Юлия Соколовская - Вакханалия
— Ты знаешь, — наконец признался он, ненавязчиво переходя на «ты», — когда мне ночью сообщили, что с тобой случилась беда, я от страха чуть не помер. Выбросил водилу Ермакова из машины — у парня кличка Тормозная Жидкость — и помчался к тебе…
— Ну и как прикажешь это понимать?
— Вот я и думаю…
Думал он, судя по отяжелевшему лицу, напряженно.
— А ты с женой посоветуйся, — предложила я. — У нас, у баб, независимый подчас характер, мы можем иногда подсказать интересное решение.
Вопреки прогнозам, он не обозвал меня черной акулой или той же сибирской язвой. Лег на подушку и обнял меня за узкие девичьи плечи.
— Женат-то давно? — брезгливо бросила я.
— Десятый год, — сухо отчитался он. — Дочке Оксанке — девятый. Умница растет — по стадионам бегает, на фоно брякает, по-английски шпрехает… Недавно в театральный кружок отдали — актерское мастерство оттачивать…
— А у меня лоботряской растет, — позавидовала я. — Ничего делать не хочет, только мячиком об стенку лупит. Мне с ней некогда, маме тоже недосуг, только возмущается… Ты своей жене с каждой встречной изменяешь?
— Нет, — он не обиделся. — Я не такой уж ходок. У меня работа отменяет личное время… Впрочем, случалось, но редко. Раз…
«Девять», — подумала я.
— …или два.
Бедненький, не запомнил он, раз или два.
— Значит, хронически любишь. Хрон вы, Олег Леонидович.
Он в третий раз посмотрел на меня как на вымершего ящера и вдруг принялся остервенело целовать — словно мы уже расставались и к даче подъезжала горячо любимая супруга с базукой. Я не оказала ему достойного сопротивления. Коси коса…
Глава 7
В заключение он поинтересовался — не будет ли ему дозволено в связи с новыми открывшимися горизонтами в наших отношениях узнать, что нельзя запихнуть в самую большую кастрюлю. Я ответила ему, что наши отношения еще не настолько доверительны, и уснула. В пять вечера дом затрясся от стука в дверь — стартовала новая серия кошмара. Верест скатился по лестнице, облачаясь на ходу. «Не спящий в Первомайке» Костян Борзых во всеуслышание объявил, что полку трупов прибыло. Я напряглась — разговор с первого этажа прекрасно долетал до второго.
— Почему сразу не сообщили? — возмущался Верест. — Что за самодеятельность?
— Леонидыч, у тебя же выходной до пяти, — отбивался сержант. — Сам говорил… Да ты не напрягайся, начальник, час назад жмурика нашли. Оформили как положено, протокол составили…
Покойник лежал в заброшенной беседке — в двух шагах от колеи Соснового переулка. В окрестных дачках никто не жил, а труп обнаружил казачий дозор, обеспокоенный пропажей бойца и внимательно шерстящий все закоулки. Поначалу на отсутствие охранника Зубова не обратили внимания: с вечера он подменил коллегу Чуркина, до двух оттрубил службу, а потом, проинформировав Лукшина, что собирается нанести рабочий визит одной бабенке («тут недалеко»), исчез. В принципе он его нанес… Хватились Зубова только в районе обеда, когда пришло время заступать на дежурство, а в целом дисциплинированный боец не явился.
Это уже напоминало театральный фарс. Я выразила желание взглянуть на тело (надо быть в курсе, через не хочу). Опера согласились, похихикав, что за показ денег не берут. Никакой дополнительной информации от лицезрения покойника я не получила. Тоскливо и тошно. Скоро парочкой новых фобий обзаведусь. Он лежал навзничь, неловко засунув ногу под лавочку. Голова запрокинута, лицо не деформировано судорогой. Похоже, он умер без долгих мучений — агонизирующего обычно крючит. «Проникающее ранение острым предметом в область сердца», — без затей заявил эксперт, колдующий над телом. Опера выразились еще проще: «В здоровом теле — здоровый нож». Вот только где он — нож?.. Смерть наступила ориентировочно в пять часов утра. Плюс-минус.
— И вот их стало трое… — задумчиво пробормотал Замятный. Черт меня побери, если он испытывал передо мной вину. Даже не покосился.
— Не на равных играют с волками, — посетовал Борзых — большой, очевидно, ценитель Высоцкого, вплетающий его где надо и не надо.
Верест выдвинул гипотезу:
— О покойниках плохо нельзя, но сдается мне, что перед нами лицо, тащившее позапрошлой ночью через ограду Рябининой труп Штейниса. Предварительно его, разумеется, убив. И лицо, преследующее прошлой ночью Лидию Сергеевну Косичкину, в том числе на ее территории. И лицо, переносящее тяжелый предмет мимо ее дачи в ночь на седьмое. Объект тройного, так сказать, назначения.
— Но их было двое, — возразила я, — несунов.
— Естественно. Ведь кто-то же его убил.
