Иоанна Хмелевская - Гарпии
Счастье ещё, что бабушка прожила до тех пор, пока Доротке не исполнилось четырнадцать лет, иначе дитя покинуло бы сей бренный мир гораздо раньше. Фелиция на дух не выносила детей, Меланья просто брезговала ими, Сильвия же с малолетства была недотёпой, у которой все валилось из рук. Все три бабы решительно отказывались кормить младенца, купать его и одевать. Когда тот разрывался от крика, сестры реагировали по-разному. Фелиция закрывалась в дальней комнате и старалась не слышать воплей, Меланья убегала из дому, Сильвия, правда, пыталась что-то сделать, чудом не поломав ребёнку ручек и не повырывав ножек. Уберегла малышку бабушка, единственная нормальная женщина в доме. Она же вела дом, на ней было все хозяйство, дочери работали и морально чувствовали себя освобождёнными от необходимости заботиться о доме.
После смерти матери пришлось им этим заняться. Каждая пыталась свалить хлопоты на других.
Целые месяцы в доме не утихали скандалы и громкие ссоры. Наконец Сильвия открыла в себе склонность к приготовлению пищи и согласилась взять на себя эту обязанность. Меланья время от времени наводила в доме порядок, Фелиция же нехотя изъявила готовность мыть посуду и стирать, хотя при этом требовалось лишь сложить грязную посуду в моечную машину, а грязное бельё — в автоматическую стиральную машину. Вынимать то и другое, расставлять по полкам и развешивать для просушки уже входило в обязанности Доротки. Впрочем, в её обязанности входило почти все, сестры единодушно взвалили на плечи девушки многочисленные обязанности как по дому, так и вне его.
Моя руки, Доротка продолжала думать над тем, как ей избавиться от тирании тёток. Уйти из дому? Куда? Снять квартиру сейчас не проблема, только вот откуда взять деньги? Поступить на службу, например, в качестве присяжного переводчика? Для этого надо сдать экзамены, принести в суде требуемую присягу и начать вкалывать день и ночь. При её знании иностранных языков экзамены она сдаст легко, но ведь потом света белого не взвидит. В любое время суток её будут вызывать в полицию и прокуратуру, придётся работать в выходные и праздничные дни, часами просиживать на судебных заседаниях, а по ночам переводить показания бандитов и прочих преступников, а также вести бухгалтерский учёт, чтобы налоговая инспекция могла её контролировать. Спятить можно!
Но зато получит право дать объявление и приобретёт клиентов.
Вытирая руки, подумала — могла бы выбрать из своих языков какой-нибудь редкий, скажем, португальский или греческий. Вроде бы не слышно о португальских и греческих преступниках. Вот и не пришлось бы работать в суде и со следователем.
Ох, все равно останутся трудоёмкие картотеки и бухгалтерский учёт, сплошные бумаги. Где бы она их держала? В этом доме у неё нет своего угла, только крохотный письменный стол, в его ящике мало что поместится…
Доротка оказалась исключительно способной к иностранным языкам. Все началось с французского, который она слышала с того момента, как стала говорить. Бабушка, Фелиция и Меланья свободно владели французским, Сильвия слабее, но тоже знала его неплохо. В шутку и из вредности Меланья ввела обычай говорить при ребёнке только по-французски, а понятливая девочка моментально овладела им. И пока не пошла в школу, даже не отдавала себе отчёта в том, что в равной мере владеет двумя языками. И даже свободное общение со шведскими детьми ни о чем ей не говорило.
Шведские дети жили на той же улице. Муж-поляк вернулся из Швеции с женой-шведкой и двумя детьми. По-шведски муж говорил отлично, а его жена по-польски — ни в зуб ногой. Вот и получилось, что их дети знали только мамин язык, ибо дома говорили только по-шведски, не задумавшись над тем, что не мешало бы деткам изучить язык страны, в которой придётся жить. Близнецы, мальчик и девочка, годом старше Доротки, сразу же после приезда подружились с Дороткой. Неизвестно, на каком языке они общались поначалу, но пока выучили первые польские слова, пятилетняя Доротка уже свободно лопотала по-шведски, тем более что недалёкая мамаша близнецов всячески польский пресекала и бдительно следила за чистотой шведской речи отпрысков. Итак, соседский дом говорил по-шведски, а вместе с ним и Дорочка.
В школе трехъязыковая Доротка впилась в английский и немецкий. И с лёгкостью, даже с удовольствием овладела ещё двумя языками. За время учёбы в школе изучила вдобавок португальский, испанский и греческий. Оказалось, что знает и итальянский, сама не заметила, когда же его изучила.
