Иоанна Хмелевская - Золотая муха
— Искали, а сами Бога молили, как бы не найти, — ворчал вечером в кухне дедуля. — Если преступник был один, тогда он не мог их нести, волок, значит, по лесу, и следы бы остались, след всегда остается, если что тащат по земле. Так что злодеев было не меньше двух, тогда и нести могли.
— А на преступника можно через янтарь выйти, — неожиданно послышался голос Вальдемара.
Мы и не заметили, как он появился в раскрытой двери. Как всегда, все упорно набивались в кухню, маленькую и тесную. И хозяева там, почитай, жили, и мы вечно сшивались, делая вид, будто забежали на минутку, узнать насчет ужина или просто попросить чайку. Вздрогнув, мы повернулись к парню, и он пояснил свою мысль:
— Я не только видел, что она вытащила из моря, но даже в руках держал. Сколько лет прошло, а до сих пор помню, такое нечасто увидишь.
— А что, что именно? — жадно спросила я.
— Янтарь. На глаз — двести пятьдесят грамм, может, двести двадцать. В одном месте отбитый, так что на просвет видно, что в середке. Тучка, облачко, но такое... нетипичное. Раз пани там была, помните, наверное, как раз солнце светило...
— Помню! — отозвалась я и опять словно наяву увидела ту незабываемую картину.
И мальчишку вспомнила, — может, это и был Вальдемар? Нет, тому на вид было лет четырнадцать, значит, сейчас будет около двадцати. Вальдемар старше. И яркое солнце, как же, помню!
— Светило! — подтвердила я.
— Ну так вот, если поглядеть на свет, облачко казалось перламутровым и переливалось.
И немедленно мой Всезнающий пояснил:
— Легкое облачко внутри янтаря обычно образуется от цветочной пыльцы с цветков доисторических деревьев или пыльцы с крылышек насекомых, доисторических бабочек. А такое встречается очень редко.
— Это точно. Уж на что я повытягивал этого янтаря пропасть, а такого не попадалось. Правда, есть у меня с похожим облачком, но совсем маленький, как орешек. И все равно переливается!
Присутствующие единодушно потребовали предъявить орешек, продемонстрировать редкое облачко. Вальдемар заставил себя просить, проманежил нас несколько минут, отговариваясь тем, что придется рыться в углу за шкафом, но наконец отчалился от дверного косяка и отправился за диковинкой От гордости он прямо весь раздулся.
«Маленький», это он называет маленьким! Для меня был бы очень даже большим. Размером действительно с орех, грецкий орех, немного приплюснутый, по краям прозрачный, посередине матовый. Матовость и была облачком, она на свету переливалась, как опал. Замечание моего Всезнающего о пыльце с крыльев бабочки уже не казалось глупым, напротив, хотелось думать именно с крылышек доисторического мотылька. Это так поэтично! Ничего похожего мне еще не приходилось видеть, от такой красоты трудно было оторвать глаз.
Попробовала представить себе нечто в этом роде, но побольше раз в двадцать. Не вышло, даже мое богатое воображение не смогло такого нарисовать. Какая жалость, ведь я, дубина безмозглая, стояла рядом и смотрела, когда та девушка янтарь выловила; что бы мне. идиотке несчастной, не подойти поближе да не вырвать такую красоту у кого-то из рук, полюбоваться, чтобы потом всю жизнь вспоминать? Правда, тогда я еще с ума не сходила, лишь немного увлекалась янтарем, а много — мужчинами, в тот год конкретно Пупсиком. Черт бы побрал мужиков, нашла чем увлечься!
— Такой янтарь никто бы не стал резать.. — задумчиво произнес мой Драгоценный.
— Да, надо уж вовсе ума лишиться! — горячо поддержал его Вальдемар.
А в моей голове мелькнула крамольная мысль, которой я, разумеется, делиться не стала. При всей своей безумной любви к янтарю я вдруг подумала: именно разрезать! Па тонюсенькие пластиночки, и сделать из них ожерелье. От крупных, и в каждой дымка, до совсем крохотных на шее, у замочка. Спятить можно! Уникальное будет изделие, за такое богатая баба ничего бы не пожалела.
Да что за дурацкие идеи! У меня самой скорее бы рука отсохла, чем я решилась бы поднять ее на такое чудо, да и неизвестный ювелир этого не сделает, разве что он не человек, а бревно бесчувственное с темпераментом коровы. И бревно это должно быть рекламным гением и иметь, своего человека среди организаторов аукционов в Штатах.
А в кухне все говорили о чуде с облачком в середке.
— Значит, продал целиком. И использовать надо тоже целиком, ведь это просто музейный экземпляр.
