Наталья Александрова - Услуги маленького дьявола
Котенкин, решив тоже не оригинальничать, ответил также лаконично:
– Начальство, – логично рассудив, что второй гуманоид тоже недостаточно высоко стоит на эволюционной и карьерной лестнице, чтобы ответить на интересующие Мишу вопросы.
– А ты кто такой? – настороженно спросил гуманоид, показав, что его лексикон не исчерпывается двумя словами.
– Риелтер, – ответил Михаил, решив до конца остаться скупым на слова.
Красивый термин произвел на гуманоида сильное впечатление, он посмотрел на посетителя с уважительным интересом, обхлопал его одежду на предмет оружия ближнего боя и повел по сверкающему хромом и позолотой коридору в служебные глубины «Бонавентуры».
Шагая следом за этим выдающимся экземпляром, Михаил не удержался от вопроса:
– Это у вас не от «Авроры» случайно?
Он смотрел при этом на потрясающую цепь, украшавшую шею гуманоида. Тот покосился на посетителя, но ничего не ответил.
Остановившись перед дверью, скорее всего позаимствованной из дворца императора Монтесумы, гуманоид вежливо постучал, приоткрыл дверь и негромко доложил:
– Антон Антоныч! Релелльтер какой-то пришел, вас спрашивает!
Котенкин вошел в кабинет, подавлявший своими размерами и роскошью. Гуманоид остался за его спиной.
Кабинет, величиной напоминавший картофельное поле колхоза-миллионера советских времен, был отделал черными панелями с неизбежной позолотой. По черным стенам тут и там висели турецкие ятаганы и драгунские сабли, казацкие шашки и кирасирские палаши. Для прочих видов холодного оружия в Мишкином лексиконе просто не было слов.
В глубине кабинета за письменным столом, таким же черным, как все в этой комнате, но инкрустированным перламутром и золотом, сидел невысокий бледный молодой человек в очках без оправы и с редкими бесцветными волосами, зачесанными на высокий лоснящийся лоб.
– Что вам угодно? – спросил Антон Антонович, взглянув на Котенкина холодными и прозрачными, как вода в горном ручье, глазами.
Мише стало страшно. Антон Антонович видел его насквозь, как таможенник видит на экране содержимое чемодана, и увиденное не доставляло Антону Антоновичу удовольствия.
– Я из агентства недвижимости «Домовенок», – робко, не своим голосом сообщил бравый журналист.
– Ну? – поощрил его Антон Антонович недоверчивым междометием.
– Наш директор Борис Борисович недавно скоропостижно скончался…
– Ну? – Антон Антонович решил превзойти в лаконизме своих подчиненных.
– И теперь я исполняю его обязанности… – выдавив из себя эту фразу, Котенкин снова забуксовал.
– Вот как? – в этом возгласе Антон Антонович соединил насмешливую радость за своего собеседника с некоторым недоверием и с намеком на то, что его, Антона Антоновича, время крайне дорого и пора бы уже переходить к цели визита.
Котенкин и сам понимал, что дольше тянуть неприлично, и выложил свой основной тезис:
– У меня в Городском бюро регистрации требуют документы на проверку, а у Бориса Борисовича в делах беспорядок. Вот я и подумал, что у вас может быть копия договора – ведь, если я не ошибаюсь, вы заключали договор на покупку этого помещения через наше агентство…
– Ошибаетесь, – лаконично оборвал его хозяин кабинета, самим своим тоном давая понять, что аудиенция закончена.
Затем он перевел холодные прозрачные глаза на стоявшего за Мишкиной спиной гуманоида, одним выражением этих глаз одновременно отдавая приказ проводить гостя до дверей клуба, никогда не впускать его впредь, однако не распускать руки, а кроме того, в будущем лучше думать, кого можно приводить в кабинет начальника, а кого нельзя.
Гуманоид, несмотря на зачаточное состояние своей психики, отлично все понял – скорее всего спинным мозгом – и аккуратным, но сильным толчком придал Котенкину достаточное ускорение, чтобы тот незамедлительно покинул черный кабинет.
В коридоре он еще пару раз подтолкнул посетителя в нужном направлении и, наконец, легонько пнул перед самой дверью, так что Мишка вылетел из клуба, как пробка из бутылки теплого шампанского.
Проследив за траекторией движения нежелательного посетителя, гуманоид повернулся к своему младшему товарищу, скрипнул зубами и проговорил, с холодным бешенством растягивая слова:
– Ты, в на-туре, кого пускаешь? Ты здесь на что поста-влен? Чтобы вся-ких ка-злов гонять!
– Да, Леха, блин, я же, конкретно, тебя позвал! – вяло оправдывался привратник.
