Иоанна Хмелевская - Гарпии
— Запомнилось мне, что она была богатой, всякие такие блестящие побрякушки на ней запомнились. И её отец был такой… уверенный в себе, степенный, бедняки такими не бывают, разве что какие знаменитые учёные, а Вандзин отец учёным не был, факт.
— А Вандзя?
— Она уж и вовсе не была учёной…
— Не валяй дурака, я не о том. Выходит, и из семьи богатеев, и замуж вышла за богача. А мы должны за неё платить?
— Не так уж много ты за неё платила.
— Ты тоже. Хотя за тонну продуктов, закупленных Сильвией, заплатила я. И не уверена, что хоть что-то пригодится.
— Не волнуйся, ничего не пропадёт. Мартинек на что? Не знаю, как долго выдержит Доротка.
Сестры обменялись взглядом. Много было в этом взгляде: и взаимопонимание, и желание знать, есть ли из-за чего Доротке стараться, и даже что-то вроде презрительного сочувствия к ней. В принципе, Доротка была для тёток своего рода страховкой на будущее, когда станут совсем старые и беспомощные, знание иностранных языков в наше время многого стоило, но ещё больше могло стоить наследство Ванды Ройкувны. При условии, разумеется, что у той имеется капитал, и она его оставит Доротке.
Первой заговорила Меланья.
— Откровенно говоря, очень хочется знать… Сама-то я ещё не очень старая, при желании могу замуж выйти, но пока не вижу смысла, пенсия у меня будет неплохая, а писать репортажи и фельетоны могу до конца своих дней, не выходя из дому…
— Ты уверена, что не станешь склеротичкой? — с притворной заботливостью поинтересовалась старшая сестра.
— Ты считаешь, склероз заразен? — с притворным ужасом вскричала Меланья… — Или это у нас в роду? И вообще, имею я право знать, что собой представляет эта Ванда? Угораздило же тебя потерять письмо Войцеховского.
— А что бы оно тебе дало? Он ведь прямо не писал…
— Может, поняла бы кое-что из подтекста, из намёков, прочла между строк. И адрес его был на конверте, можно было бы написать. Или позвонить и расспросить. Только не помню, был ли в письме номер его американского телефона.
— Я тоже не помню. Но слышала — Вандзя кричала, что ей надо позвонить Антосю, так что наверняка у неё есть номер его телефона.
Опять помолчали. Потом Меланья высказала свои сомнения:
— А тебе не кажется, что такие расспросы немного… не того. Как ты себе это представляешь? Позвоним и спросим: признавайтесь, есть у Вандзи деньги или нет, и кто её должен содержать? Несколько, я бы сказала, бестактно. А если окажется, что она богата, то как вырвать у неё денежки? Зададим такой вопрос, и он примет нас за… да за гарпий! И будет прав.
Пожав плечами, Фелиция ответила:
— Никто не заставляет тебя звонить. Поживём, увидим. Вот только жить с ней… О Господи! Совсем забыла!
И стремительно сорвавшись с места, Фелиция бросилась к дверям.
— Ты что? — удивилась сестра.
— Молоток! — донёсся из коридора ответ. — Забрать, пока её нет дома.
У Меланьи мороз пробежал по коже при одной мысли, что завтра с утра безумная Вандзя опять начнёт барабанить по полу. Схватив сумку и папку, она устремилась вслед за сестрой.
В комнате Сильвии и Доротки, теперь отведённой Ванде, крокетного молотка не оказалось. Ни на шкафу, ни под кроватью. Стоя посередине комнаты, Фелиция растерянно осматривалась по сторонам.
— Куда же она могла его спрятать? В магазин с собой не забрала, я бы заметила, когда они садились в такси.
— Давай ещё раз все здесь обыщем, — предложила Меланья. — Молоток большой, не иголка.
Обыскали все. Заглянули в оба шкафа, Меланья проверила, не спрятан ли за шкафом или за какой другой мебелью. Фелиция просмотрела содержимое всех ящиков комода. Меланья легла на пол и с этой точки внимательнейшим образом проверила, не высовывается ли где конец деревянного молотка. Потом перетряхнули вещи, горой наваленные на Дороткиной кровати, ибо больше некуда было их девать. Молоток исчез, как сон, как утренний туман…
— Невероятно! — выходила из себя Фелиция. — Я сделала все, чтобы она убралась из дома, и пожалуйста…
— А, так вот почему! — вырвалось у Меланьи, да она вовремя прикусила язык.
— Что почему?
— Да так, ничего. Тоже не пойму, куда он мог задеваться. Погоди, может, ухитрилась в ванной спрятать?
В ванной молотка тоже не оказалось. Удручённые сестры не знали, что и подумать.
— Вниз она с молотком не спускалась, исключено, — рассуждала Фелиция. — За окно выбросила?
