное, способное избавить меня от многих бед. Не знаю, как выбиралась бы я из той «приятной» беседы, если бы не выручил меня Пупс. Он неожиданно пришел. Баба Рая открыла ему дверь и тут же зычно гаркнула:
— К тебе, непутевая!
Я, удивляясь, почему не нашла этот повод сама, спешно распрощалась с Юлей и сломя голову бросилась в прихожую.
Там топтался Пупс. Он сравнительно неплохо выглядел, даже, кажется, был трезв и совсем не помят.
В руках у него был кейс, найденный у Дани.
— Привет, — скромно поздоровался он.
— Привет, — растерянно ответила я.
Признаться, я была удивлена, потому что по собственной инициативе Пупс никогда к нам не заходил и уж тем более без Розы.
— А Жени нет дома, — воскликнула я, абсолютно исключая, что Пупс пришел ко мне.
— А он мне и не нужен. Я к тебе, — застенчиво молвил Пупс.
— Ко мне? — испугалась я и тут же завопила:
— Что с Розой?
— С Розой все в порядке, — заверил Пупс и, подумав, добавил:
— Думаю, что в порядке.
— Почему это думаешь? — насторожилась я.
— Потому что с утра не был дома.
— В таком случае я ей звоню.
— Нет-нет, не надо, — струхнул Пупс. — Она не должна знать, что я к тебе заходил. Я пришел по секрету, у меня разговор, а с Розой наверняка все в порядке, что ей сделается, моей Розе.
Я слегка успокоилась и пожала плечами:
— Что ж, тогда заходи.
— Нет-нет, я на пару слов, я только спросить, если можно.
Вид у Пупса был затравленный, загнанный, и, кажется, не Роза затравила его и загнала.
«Вот что делает алкоголь с мужиками», — с болью в сердце подумала я, вспоминая прежнего Пупса с огоньком уверенности в глазах.
Раньше он терял этот огонек лишь в присутствии Розы, теперь же, боюсь. Пупс угас навсегда.
— Ну, спрашивай, — подбадривая беднягу взглядом, сказала я.
Он подозрительно покосился в глубь коридора, ведущего в комнаты и в кухню, и шепотом спросил:
— А нас никто не услышит?
— Баба Рая обязательно, — заверила я, — думаю, уже подслушивает из последних сил, но ты же сам не хочешь проходить в комнату.
— А там она нас не услышит?
— Услышит и там, конечно, но уже хуже — дверь-то мы закроем.
Пупс задумался, нерешительно потоптался и попросил:
— Давай лучше здесь.
— Пожалуйста, как тебе будет угодно, — уже нервничая, сказала я.
Нервничала я от нетерпения, потому что, пока Пупс решался, надумала уже черт-те чего — фантазия-то богатая. Однако он не спешил и все опасливо косил на коридор.
— Хорошо, успокойся, пойду закрою все двери, — прошептала я и отправилась на кухню, где готовила ужин баба Рая.
Никакой ужин она, конечно, уже не готовила, а стояла в проходе, якобы протирая пыль с дверного косяка.
Этот косяк она уже до блеска натерла, предварительно стерев с него мебельный лак, поскольку гостей у меня всегда много и подслушивать ей приходится изнурительно часто. Евгений даже начал подумывать, не создать ли ей щадящих условий, все же у старушки уже возраст не тот, чтобы часами стоять под дверью с приложенным к щели ухом.
Однако на этот раз ни о каких щадящих условиях не могло быть и речи. Я была полна решимости подслушивания пресечь. Угадав мое намерение, баба Рая нехотя прошла в кухню, и вовремя: там уже выкипало что-то, булькая и шипя. Я демонстративно закрыла дверь и вернулась к Пупсу.