Впрочем, теперь при знании такого количества языков ей ничто не стоило изучить и ещё несколько. В настоящее время, кончая курсы, она уже знала четырнадцать иностранных языков. Прибавились русский, норвежский, латынь, венгерский и датский.
В работе девушка с чрезвычайной лёгкостью переходила с одного языка на другой.
На языках, собственно, и кончались Дороткины способности. Считать она могла лишь с помощью калькулятора, ибо из таблицы умножения запомнила только дважды два. История представлялась ей мешаниной кровавых ужасов — войн и революций, а также чудовищного количества всевозможных королей и правителей. Физика — нечто пугающее и совершенно непонятное. Вот, правда, в области географии кое-какими познаниями обладала. Ну и, разумеется, знала литературу, изучала её в оригинале на всех четырнадцати языках.
Благодаря последнему обстоятельству она была чрезвычайно ценным сотрудником для издательства, где со знанием дела редактировала переводы с множества языков. Там же ей подбрасывали переводы писем читателей и документов, если не требовалась печать присяжного переводчика. В издательство её пристроила тётка Меланья, и из-за этого девушка долгое время не могла получить заработанных денег, ибо они поступали на банковский счёт тётки.
Только через год Доротка осмелилась взбунтоваться. Заработав втайне от тёток деньги, открыла свой счёт в банке и, воспользовавшись случайным отсутствием Меланьи при подписании очередного договора с издательством, потребовала перевода гонорара на свой, а не на тёткин счёт. Издательству это было только на руку, их уже давно контролёры замучили вопросами — почему это зарабатывает деньги пани Павляковская, а получает их пани Гжещинская. Теперь все встало на свои места.
Дома, разумеется, разразился жуткий скандал, но Доротка держалась твёрдо, вместе с тем выразив готовность вносить свою долю в домашние расходы, что несколько смягчило гнев тёток. Впрочем, доля её оказалась столь велика, что для неё самой уже мало что оставалось.
Денег в доме всегда не хватало. Фелиция была скуповатой, хотя всячески это скрывала. Пенсию получала неплохую, к ней добавлялись поступления от акций какой-то фирмы, тщательно скрываемой от сестёр, проценты от выгодно помещённых в коммерческом банке сумм. Сколько Фелиция получала — никто не знал. Она же сама утверждала, что ничтожно мало, приходится на всем экономить. Меланья зарабатывала неплохо и не скрывала этого, но, находясь в состоянии непрекращающейся войны со старшей сестрой, на постоянные расходы по дому давала не больше Фелиции, предпочитая на накопленные денежки время от времени покупать что-нибудь ценное для себя — манто например, или золотые часики. Как и старшая сестра, Меланья тоже считала ведущую хозяйство среднюю сестру Сильвию законченной, неизлечимо расточительной идиоткой.
Поддерживать в порядке собственный дом было очень накладно. То одно, то другое нуждалось в постоянном ремонте: крыша, водосточные трубы, система водопровода и канализации, окна, двери и тысячи других вещей, не говоря уже о налогах на недвижимость. Две сестры дрожали над каждым грошем, третья же то и дело мимоходом информировала: кран в нижней ванной опять протекает, чайник прохудился, балконная дверь не закрывается.
— Эй, принцесса! Ужин на столе! — заорала снизу тётка Меланья.
Повесив полотенце, Доротка спустилась вниз, так и не приняв решения относительно присяжного переводчика.
— Принеси соль и перец! — приказала тётка Сильвия, усаживаясь за стол. — Ну что, скажем ей?
— Да скажем, скажем! — проворчала Меланья. — Как у тебя язык чешется!
— Так ведь её же касается.
— Ну и что? Успеет узнать. А где письмо?
— Какое письмо?
— Да от Войцеховского же, идиотка!
— А, от Войцеховского. У меня его нет. Фелиция забрала.
Тут Доротка вернулась из кухни с перцем и солью и села на своё место за столом. Меланья тоже собиралась сесть, но, услышав ответ сестры, замерла.
— С ума сошла! Дала Фелиции письмо! Ну так считай, пропало.
И громко позвала:
— Фелиция! Особое приглашение требуется? Сама же кричала — есть хочу. И захвати письмо Войцеховского.
Тем временем Фелиция, сосредоточенно нахмурившись, перебирала бумаги, наваленные на столик в прихожей. Перешла в столовую, порылась в куче бумаг на журнальном столике, беспомощно оглянулась.
