Лев Корсунский - Игрек Первый. Американский дедушка
Нравственное чувство Игрека было оскорблено стариковской похабщиной, но страсть к сказкам требовала удовлетворения.
— Ну изнасиловал Волк Красную Шапочку, а дальше что? — капризно проговорил Долговязый, недовольный неуместной задумчивостью Брокгауза.
— Получил он у девочки нужную информацию про Бабушку…
— Дерни за веревочку — дверь и откроется?
— Типа того. И побежал к старухе.
— А Красную Шапочку он съел?
— Иносказательно. В сказках съел — значит, отодрал. — Судаков маялся, ублажая переростка детскими сказочками. И после каждого поворота сюжета норовил закруглиться. — Прибегает Волк к старушенции. Видит, лежит его теща. Отодрал он ее… Тут прибежали дровосеки — они были любовниками бабушки…
— И изнасиловали Волка, — поскучнев, вставил Игрек.
— Откуда ты знаешь?
— А что же еще могло быть? — Мальчик утратил к сказке всякий интерес.
— Не будь Красной Шапочкой, — извлек блудливый полковник мораль из своего повествования. — А то тебя во все дыры волки будут иметь!
Назидания Брокгауза имели всегда одну мораль: надо слушаться Иоанна Васильевича, тогда ничего подобного не произойдет.
Став Игреком Первым, мальчик расхотел следовать наставлениям плюгавенького старикашки.
* * *Долговязый мог наречь себя даже императором, все равно Иоанн Васильевич опутывал его по рукам — по ногам бесчисленными паутинками, превращая в Гулливера, привязанного лилипутами за каждый волосок. Игрек не сразу уразумел, что его пленение происходит непрестанно, особенно когда Брокгауз предается сексуальным сказочным фантазиям.
— Не сегодня — завтра в Воробьевке появится Коробочкин, — перешел полковник Судаков к сути дела.
— Он предупредил?
— Оттого и появится, что не предупредил. Я сегодня выпишусь… Тебе придется попросить кое о чем Станислава Сергеевича.
— Мне он ничего не сделает…
— А ты попроси его без слов. Он не сможет тебе отказать.
— Да, но…
— После «да» «но» не ставится.
Обучая Игрека грамматике, Брокгауз умолчал об этом правиле. Мальчик постарался его запомнить.
— Коробочкин сделает все, что ты ему прикажешь. Тебя это радует?
— Нет, но…
— После «нет» «но» — тоже не ставится.
— Что же ставится после «да» и «нет»? — наивно удивился Игрек.
— Точка. Ты все понял?
— Да. Точка.
— Помнишь Сизаря?
— Угу, — сказал Игрек вместо «да», чтоб не ставить точку.
— Знаешь, где он?
Игрек помотал головой.
— Его арестовал Коробочкин.
— Из‑за тапочек?
— Каких тапочек?
— После смерти Мальчикова он стал носить его тапочки.
Иоанна Васильевича умилила душевная чистота мальчугана. Сущий ангел!
— Сизаря арестовали не из‑за тапочек. Вообще без причины. Потому что Коробочкину не понравился его нос.
— У Сизаря обыкновенный нос!
— А Коробочкин ему говорит: сделаю тебе бульбу, как у меня! И врезал ему в нос.
— Сделал? — ужаснулся Игрек.
— Сделал.
— Зачем же он его до сих пор у себя держит?
— Мне, говорит, твои зубы не нравятся. Вставные куда красивей.
— Выбил Сизарю зубы? — обомлел Игрек.
— Ты догадливый. И уши Сизаря ему не глянулись. Оборву, говорит.
Полковник Судаков переждал, пока впечатлительный мальчик попереживает.
— Как же помочь Сизарю?
Именно этого вопроса Сергей Павлович ждал.
— Подумай.
Забыв о том, что он теперь Игрек Первый, мальчик не находил ответа на свой вопрос.
— Надо внушить Коробочкину, что так поступать нехорошо?
— Из этого у тебя ничего не выйдет! Коробочкин старый волк! Ты на его зубы посмотри — сколько он народа сжевал!
Слишком богатое воображение нарисовало Игреку жуткую картину людоедства милицейского майора. Воспоминание о любителе малосольных старушек убедило Долговязого в том, что дурная привычка употреблять людей в пищу весьма распространена. Его же самого мутило от одной мысли, чтобы кого‑нибудь схавать.
— Что же делать?
— Хороший вопрос! — в голосе Иоанна Васильевича звучала ирония. — Ты, кажется, забыл, кто ты такой!
«Откуда он знает, что я Игрек Первый?» — Долговязого ужасала проницательность Брокгауза. Достопамятный Сизарь определял это качество Иоанна Васильевича по-другому: «В любую жопу без мыла влезет!»
