Дарья Симонова - Пятнадцатый камень
— Между тем, как ты помнишь, она практически созналась сама. И, в конце концов, больше некому убивать!
Последняя фраза прозвучала с прямо-таки крестьянским прямодушием и упорством. "Хитроумный идальго" чувствовал себя посрамленным. Расчет Бурова был тривиален: известие о грядущем прибавлении тимурова потомства должно было вызвать у Эльки определенную реакцию. И Клим, наивный, предполагал, что реакция непременно прольет свет на предполагаемое завещание. О, эта участь мнимого психолога! Ему так легко оступиться…
-…и у нее был мотив, — задумчиво бубнила Эля, тут же оправдываясь. — Но я ее не осуждаю! Когда меня доведут, я тоже могу убить. Нечаянно. Ну что ты молчишь? Неужели ты не видишь очевидного!
— У очевидного много граней. Мне, например, известно, что и у тебя был мотив. Что Мунасипов завещал твоему сыну чуть ли не состояние…
Эльвира на мгновение умолкла, переживая «новость» со смесью возмущения и азарта.
— Так… от Марго узнал? Значит, Тимур ее и этим третировал. Что я могу сказать: за такое я не то что шаром засветила бы… — Элька метнулась к бару и стремительно подогрела себя внушительной коньячной дозой. — Вот, заруби себе на носу: никакого завещания, естественно, не было и быть не могло. Тимур только заикнулся об этом как-то: что, мол, если я бы дала сыну его фамилию, тогда бы он ему отписал заводик-другой. Ну сболтнул и никогда больше не вспоминал об этом при мне. А чего мне вспоминать, если я только в страшном сне могла представить, чтоб Данила пошел в «заводчики»! И фамилии Мунасипов нам, конечно, для полного счастья не хватало…
Клим внимательно следил за "правдой по глазам". Следил до одурения, пока не понял, что кроме правды там еще целая "Сага о Форсайтах", а в героических буднях сильных женщин он мало что смыслил. Ваша правда, Эльвира Федоровна, Даниле не идут тимуровы доспехи… нечего единственному чаду лезть в большие деньги с малолетства. Не разбежавшись, морду о барьер разбивать. Вот и Тимур Закареевич теперь, наверное, многое понял, да уже не скажет. Кто же по нему, наконец, поплачет, кроме преданной Веры Павловны? Все плачут о себе да о себе… и не хотят его фамилию. Строптивые эмансипе, что с них взять! Хотя одна небезызвестная особа из присутствующих здесь ныне ему говорила как-то, что за хорошие деньги пошла бы в содержанки и к Синей бороде. Еще бы знать, что такое «хорошие»! Деньги — всегдашний мотив. Но если и тут они наследили, то Клим умывает руки. Скорее он поверит, что Эля в сговоре с угнетенной Маргаритой умертвили несчастного, а теперь успешно вошли в роли. Но кто из них «лунатик»? Хотя Буров забыл еще о пьяных, которым море по колено. Лизонька разозлилась на то, что ею пренебрегли, и метнула? Между прочим, в такой бытовухе много доброго народу полегло. А есть еще Собакин, который мог проснуться ранним утром… Представь, Клим, голубчик: мятый мэн со с немилосердного бодуна бредет в… вот интересно, а где в гостиной туалет и присутствует ли он во всех комнатах?! Нонна что-то плела про клозетные свои мытарства на стадии строительства, но Буров все мимо ушей пропустил…
— Санузла нет только в комнате, ближайшей к лестнице. Там как раз Чеганова с Дольской ночевали, — просветила Эля.
— Прости мне мое пошлое любопытство, но неужто у Лизы силиконовая грудь? — вырвался у Клима мучивший его, как камешек в ботинке, вопрос. Его собеседница с видимым удовольствием съехидничала:
— Нет. Не получила финансирования! Можешь себе представить, что, когда Лизхен увольняли, а точнее в мягкой форме объяснили ее профнепригодность в казино, она ничтоже сумняшеся притопала к Сильке и попросила у него компенсации. Давай, говорит, по-дружески оплати мне операцию по увеличению груди, а то хочу на приличное место устроиться, а там требования к внешности строгие. Мило, правда? Просто клуб веселых и находчивых. Гарин наш так обалдел, что воткнул ее в журнал к Маргарите, чтоб она там воздух коптила, а то ведь пропадет девушка в поиске «приличных» мест!
— Интересные тут у вас нравы… а скажи мне, а у Ромы Квасницкого и Нонны роман, что ли?
— Да ты рехнулся, Клим! Чтобы Рома на глазах у шефа разводил шуры-муры с его женой?! Он именно потому и любезничает с Нонной, что между ними ничего быть не может.