Меланья на всякий случай выглянула в приоткрытое окно и увидела подъезжающее к дому такси.
— Ну все, приехали! Единственная надежда на то, что Ванда сама не помнит, куда задевала молоток, и больше его не найдёт.
Фелиция поспешила вниз, чтобы расплатиться с таксистом, а Меланье велела ещё раз хорошенько посмотреть под кроватями.
* * *— Как это, у вас нет номера телефона Антося? — возмущённо и обиженно произнесла за ужином крёстная Вандзя. — У меня тоже нет, он занесён в память телефонной трубки моего телефона, мне и знать не надо. А телефонная трубка осталась в Нью-Йорке. Но Антось вроде бы упоминал, что сообщил вам номер своего телефона. Вот я и удивляюсь.
Тягостное молчание зависло над столом. Никому не хотелось информировать американскую гостью о том, что письмо Антося Войцеховского потеряно. Доротка ещё не пришла ни к какому определённому решению относительно письма. Отдать его или навсегда оставить себе? К тому же она уж точно знала — в письме номер телефона не сообщался. Почему Войцеховский не сообщил его — неизвестно, может, просто не догадался, а может, хотел тем самым избежать разговора с дорогой Вандзей.
При других обстоятельствах тягостное молчание могло висеть хоть до посинения, но теперь, когда за столом сидит Вандзя… Не дождавшись ответа, она затараторила:
— А нотариус, у него должен быть телефон Антося, меня надо обязательно отвезти к этому нотариусу, ведь пора привести дела в порядок, лучше всего завтра же, зачем откладывать, к тому же Дороткин жених такой милый хлопец, он меня и свозит, а вам не обязательно ехать. Я сама скажу, как распорядилась своим наследством, сразу же и скажу, зачем вам ломать головы, и желаю завтра же все оформить. И узнаю у него номер телефона Антося, ведь никогда неизвестно, со здоровьем у бедняги не все в порядке, такой сделался нервный в последнее время, сам жаловался, что в ушах рябит, а ведь он ведёт все мои дела…
Не дослушав бабулиной литании, Доротка поднялась и вышла из гостиной. В конце концов, посещать туалет имела право, и не обязательно спрашивать разрешение. Вытащив конверт из-за унитаза, вымыла руки и прошла в кухню, налила воды в чайник, включила его, прихватила поднос и вышла из кухни, оставив письмо лежать на буфете, на видном месте.
Бабуля уже перешла на семейство Антося, пространно информировала о его жене, детях и внуках, недоброжелательно отозвавшись ибо всех, особенно внуках, нынешней молодёжи, которая никакого уважения не оказывает старшим. Доротка незаметно подмигнула Фелиции, показав глазами на дверь. Фелиция сразу поняла и вскочила:
— Я тебе помогу. Надо достать свежий чай, жасминный…
Крёстная моментально сменила тему, с лёгкостью переключившись с внуков на напитки:
— …а мы купили белое, очень приятно вечерком выпить белого вина, оно лёгкое, легче, чем красное, и для желудка полезно, зараза какая-то у меня завелась в желудке, потому как то запоры, то заносы, так что принесите, девочки, бокалы, нет, не рюмки, для белого должны быть специальные бокалы, неужели в вашем доме не найдётся?
— Ну! — нетерпеливо повернулась к Доротке Фелиция, как только они закрыли за собой кухонную дверь.
Доротка поставила у мойки поднос с грязной посудой и мотнула головой в сторону буфета.
— Письмо. Нашла за унитазом. Уронила мыло, и, доставая, увидела конверт. Немного подмок, кажется, бачок протекает. Наверняка вы там читали письмо, тётя?
Обернувшись, Фелиция хищно схватила письмо. Точно, то самое, потерявшееся, от Войцеховского. И ни тени сомнения не зародилось, не могла свалить вину на других, потому что сразу вспомнила о неисправной раковине, сама потом велела Мартинеку прикрепить её к стене. Мартинек к работе пока не приступал, только примеривался. Ну конечно же, пошла посмотреть на раковину, письмо в руке держала, не дочитала, подумала, как они примут американку, и пошла в ванную…
— Ты прочла письмо?
— Не успела. И даже не сразу сообразила, что это то самое письмо, но увидела фамилию отправителя.
Врать Доротка не любила. Искренняя натура девушки заставляла её всегда говорить правду, тем более, что в конечном итоге ложь обычно себя не оправдывает, но в данном случае она руководствовалась логикой. Заранее обдумала, как следует поступить с письмом, трезво оценила своё положение: открыто противостоять тёткам она ещё не в силах, ссориться с ними — себе дороже, они только рады, а она вся испереживается, а поучений и насмешек с неё достаточно. Вот и пришлось солгать.