— И неплохо совпадает, — включился Замятный. — Ночью на седьмое октября Зубов заступил на пост в три часа ночи. С седьмого на восьмое — также в три. Сегодняшней ночью практически свободен. Совпадение, Леонидыч?
Чавкая по лужам в колее, подъехала труповозка. Циничный бородач ехидно поинтересовался, доколе будем жечь государственный бензин, возя трупы в город по одному? Нельзя ли собрать их в кучку и увезти за один рейс? «Проблематично, — отозвался Верест. — Это сопряжено с реальными трудностями. Некоторые из трупов еще живы». — «А кому сейчас легко? — пожал плечами бородач и махнул своим подручным: — Грузи!»
Опять зазвенела высокая тоска. Нынешний ее вариант был иного рода (я состояла под защитой, а это грело), но не менее конкретный. Ведь трупы не от сырости заводятся.
— Пойдем побродим, — шепнул мне Верест, — а ребята пока оценят разрушения в твоем доме, если ты не возражаешь.
Это было наимудрое решение.
— Ну уж хренушки, — сказала я. — Броди сам по этому гадюшнику. А я пойду в свой сад, разведу костер и буду смотреть на огонь, пока твои менты будут рыться в моих вещах.
— Они не будут рыться в твоих вещах, — обиделся Верест, — они будут искать следы злоумышленника, который перевернул твой дом.
Через полчаса они принесли мне под нос большой фонарь в резиновом корпусе.
— Вам эта вещь о чем-нибудь говорит, Лидия Сергеевна?
— У меня склероз, извините, — сказала я. — Это мой собственный фонарь, я должна была догадаться… Вы нашли его в подвале?
— Да, — ответил сержант Замятный. — Он закатился под обломки стеллажа.
— Это лишний раз указывает на причастность моего ночного гостя к двойному убийству, — воскликнула я. — Я выронила его от страха, когда направила на лицо покойника. Мне и в голову не могло прийти его подобрать. Я бросилась в дом — звонить в милицию… А убийца подобрал, не побрезговал… Преследуя меня в подвале, он выронил фонарь и в темноте не стал терять время на поиски… А потом, после моего побега, обыскивая дом, не смог его найти под обломками. Это была его большая ошибка…
— Это была его грандиозная ошибка, — подтвердил подошедший Верест. — Впрочем, преступнику уже по барабану… На вашем фонаре, Лидия Сергеевна, остались отпечатки пальцев охранника Зубова. Он не надел, идя на дело, перчатки, поскольку не планировал расставаться с фонарем. Тем более с жизнью…
— Это Бог его наказал, — пробормотала я.
— Этого наказал тот, кто убил, — отрезал Верест. — Между Богом и убийцей пока еще есть некоторая разница. Во всяком случае, надеюсь.
Мог бы и не злиться. Подумаешь, «глухарем» больше, «глухарем» меньше…
Впоследствии Верест признался, что имел по моему мобильнику непорочную связь с полковником Ананченко и реальную угрозу в краткий срок лишиться звезд, льгот и работы, что для капитана, кормящего семью на скромную зарплату, было бы катастрофой.
— Так и рассчитывай, — заявил кабинетный работник. — Пока не раскроешь тройное убийство, в городе не появляйся. Сам виноват, из-за твоей инициативы приходится корректировать план. Я был вынужден доложить о твоих находках генералу Боброву, так что дело теперь на контроле, не забывай.
Мы остались на минуту одни. Он опять скорчил виноватое лицо.
— В твоих злоключениях есть моя вина, прости. Это я просил Лукшина уделить твоей дачке немного внимания. Он решил прогуляться, а Зубов увязался за ним, умело заговаривая зубы. Пока ты водила Лукшина по мансарде, Зубов осмотрел твои запоры — так, на всякий случай. Подозреваю, у него даже отмычки не было, но открыть твою дверь гвоздем просто унизительно… Лукшин не в деле, мы проверили. В ночь на седьмое он дежурил, потом спал, чему имеются свидетели. В ночь на восьмое он спал, потом дежурил, чему тоже имеются свидетели. Да и парень не из тех, что с легкостью ходят на убийства. Его проверяют дальше, но с этим фигурантом яснее ясного. Жена, двое детей, неплохой достаток… Похоже, со смертью Зубова мы конкретно накололись, Лидия Сергеевна. Кончилась наша ниточка…
Он пришел в мансарду в девять вечера, едва волоча ноги. Его мужества хватило ровно настолько, чтобы не попросить у меня водки. Впрочем, я не обиделась: мужчинам свойственно гипертрофировать свои проблемы. С горем пополам выполнив свои обязанности любовника и не дождавшись от меня тайского массажа, он уснул. И вот тут-то меня взяла злость. За гипертрофированную мнительность Вереста, за жену, от которой он никуда не уйдет, за кошмары, к которым я ни одним боком, но булькаюсь в них по самое горлышко, за неудавшуюся жизнь, за несправедливость, согласно которой я нахожу мужчину мечты — образно говоря, клад, — но получаю на собственные нужды лишь те самые двадцать пять процентов от номинала…