Ядвига напомнила:
— И Мальборке есть музей янтаря... Папаша, вы все же приглядывайте за Мешко, того и гляди все на себя выльет... но они там редко что покупают, да и платят плохо. Скорее уж немцы...
Вот и я говорю, все самое лучшее достается немцам!
Или американцам. Очень может быть — убийца увез отсюда их янтарь, боялся. Вы правы, по нему можно и на убийцу выйти, второго такого не найдется.
— Ага, так они и станут по магазинам бегать и янтарь разглядывать, — язвительно промолвил дедуля и ловко сунул и раскрытый ротик внука аппетитный кусок судака — А может, и бегают, — не согласился с тестем Вальдемар. — Или дадут в газете объявление. У того янтаря, может, уже десятый владелец сменился, по ниточке и до клубка доберешься. А владельцу признаться ничего не стоит, он в убийстве не замешан.
Очень неплохо шло расследование, но я чувствовала: чего-то в нем не хватает. Исходный пункт — сплющенный янтарный орех, опалово переливающийся в электрическом свете, а вот дальше... И я активно подключилась, возможно не в самый подходящий момент.
— Погодите, дайте сказать. Не хотелось бы напрасно обвинять человека, но я лично особое внимание обратила бы на Валтасара. Неважно, имя это или фамилия. Дело в том, что я его вспомнила. Отчетливо вспомнила. С той поры он совсем не изменился. Тогда он стоял в толпе на пляже рядом со мной, я даже ему на ногу наступила. И у этого Валтасара на лице было такое выражение, такое, что его в чем угодно можно подозревать! С таким выражением человек на все способен. Уверена — он увидел чудо-янтарь и обо всем на свете забыл, на ногу ему наступили — ноль внимания. Он наверняка многое успел увидеть, больше меня, и не исключено — что-то знает.
— И не исключено — сам же их и передушил, — ехидно подхватил дедуля. — Разбежались, так он и признается!
Мой Драгоценный почему-то перестал поучать, молчал и только внимательно слушал.
— А мы и не рассчитываем, что признается, — огрызнулся Вальдемар. — Вам, папаша, лишь бы человека осмеять. Думаю, Валтасар не признается даже в том, что тогда на берегу был. Но если бы кто-нибудь понаблюдал за ним...
— Уж не ты ли собираешься этим заняться? — сладким голосом поинтересовалась Ядвига.
Мне хотелось еще кое-что сказать, но не было возможности, говорили другие. А когда возможность проглядывала, рот оказывался набитым горячим судаком.
— У меня времени нет, да есть люди, которым по службе положено наблюдать.
— Но о янтаре ты бы мог сказать, — совершенно серьезно и без ехидства заметил старик. — Ты его видел и в случае надобности можешь опознать. Пусть милиция хоть чем-то займется, хотя надо было искать сразу же, по горячим следам.
— Так ведь тогда все думали, что они со своим янтарем уехали, живые и здоровые...
— Неудивительно, янтарь был в цене. Эх, не умеем мы своим богатством распорядиться. Вот, к примеру, контрабандисты...
Ядвига так и подхватилась.
— Вы бы, татусь, лучше помолчали, неужто хотите, чтобы Вальдек в контрабандисты подался?
— Таких глупостей сроду не говорил. Но вот пани хорошо за Валтасара сказала, и я его подозреваю, и пусть мне до конца жизни селедки не увидеть, если он в этом не замешан!
Вальдемар вдруг сдался:
— Ладно, так и быть. Смотаюсь в Крыницу, скажу там кому надо о янтаре. А пани Иоанна в случае чего подтвердит, что Валтасар тоже был на берегу, когда убитая девушка янтарь доставала. Хотя я тогда не заметил его.
— Как он тогда смотрел!.. — опять начала я и осеклась.
Ну и как смотрел? С жадностью, но никакого особенно разбойничьего выражения на его лице не было. Такого, за что сразу отправляют на галеры или на другие принудительные работы. А вдруг это просто сообразительный торгаш, сразу прикинувший, сколько тут можно заработать, просто деловой человек? Но способен оказаться и преступником. Я о другом хотела сказать.
И опять помешали, на этот раз дедуля. И как этот шустрый старик успевает и внука кормить, и то и дело свои замечания в разговор вставлять? Хорошо, что судака едим, а не леща, ребенку не грозит опасность подавиться костью.
— Тогда он был здесь, и теперь он тоже здесь. Сам говоришь, хорошо платит и норовит у всех урвать что получше. Такой знает, что делает. Мог сам и не убивать, только воспользоваться подвернувшимся случаем или другого подговорить Такой всегда вывернется, как угорь.
— А даже если кто и распилил камень, эта дымка... или как ее, облачко, непременно и в кусочках проявится, все равно, колье это или кулон, — вслух рассуждала Ядвига.