— Всегда что-то может быть! — парировал Клим. — Этому нас учит суммарный жизненный опыт. Но раз ты категорически встаешь на защиту осторожной добродетели, тогда скажи, не знаешь ли ты, как звать ту певичку, которую пытается продюссировать наш пропавший преданный герой.
— Кто, Рома? Певичку? Вот новость! — Эля фыркнула. — Об этом мне никто не докладывал. Но я, признаться, думала, что Квас поизобретательнее в своих проектах. Он же вообще парень смышленый, хоть и выглядит, как рязанский гармонист. Ты не смотри, что ростом мал, как говориться… мне известно, что он сам музицирует. Вот если он взялся бы себя раскручивать, то я бы поверила. А откуда у тебя такой компромат?
— Неважно, забудем. Ты не знаешь, куда он мог среди ночи смыться? И когда?
— Только не к певичке! Я Квасницкого знаю шапочно, но по тому, что мне рассказывали о нем, он тяготеет к женщинам со зрелым шармом. Короче, с писанками он бы возиться не стал. Теоретически Нонна в его духе, но данный расклад не для него. И, повторяю, о его контактах я совершенно не осведомлена. Что касается времени, то когда я пошла спать, он был еще здесь.
Что ж, Клим так и предполагал. Он мог бы беседовать с Элькой бесконечно. Так бы и сделал, если б не "особое поручение", разрази его. Они еще поболтали немного. Элю слегка развеяли истории про ближних и дальних, она как будто забыла о том, что «обязана» оказывать помощь следствию или сопротивление, — кому как нравится. Поплакала, наконец, открыто о Тимуре, об этом "упрямом татарском мальчике", который, прежде чем выпить шампанское, долго размешивал его алюминиевой ложечкой, задумчиво катал хлебные шарики и носил носки с якоречками. Ловил рыбу и требовал, чтобы Эля даже в жару носила колготки — иначе неприлично. Но если бы он требовал только это, так сегодня бы Эльвира Федоровна осталась вдовой, а вовсе не "худышка Маргарита с эпилированными конечностями", вот в чем «несбывшееся», которое не просто "иногда зовет нас", как писал незабвенный Саша Гриневский, — оно иной раз спит с нами в одной постели.
Глава 8. The Beatles и силиконовая грудь
Выходя из бильярдной, Клим стал свидетелем удивительного эпизода: Нонна, спускаясь с лестницы, нечаянно наступила на развалившегося Мураками. Видимо, темпераментом животное не отличалось, зато Леди проявила незаурядную ловкость рук. В руках ее был все тот же поднос, содержимое которого стало стремительно съезжать вниз. Хозяйка дома, как опытная официантка, грациозно предотвратила посудное извержение, а богемский бокал и вовсе поймала на лету. "Однако с моторикой и меткостью тут у многих все в порядке, — отметил Буров со злой досадой. — Не будет удивительным, если среди присутствующих найдутся даже мастера игры в гольф. Можно сказать, что от подозреваемых нет отбоя…"
Клим поспешно изобразил на лице озабоченность, сочувственно посетовал на вопиющую леность нынешних кошачьих и, как бы между прочим, тихо спросил:
— А почему ты нынче за «шоколадницу»? Что с Верой Палной?
— Она прилегла. Ночью глаз не сомкнула да еще стресс такой. Все-таки пожилой человек…
— А мне сказала, что всегда очень быстро засыпает, — озадаченно пробормотал Буров.
— Это она с перепугу! Вера впечатлительная и очень боится навредить кому-нибудь… но вообще она человек честный и все как на духу расскажет, — противоречиво заверила Леди, сдувая со лба выбившуюся из прически прядь.
Так-так. Может, в добавок к впечатлительности и честности Муази еще и глуховата? Для человека, пережившего приступ бессонницы, она слишком мало слышала в прошедшую ночь. Чей-то смех… смех? Клим силился припомнить, кто же смеялся перед тем, как он сам удалился на боковую. Разве что Ида, но когда вечеринка уже набрала обороты и гости разбрелись по двое, по трое, он не помнил, чтобы кто-нибудь смеялся, перекрывая общий гул. А ведь еще включали музыку, и, кажется, Элька и Гогель, пока того не свалил пьяный Морфей, пытались петь под караоке. А Буров в это время пытался изобразить вместе с Идой импровизированное и далекое от канона танго. Она, конечно, смеялась.
Пожалуй, Муази не могла этого не слышать. Впрочем, тогда уж и того, что позже произошло в бильярдной, — если следовать логике. Одно дело, когда просыпаешься от резкого звука, другое дело, когда совсем не спишь. В последнем случае слышишь все, и более того — начинаешь с досадой прислушиваться. Что Муази было бы нетрудно, потому как ее комната отделена от места преступления тонкой стеной. Никто, однако, не швыряется тяжелыми предметами посреди безмятежной беседы. Значит, неминуем повышенный тон, крики, угрозы? Или это убийство шепотом…
