Иоанна Хмелевская - Убийственное меню
Вроде бы помогло. Шарф перестал вздыматься, Марина перестала подвывать. Она раздумывала. И, подумав, принялась за свое:
— Завтра? А почему не сегодня? И когда именно завтра? И сколько именно? И…
— Заткнись! — заорал муж. — Сказано — завтра, значит, завтра. И отцеписсссь!!!
Разъяренное шипение подействовало, до Марины дошло. Ясно, сегодня ей не добиться большего, так что разумнее и в самом деле отцепиться. Но не смогла. Униженная и обиженная, не могла она вот так сразу утихомириться и оставить в покое тирана и мучителя. И страдалица опять принялась рыдать, по сотому разу объясняя этому извергу, как она о нем заботится, а он ее и в грош не ставит. Даже попыталась высечь из себя искры интеллекта, чтобы дошли до деспота все ее мучения, должен же он понять — она права, она страдает по его вине… И добилась прямо противоположного эффекта.
Не выдержав больше, Кароль встал, выключил телевизор и удалился в кабинет, прихватив с собой бутылку. Все равно биржевые новости закончились.
Спрятавшись от ненавистной супруги, попивая винцо, он постепенно успокоился и даже испытал нечто вроде угрызений совести. Почему, и в самом деле, не дать ей денег сегодня? У него всегда были с собой наличные, не говоря уже о чековой книжке. Он же не сомневался, что у Марины действительно вышли все деньги, а питаться черствым хлебом ему вовсе не улыбалось.
А все из-за проклятого Новака. Домой Кароль вернулся разъяренным, поскольку сорвалась весьма выгодная сделка, причем уже на финальной стадии. Кароль сразу понял причину — его предали, сообщили конкурентам планы фирмы. И даже точно знал, кто предал. Зигмунд Новак. Подумать только, этого финансиста он сам привлек в фирму и очень ценил! Вот что обиднее всего. Собственные ошибки Кароль так и не научился признавать, это было унизительно и позорно. К тому же беспокоила мысль: а не выболтал ли паршивец Новак еще какие секреты?
Надо было все обдумать в спокойной обстановке; возможно, предпринять кое-какие меры, чтобы не допустить проколов в будущем. Короче, Кароль Вольский вернулся в дурном настроении, к тому же был зверски голоден…
Что совсем не мешало дать Марине деньги сегодня же.
Нет, он правильно поступил. Эта дуреха была излишне расточительной, надо приучить ее расходовать деньги экономно. Вон каким трудом они ему достаются, а она не ценит.
Значит, он поступил правильно, и можно заняться другим. Кароль очень не любил сомневаться в себе и теперь, проанализировав свои действия, одобрил их. Отпил глоток вина и для начала принялся копаться в Интернете.
По-прежнему замотанная шарфом Марина сидела перед выключенным телевизором, тупо уставившись перед собой. Переглянувшись с Хеленой, Юстинка отправилась к себе. Нет, уж она ни за что и никогда не станет клянчить деньги! Даже если придется умирать с голоду, бутылки по помойкам собирать, драить общественные туалеты или просить милостыню у костела. Никогда в жизни!
Из кухни выглянула кухарка.
— А с газетой мне что делать? — негромко спросила она хозяйку. — Потому как если она пани нужна, так, может, ее спрятать куда или еще что?
Вздрогнув, Марина с силой выдохнула воздух, из-за чего шарф на лице вздулся пузырем. Юстинка остановилась на лестнице. Ей хотелось знать ответ тетки.
— А я что, рыжая? — вдруг возмутилась хозяйка, со стоном вылезая из кресла. — Мне тоже хочется белого вина, там есть в холодильнике. И надо принести бутылку из кладовки, а то вдруг этому… а то вдруг мужу захочется еще. Газеты давай сюда.
Домработница вручила хозяйке смятую кипу газетных листов, и та нежно прижала их к груди. И только тогда обнаружила на себе шарф, о котором напрочь забыла. Неловко размотала его одной рукой и принялась оглядываться, явно в поисках места, где можно спрятать несчастную «Газету выборчу». Было видно, что она очень к ней привязана. Совершенно непонятно почему.
В спальне нельзя, а вдруг Каролю вздумается зайти туда? По той же причине не подходили ни кухня, ни гостиная, ни библиотека. Хозяйка повернулась к лестнице, ведущей на второй этаж.
Что-то заставило Юстину поскорее подняться и забежать в свою комнату. Тут же послышались тяжелые шаги тетки, потом скрипнула дверь одной из пустующих комнат для гостей. И сразу Марина спустилась обратно вниз.
