Дарья Донцова - Любовное зелье колдуна-болтуна
– Да ну? – испугался Иван. – И что они любят?
– Салат из морской капусты с ореховым соусом, суши, печенье из рисовой муки, зеленый чай с жасмином, – огласил меню работник ресторана.
– А можно мне тоже сосисочки? – жалобно попросил шеф. – Терпеть не могу азиатщину.
– Для каждого номера своя подача, – уперся парень во фраке.
– Уносите мой ужин, дайте меню, – потребовал шеф.
– Еда входит в стоимость номера, – напомнил официант.
– И фиг с ней, – начал злиться Иван. – Где карта блюд?
– За горячее на заказ придется платить отдельно, – предупредил официант.
– Хорошо, – сквозь зубы процедил шеф.
– Но кухня уже закрыта, – заблеял лакей, – заказать блюдо можно только до десяти вечера.
Босс покраснел.
– Обожаю суши, а салат из морской капусты моя любимая еда, – затрещала я. – И печенье из рисовой муки – полный восторг. Иван Никифорович, давай поменяемся? Ненавижу сосиски, от зеленого горошка я покрываюсь прыщами, да и булочка с корицей мой враг. С таким весом выпечка для меня под запретом.
– Отлично! – обрадовался босс.
– Суши, похоже, из неочищенного риса, – удивилась я, рассматривая то, что мне предстояло съесть, – никогда не пробовала подобные, крупа всегда была белой, а эта коричневая.
Официант опустил глаза.
– Лоскутово, увы, не Москва и не Токио, были перебои с зерном. Наш повар сделал блюдо из гречки.
– Необычненько… – пробормотала я, внимательно изучая комки. – А что в качестве начинки? Угорь? Вроде здесь белое мясо и какие-то зеленые вкрапления.
– Огурец, – подсказал лакей. – С овощами у нас проблем нет, они местные, экологически чистые, а вот с угрем напряженка. Сегодня его нам не поставили. Поэтому использован буртыкач.
– Кто? – заморгала я.
– Буртыкач, – повторил официант. – Лоскутовская с древности всем известная белая рыба. Не сомневайтесь, наши сотрудники ее в обед в речке за гостиницей выловили. Водоросли из того же водоема, свежайшие, нарвали их в районе полудня. Пшенная мука для рисовых печенин прекрасного качества, зеленый чай из оранжереи отеля, выращиваем сами. Цветы жасмина оттуда же, никакой химии. Разрешите уйти? Когда закончите ужинать, вытолкните тележку в коридор.
Пшенная мука для рисового печенья? Великолепно! Но вслух удивляться не стоит.
– Да, да, спасибо, до свидания, – скороговоркой выпалила я. – У вас есть спички? Оставьте их нам.
– Уверена, что хочешь полакомиться ноу-хау из ядрицы с неведомым обитателем местных вод по кличке буртыкач? – спросил Иван, когда лакей ушел.
– Конечно, – соврала я, – обожаю гастрономические эксперименты и всегда вожу с собой специи. Как ты относишься к свечам? Можно я зажгу их?
– Давай, – кивнул Иван.
Я переложила рисовые печенюшки из пшенной муки на бумажную салфетку, взяла зажигалку, оставленную официантом, оплавила нижний конец свечек, укрепила их на блюдечке и попыталась поджечь заостренный конец. Пламя не вспыхнуло, но белый столбик начал медленно таять, в воздухе отвратительно завоняло.
– Волшебный запах, – неожиданно заявил шеф. – У тебя прекрасный вкус, ты выбрала восхитительный аромат.
У меня от исходившего от свечи смрада запершило в горле и зачесалось в носу, но ради спокойствия Ивана Никифоровича я была готова на подвиг и не сделала попытки выбросить источник зловония.
Шеф втянул в себя воздух и схватил вилку.
– Наслаждение!
Я ликовала. Аптекарь не обманул, антиникотиновый набор работает! Иван, счастливо улыбаясь, принялся за сосиски. Отлично, теперь для закрепления результата применим штоки.
Я протянула боссу палочку.
– Попробуй!
Начальник взял угощенье, откусил, пожевал, проглотил и промямлил:
– Ничего. Оригинально. Это хлеб?
Стараясь не дышать, я сказала:
– Сухарики. Специально для сосисок.
Мерзкие свечи тем временем продолжали плавиться, издавая амбре хуже, чем помойка летом. Тарасов взял блюдечко, на котором таяли свечки, и поднес его к самому носу.
– Оооо! Как называется этот чудесный ароматизатор? Где ты его купила?
– В Интернете, – в очередной раз солгала я, – адрес не помню.
– Найди, пожалуйста, – попросил шеф, – поставлю их у себя в кабинете.
– Съешь еще палочку, – сладко пропела я, – с сосисочкой.