— Ты можешь веревки вить из людей! Но сделать Коробочкина лучше, чем он есть, тебе не по силам.
Игрек надеялся, что его власть над людьми бесконечна. Где же ее пределы?
— Чтобы помочь Сизарю, совсем необязательно превращать задрипанного майора в гуманиста. Вполне достаточно внушить Коробочкину, чтоб он отпустил Сизаря домой.
— И он отпустит?
Брокгауз улыбнулся.
— Тебе он не сможет отказать!
— Я попытаюсь…
— Ты не попытаешься это сделать, а сделаешь!
Игрек почувствовал, что даже не попытается ослушаться доброго сказочника. Тот иногда сильно смахивает на Волка из «Красной Шапочки», а сам Игрек, наверно, на милую девочку в красном головном уборе.
Глава седьмая
Предчувствие не обмануло полковника Судакова: едва он по-английски исчез из дурки, не вернувшись с прогулки, как там объявился неугомонный Коробочкин. Майору хотелось отвести душу с Ознобишиным.
Собачье чутье, которым сыщик очень гордился, подсказывало ему: лживый Сизарь не врет, когда талдычит, что не помнит, как поджигал контрразведку. В поджоге он и смысла никакого не видел. Лавры Герострата не прельщали мелкого жулика. Но и психиатрии, которую представлял доктор Ознобишин, не поверить было невозможно.
Коробочкин не исключал, что Сизарь стал поджигателем по наущению Судакова. Как же полковник стер из памяти злоумышленника все следы преступления? И почему Судаков производит впечатление человека, потерпевшего кораблекрушение? Нашел себе островок, населенный сумасшедшими, чтобы прийти в себя! Подстраховывается на случай неудачи?
Задаваясь безответными вопросами, Коробочкин не мог не отметить, что все пути ведут в Воробьевку.
* * *Пока Коробочкин за закрытой дверью вел беседы с доктором Ознобишиным, Игрек поджидал его на диванчике возле ординаторской. Долговязого озадачило, что его персона не вызывает у опера ни малейшего интереса.
Неужели неглупый человек не видит, кто перед ним: Игрек Первый или Ознобишин Последний?
— Станислав Сергеич! — если бы Игрек не окликнул сыщика, тот прошел бы мимо него. — Я хочу вам сообщить кое‑что…
Майор устроился в кресле напротив долговязого глюка. Приготовился услышать какую‑нибудь ахинею.
— Слушаю.
Игрек помялся.
— Я про Сизаря…
— Валяй!
Лицо боксера с расплющенным носом и шрамами на бровях напомнило Игреку о том, что тот любит полакомиться человечинкой.
— Он хороший… — все, что осталось у мальчика в голове от наставления мудрого Брокгауза.
Игрек ожидал, что Коробочкин уточнит: «И вкусный!»
Но милиционер только молча пожевал губами, как лошадь, выказывая нетерпение.
Поживей!
Игрек сосредоточился, безуспешно пытаясь нащупать хоть паутинку, связывающую его с мордоворотом.
— Вы думаете, Сизарь убил Мальчика и Колюню?
Коробочкин не понимал, куда клонит недоумок.
Про него самого майор выяснил, что тот стал фаворитом Судакова. А полковник просто так ни с кем не дружит.
«Пацан догадывается, что Сизарь у меня. Что дальше?»
— Что дальше? — повторил сыщик вслух. От нескладного парнишки веяло унынием дурдома.
— Пожар способствовал ей много к украшенью! — ни с того ни с сего всплыла в памяти Игрека реплика из сочинения господина Грибоедова, читанного накануне.
— Чего, чего?
Не глядя на Коробочкина, Игрек нутром ощутил интерес, возникший у сыщика.
— Случается, пожар очень украшает…
Сыщик выжидательно молчал.
— Например, пожар Службы безопасности… — Долговязый вспомнил про единственный пожар в своей жизни. — Разве он не украсил здание?
— Считаешь, стоило поджигать Безопасность? — по-деловому осведомился майор.
— по-моему, да…
Коробочкин решил, что парень совсем невменяемый.
Утрату интереса к нему Игрек сразу почувствовал: паутинки оборвались.
— Но я думаю, пожар устроили не для красоты…
— С какой же целью?
Уловив вновь пробудившийся в Коробочкине интерес, Игрек ощутили то, что по старинке называл душой. Больше он не упустит ниточки, за которые так приятно подергать! Ведь они ведут к рукам, ногам, голове большой куклы. И самое удивительное: чучело не догадывается, что им управляют!
Снисходительно роняя слова, Игрек мечтал владеть душой не одного раздолбая, а многих людей. С двумя-тремя он мог управиться даже сейчас. Может быть, толпой управлять даже проще, чем одним человеком…