Юстина занялась своими делами. И только перед самым сном, уже укладываясь в постель, вспомнила про скандал с газетой и подумала, что легко может удовлетворить любопытство, взглянув на нее. Если бы речь шла о личной корреспонденции, ей и в голову не пришло бы рыться в чужой тайне, но массовый печатный орган — достояние общественное, какие могут быть в газете интимные секреты? И чего это тетка так носится с «Выборчей»?
Сильно потрепанная, измятая и даже местами надорванная, «Газета выборча» лежала на видном месте, тетка и не пыталась ее спрятать. С большим интересом девушка пробежала заголовки передовиц, потом ознакомилась с заголовками помельче. Ничто не привлекло ее внимания. Не могла же тетка нежно прижимать к груди сообщение о неудачных дорожных работах под Вроцлавом — прорытая и заброшенная канава после последних дождей превратилась в бурную речку, стремительный поток начисто снес все коммуникации между Тлей Костельной и Нижней Хлябью. Опять же вряд ли тетку заинтересовала битва футбольных фанатов с любителями виндсерфинга на окраине никому не известного Мронгова. Может, вот эта заметка, разоблачающая двух высоких чиновников железнодорожного ведомства? Вдруг это теткины знакомые. Нет, Юстинка, хорошо зная свою тетку, сомневалась, что ту может заинтересовать даже сольное выступление президента на площади Конституции, отплясывающего краковяк в живописном народном костюме. Разве что он бы при этом еще размахивал сверкающими на солнце жемчужными ожерельями, только что лично похищенными из близлежащего ювелирного магазина…
Наконец девушка добралась до раздела объявлений и поняла — вот оно! Среди объявлений три были жирно подчеркнуты красным карандашом, причем одно из них еще и обведено в кружок. А номера телефонов Марина с такой силой подчеркивала, что разорвала газету. Как это похоже на тетку! Вместо того чтобы выписать себе нужные телефоны или хотя бы отодрать кусок газеты с заинтересовавшими объявлениями, тетка по всему дому таскала целую кучу макулатуры. И зачем она полезла с этим в кабинет дяди? А, наверное, собралась звонить, чтобы ее Хелена не смогла подслушать, подняв у себя в кухне отводную трубку. Только телефон в кабинете не соединялся с другими аппаратами в доме. Да не стала бы ее подслушивать Хелена, чего только тетка не придумает!
Девушка внимательно прочла отмеченные объявления. Все три, хотя и в разной форме, рекламировали охранные агентства. А обведенное кружочком гарантировало и какие-то дополнительные услуги. Возможно, предлагались частные детективы.
О господи, что еще взбрело в голову тетке?
Положив газету на место, обеспокоенная и заинтригованная, Юстина вернулась в свою комнату. Еще немного поломав голову над новыми теткиными выдумками и так ни до чего не додумавшись, девушка легла спать.
* * *
Позавтракав шницельками из индюшачьей грудки, Кароль Вольский снова испытал угрызения совести. Может, он и в самом деле бывает иногда слишком суров с женой? И тут же одернул себя — ишь разнюнился. Имеет он право хоть в собственном доме расслабиться, сбросить груз эмоций и стрессов? А расслабиться при такой жене нет никакой возможности. Никогда не услышать ему доброго, участливого слова, ласкового утешения, никогда не заговорят с ним на какую-нибудь отвлеченную, приятную тему. Слышит только глупости и надоевшее нытье. Ну разве можно так жить? Природа наградила его характером вспыльчивым, необузданным, сколько труда и нервов стоит ему сдерживать свои эмоции на работе, неудивительно, что дома иной раз и сорвется. Ну да ладно, каяться — тоже не в его характере.
И тем не менее чувство вины заставило его совершить добрый поступок. Уходя, он сообщил супруге, что явится на обед к четырем пятнадцати. Предложение же подбросить племянницу до центра ничего общего с совестью не имело. Перед ней дядюшка не считал себя в чем-либо виноватым, просто по-человечески, даже чисто рефлекторно предложил подвезти — и все.
Юстина не относилась к жаворонкам, с утра обычно была вялой и неразговорчивой, что вполне устраивало дядю, так что по пути она не травмировала его разговорами и он мог свободно размышлять о своем. Расстались они вполне довольные друг другом.
Иное дело Марина. Вместо радости или хотя бы облегчения она чувствовала сильнейшее раздражение. Супруг и повелитель милостиво соизволил назначить ей время обеда. И какое! Четыре пятнадцать! Нет, подумать только! Все у него не как у людей. Мог бы ведь просто сказать — около четырех, или просто в четыре, или в пятом часу. Так нет, в четыре пятнадцать! Хорошо еще, не в четыре семнадцать или ноль девять. Что она ему, вокзал, что ли?