Наталья Александрова - Рыбкин зонтик
Однако я не дозвонилась, и пришлось туда ехать.
Ленкина тетка вышла ко мне сама и, выслушав мои извинения, молча протянула листок с длинным названием лекарства, написанным на латыни. Взглянув на мое растерянное лицо, она усмехнулась и сказала, что это очень сильное сердечное лекарство, которое является, конечно, действенным, но применяется весьма ограниченно и самыми малыми дозами, и в аптеке его можно купить только по рецепту строгой отчетности с круглой печатью.
Я смутилась под ее строгим взглядом и пролепетала вопрос: может ли такое лекарство вводиться с помощью капельницы?
— Где вы работаете? — встрепенулась она, не отвечая. — Отчего задаете такие странные вопросы?
Я ответила, что вопросы задаю из чистого любопытства, что я не медик, иначе не задавала бы таких глупых вопросов, и попятилась к двери. Поскольку пузырек с остатками лекарства остался в лаборатории, Ленкина тетка, очевидно, посчитала меня не слишком опасной для общества, пожала плечами и удалилась, а я вылетела оттуда, как пробка из бутылки, отирая пот со лба.
Похоже, что в последнее время слишком многие во мне видят преступницу.
На этот раз в больнице я была вдвое осторожнее и вела себя, как разведчик на вражеской территории. В отделение реанимации пробралась чуть не ползком, выглянула из-за угла коридора и с облегчением увидела свою знакомую медсестру Олю Пеночкину. Правда, я опасалась, что у нее были из-за меня неприятности — по крайней мере, вчерашняя сушеная мегера недвусмысленно их обещала… но делать было нечего, и я вышла из-за угла.
— Привет! — Оля не выглядела слишком расстроенной. — Ты чего прячешься? Сейчас никого нет, можешь не волноваться.
— Слушай, а тут вчера я нарвалась на такую… воблу сушеную, так она на меня налетела… У тебя неприятностей из-за нее не было?
— Ай, да брось ты! — Ольга махнула рукой. — Какие неприятности? Я тебя умоляю!
— Она грозилась к начальству пойти…
— Да кто ее слушает? Это же Старомышкина, пережиток темного социалистического прошлого! Да если начальство на каждую ее кляузу будет внимание обращать, ни на что другое просто времени не останется! Да и потом — что они могут мне сделать? Уволить? Я тебя умоляю! Кто еще к ним пойдет на такую работу при здешней зарплате?
У меня отлегло от сердца: не люблю, когда у посторонних людей из-за меня неприятности.
С Ольгиного молчаливого разрешения я прошла в палату.
Здесь все было по-прежнему: мерно пульсировали голубоватые синусоиды на экранах приборов, медленно поднимался и опускался белый ребристый поршень, струилась бесцветная жидкость по переплетающимся прозрачным трубкам.
И белая, туго спеленатая мумия лежала на прежнем месте, не подавая признаков жизни.
Я села в изголовье кровати и задумалась.
Роман в тяжелом положении, кроме многочисленных ожогов и прочих травм, у него явно повреждена и голова, по крайней мере только этим можно объяснить его странную фразу — «Я не Роман». Наверное, у него в результате шока возникла амнезия, провал в памяти, и он действительно не помнит, кто он такой. Чтобы он выздоровел и память вернулась к нему, нужно обращаться с ним чрезвычайно осторожно, бережно, защищать его от любых стрессов, которые в его положении могут сыграть роковую роль. Значит, ни в коем случае нельзя сообщать ему о теткиной гибели… Конечно, эта тетя Ара была редкая зараза, но кто ее знает — может быть, она в детстве нянчила Ромочку, водила его в зоопарк, катала на карусели и он с тех пор сохранил к ней нежные чувства… хотя за целый год он видел ее раза два-три и не очень-то стремился к новым встречам…
Мои мысли были прерваны Романом — вернее, его забинтованной рукой, которая снова пришла в движение и застучала по краю кровати.
Я торопливо вытащила свою шпаргалку с кодами азбуки Морзе и расшифровала короткое сообщение:
«Ты пришла».
«Интересно, — подумала я, — ведь я пока ни слова не сказала, глаза у него завязаны, как же он определил, что это именно я, а не кто-нибудь из обслуживающего персонала?»
Вслух я не произнесла ничего подобного. Я только подтвердила его догадку и задала традиционный бессмысленный вопрос — как он себя чувствует. Вопрос, конечно, глупейший — как, интересно, может себя чувствовать искалеченный и обгоревший на треть человек?
«Неважно», — простучала белая рука.
Ответ показался мне двусмысленным: то ли он хотел сказать, что чувствует себя не слишком хорошо, то ли — что собственное самочувствие мало его волнует.