– Что-то она как-то… не того… не особенно мне нравится, – попытался сопротивляться босс.
Но я проявила настойчивость.
– Пожалуйста! Ну, за маму… за бригаду… за успешное завершение дела… заедай сосиской… ням-ням…
– Она не соленая, – пожаловался начальник, старательно жуя очередную темно-коричневую фиговину.
– Отлично! – обрадовалась я и вытащила соль под названием «Живительная». – Нужное всегда при мне.
– Не предполагал, что ты такая предусмотрительная и хозяйственная, – одобрительно заметил Иван Никифорович.
Я потрясла бутылочкой над тарелкой Тарасова, но из мелких дырочек ничего не посыпалось.
– Отсырела, – предположил он. – Дай-ка сюда…
Тарасов взял упаковку, отвинтил пластиковую крышечку, полез внутрь ножом… По комнате поплыл запах, гаже, чем от свечи, к аромату помойки добавился букет из тухлых яиц и засорившейся канализации.
– Потрясающе! – в восторге простонал босс. – С чем соль? С черным трюфелем?
Чтобы не отвечать, я быстро запихнула в рот суши. Гречка оказалась переваренной, этакая холодная размазня, а буртыкач напоминал… Сравнения у меня не нашлось. До сегодняшнего дня мне никогда не попадалось ничего, столь же неописуемо мерзкого. Чтобы заглушить вкус яства, я зачерпнула салат из водорослей и судорожно начала его жевать.
Никто из вас в детстве не пробовал слопать кувшинку, растущую на пруду? Помнится, меня десятилетнюю мать один раз летом отправила на каникулы к дальней родственнице в деревню. Местные ребята решили подшутить над москвичкой, дали мне белый цветок на толстом стебле и завели песню:
– Вкуснее ничего на свете нет, это наше любимое лакомство.
Чтобы не обижать бедных сельских детей, никогда не евших ничего слаще морковки, я, передергиваясь от отвращения, жевала угощенье до тех пор, пока баба, шедшая мимо с ведром, не заорала:
– Чего творите, ироды? Решили над городской дурочкой поиздеваться? Девочка, не ешь гадость!
Сейчас я вновь ощутила во рту вкус того самого растения. И, забыв о манерах, кинулась в ванную, где выплюнула «амброзию» в унитаз, а потом старательно почистила зубы. А вернувшись в комнату, увидела шефа на кровати.
Глава 16
– Иван, ты спишь? – тихо спросила я, подходя к нему.
Он не ответил, не открыл глаз, не пошевелился.
Я испугалась, схватилась за мобильник, набрала номер Глеба Валерьяновича, потом Антонины, Роберта, Дениса… Никто не отвечал. Видимо, члены бригады, устав за долгий день, крепко спали. Я сняла трубку телефона на столе и покрутила диск.
– Доброе утро… простите, вечер, – откликнулся сонный голос, – рецепшен. Что желаете?
– У вас есть врач? – воскликнула я.
– Имеется аптечка, – пробормотал администратор, – йод, бинт, зеленка. Что случилось?
Я посмотрела на Ивана Никифоровича.
– Мой приятель заснул.
– И что? – Голос наполнился удивлением.
Иван Никифорович вдруг громко всхрапнул. Его щеки стали розовыми, он зачмокал губами и повернулся на бок.
– Ничего, – пробормотала я, кладя трубку на аппарат.
Наверное, не стоит нервничать из-за того, что шефа подкосила усталость и он занял мое спальное место. Я же могу пойти спать в его номер. Это отвратительный «аромат» усыпил Тарасова? Или так подействовали штоки? Я потрясла Ивана, но он никак не отреагировал. Мне стало тревожно, на душе заскребли когтями дикобразы. Вдруг у шефа аллергия? Или я поступила неправильно, заставив его одновременно нюхать и жевать гадость? Надо срочно проконсультироваться с тем старичком-аптекарем. Где его визитка?
Бумажка нашлась в сумке, я набрала номер и услышала бодрый баритон:
– Григорий Николаевич Фролов, провизор, на проводе. Чем могу помочь?
– Простите за поздний звонок, – смутилась я.
– Для медика понятия времени не существует, – отрезал дедок. – Кто вы? Не узнаю по голосу.
Я начала издалека:
– Сегодня днем я приобрела в вашей аптеке «Антиникотиновый набор». Еще вы подарили мне ириски…
– Добрый вечер, душенька, – обрадовался старичок, – я всегда запоминаю красивых женщин. Так в чем проблема? Ваш любовник разозлился из-за отсутствия курева? Используйте то, что купили, прекрасно помогает.
– Мой босс, – сильно выделив голосом второе слово, продолжила я, – категорически против, как он говорит, «костылей», считает, что только слабовольный субъект использует пластыри и прочее.