Леха еще раз для острастки скрипнул зубами и удалился в свое логово.
Миша Котенкин, слегка прихрамывая после оказанного ему в клубе теплого приема и обиженно косясь на нервно пульсирующую световую рекламу, дошел до своего «Опеля» и открыл дверцу. При этом ему показалось, что замок открылся не так, как обычно – мягче и быстрее, словно его только что смазали.
Не обратив на это внимания, он сел за руль и включил зажигание.
Серая «Тойота» неторопливо тронулась следом.
Обводный канал был забит транспортом. Пробка тянулась впереди, насколько хватало глаз, и Котенкин, чтобы не застрять на полдня, решил объехать пробку, свернув на Измайловский проспект. Светофор должен был вот-вот переключиться, и Миша прибавил газу, чтобы успеть проскочить на зеленый.
Вылетев на большой скорости на Измайловский, он вдруг увидел выезжающую из проходного двора прямо навстречу его «Опелю» тяжелую грузовую фуру. Михаил изо всех сил вдавил педаль тормоза, но нога провалилась до самого пола, не встретив сопротивления. Только что отремонтированные тормоза неожиданно отказали.
В ужасе глядя на неотвратимо приближающийся грузовик, Михаил бросил взгляд влево, но свернуть было некуда: по рельсам двигался навстречу трамвай, а рядом с ним стояла молодая мамаша с коляской…
Страшный грохот сшибшихся машин и скрежет рвущегося, как холстин, металла слились с криками ужаса. Бежевый «Опель» расплющился о борт грузовика, как пустая банка из-под пива под гусеницей трактора. Невредимый водитель фуры глядел на разбитого «Опеля» и длинно, цветисто матерился.
Серая «Тойота» остановилась в ста метрах от места аварии. Человек, сидевший рядом с водителем, достал из кармана мобильный телефон и доложил:
– Все выполнено. Очень удачно. Врезался в фуру на Измайловском. Вдребезги.
Через двадцать минут на Измайловский, завывая сиреной и мигая маячком, вылетела «Скорая помощь». С трудом открыв дверцы разбитого «Опеля», санитары осторожно вынули из нее окровавленное тело.
– Кажется, жив, – сказал один из них усталой молодой докторше, подбежавшей к носилкам.
Дома я застала полный тарарам – мамуле удалось вытащить Петра Ильича на какую-то вечеринку на «Ленфильм». Петр Ильич тихо, как все мужчины в подобной ситуации, сидел на кухне и пил боржоми, мамуля же металась по квартире, как раненая пантера, круша все на своем пути. Она искала какой-то шелковый шарфик, особенно подходивший к этому вечернему платью. На мой взгляд, шарфик там вообще не был нужен, о чем я и не преминула сообщить мамуле, не понижая голоса. На что мамуля покрутила пальцем у виска и шепотом обругала меня полной дурой, присовокупив, что шарфик ей просто необходим, так как закроет морщины на шее.
– Да их и не видно совсем, – удивилась я.
– Это сейчас не видно, – отмахнулась мамуля – а там, при большом свете, ой как видно будет! Так что ищи!
Можете себе представить мое удивление, когда треклятый шарфик нашелся у меня в комнате! Мамуля, не слушая моих клятвенных уверений, что в жизни я этого шарфика в глаза не видела, и вообще никогда бы такую фигню на надела, вырвала его у меня из рук, красиво задрапировала шею и схватила уже с полки толстенный словарь русского языка под редакцией Ожегова, чтобы запустить в меня, но остановила руку в полете, потому что в дверях комнаты возник Петр Ильич, глядевший на нас с тихой укоризной. Мамуля мигом присмирела: «Иду, иду, Петруша!» – и вылетела из комнаты, шурша платьем.
В первый раз в жизни я почувствовала к нашему гостю некоторую признательность. Они еще долго возились в прихожей, и, когда я вышла, чтобы запереть за ними дверь, оказалось, что в прихожей кроме моей сладкой парочки толчется еще Ираида. Как-то незаметно она просочилась.
Прихожая в нашей квартире не то чтобы очень маленькая, но когда в ней находятся четыре взрослых человека, там не развернешься. Ираида, снимая пальто, случайно заехала локтем в глаз Петру Ильичу. Он вскрикнул, а она даже не извинилась. Взглянув на нее повнимательнее, я заметила, что Ираида находится в крайней степени раздражения. Это наводило на тревожные мысли – как бы они с мамулей тут в прихожей не разодрались из-за своего Петеньки.
– Мы уходим, – процедила мамуля, давая понять Ираиде, что она тут лишняя.