— Что же тогда важно? — спросила я.
Белая рука опять пришла в движение.
«Будь осторожна», — перевела я сообщение.
— Вроде бы я не каскадер, не змеелов, не подрывник и не инкассатор, — я усмехнулась, хотя он этого видеть не мог, — и вообще не принадлежу к группе риска.
«Еще как принадлежишь», — простучала рука. Потом она немного передохнула и отбила следующую фразу: «Тебя тоже попытаются убить».
— Не волнуйся, — успокаивающим жестом я прикоснулась к этой руке и тут же отдернулась, вспомнив, как он обожжен. Бедный, от боли он, видимо, утратил чувство реальности! Вчера вообще не мог вспомнить, кто он такой, сегодня ему мерещится несуществующая опасность…
— Почему кто-то может желать моей смерти? — проговорила я как можно спокойнее. — И что значит «тоже попытаются»? Кому еще, кроме меня, грозит опасность?
Забинтованная рука снова пришла в движение, передавая длинную цепочку кодов:
«Ты опасна для них. А меня пытались убить уже дважды. Первый раз в машине, второй раз — здесь».
— Что ты, Ромочка! В машине — это была авария, несчастный случай…
«Нет», — перебила меня рука.
— А здесь… кто пытался убить тебя здесь?
Произнося эти слова, я вздрогнула, вспомнив результаты анализа содержимого стеклянного пузырька, которое только по счастливой случайности не попало в кровь Роману.
И тут белая рука снова отстучала уже знакомое мне короткое сообщение:
«Я не Роман».
О господи! Значит, амнезия у него не прошла, и он по-прежнему не помнит, кто он такой! При этом хорошо помнит то, что случилось уже после аварии, — например, посещение неизвестной женщины с ампулой и шприцем… Говорят, такое бывает — частичная амнезия, человек хорошо помнит что-то одно, допустим, французский язык, который изучал в детстве, но совершенно забывает все остальное, например, свое имя… Но в одном он прав: если Ленкина тетка не ошиблась, ему чуть не ввели в вену смертельно опасный состав… а у меня нет оснований ей не доверять, как-никак она доктор наук.
Тут я вспомнила, что еще раньше кто-то выключил систему жизнеобеспечения… К счастью, доктор Сергей Михайлович вовремя заметил это и снова включил систему. Возможно, это была случайность, но все вместе выглядело достаточно подозрительно…
Забинтованная рука снова пришла в движение.
«Постарайся найти…» — перевела я.
— Что найти?
Но рука настороженно замерла. Повинуясь бессознательному импульсу, я обернулась и увидела человеческую тень на матовом стекле двери палаты. Что-то в этой тени показалось мне подозрительным, пугающим…
Я привстала, не отрывая взгляда от матового стекла. Дверная ручка начала медленно поворачиваться…
И вдруг из коридора послышались отдаленные шаги и несколько громких голосов.
Тень на фоне двери растаяла, а через несколько секунд в палату вбежала сестричка Оля.
— Быстро уходи отсюда! — она схватила меня за плечо. — Нового больного привезли, сейчас здесь будет куча народу, и если тебя увидят — мне гарантированы большие неприятности!
Я кивнула и бросилась к выходу из палаты: вовсе не в моих интересах было подставлять Ольгу, к которой еще не раз придется обращаться…
— Стой, не сюда! — остановила она меня. — Ты с ними столкнешься. Лучше через эту дверь…
И она подвела меня к той самой двери в глубине палаты, через которую сбежала таинственная женщина со шприцем.
— Ты же говорила, что этой дверью никто не пользуется? — растерялась я.
— Сейчас как раз самое время воспользоваться… — буркнула Оля. — Черт, в замке гадость какая-то, ключ не лезет…
— Дай я! — Я схватила пинцет со столика и с большим трудом вытащила из замочной скважины комок жевательной резинки, которую сама же туда и засунула позавчера. Оля открыла дверь своим ключом и выпроводила меня. За дверью оказалась полутемная лестничная площадка и служебный выход больницы.
Уже выходя, я обернулась на белую мумию. Казалось, забинтованный человек не подает признаков жизни, и мне самой уже не верилось, что я только что вела с ним напряженную и осмысленную беседу.
Выйдя из больницы, я шла по улице в глубокой задумчивости. События последних дней выстраивались в какую-то странную цепочку. Слишком много всего произошло, чтобы это можно было объяснить простой случайностью. Авария с Романом, потом взрыв в его квартире… Ведь машина Романа была в полном порядке, он тщательно следил за ней — а гаишник, к которому я ходила, сказал, что тормоза были в ужасном состоянии…
