Наталья Александрова - Свидетели живут недолго
– Да что тут скажешь? Теперь уж дураку понятно, что все это неспроста, Синицкий – последний штрих. Милиция будет это расследовать обязательно.
– Расследовать-то будут, а только найдут ли?
– Что это ты сомневаешься?
– Да уж больно быстро все происходит, свидетели выбывают из игры один за другим, милиция за ним не успеет.
– За ним, ты говоришь? Ты кого-то конкретного имеешь в виду?
– Да нет, я про убийцу.
– Знаешь, Валя, давай мы сейчас про это не будем говорить, а потом уж, когда Саша придет, а сейчас я готовить буду.
– Тебе помочь?
– Да нет, хотя сходи-ка в магазин, хлеба маловато.
– Схожу, заодно Жорке позвоню из автомата.
– Ты что это? Вот телефон, звони.
– Да так, на всякий случай.
Валя вернулся, принес хлеба и бутылку вина, а вскоре подошел и Сан Саныч. Бейсик слез с батареи, где он любил спать зимой на специально постеленной тряпочке.
– Неудобно как-то, человек все-таки умер, а у нас тут вино. – Надежда с сомнением покачала головой.
– А что, у вас еще что-то стряслось? – Муж вышел из ванной.
– Да у нас Синицкого током дернуло насмерть. Ты, Саша, не думай, что мы монстры какие-нибудь, смеемся тут, просто мы уже ни на что не реагируем.
– Да вы что, совсем там уже? Леонида Петровича убило! Да я же его знал хорошо. Что случилось-то, Валентин?
– На сегодня показ был назначен. Рановато, конечно, мужики Владлену говорили. Но он уперся, этот этап, говорит, должен быть сдан до конца года, а то денег больше под этот заказ не получим. А ты же знаешь, Синицкий любит... любил сам все включать. Ну, зашел он в гермозону, только к тумблерам прикоснулся – как его хватануло! И искры такие, прямо как фейерверк!
– Да что случилось-то?
– Я к щиту бегом, а то эти-то начальники стоят как истуканы, смотрю – все на щите выключено, а напряжение есть! Я тогда на всем этаже электричество вырубил к чертовой матери, да пока бегал, тут еще Коровкин, сволочь, под ногами путается, в общем, вынесли мы Синицкого, а он уж и не дышит, так и не очухался – разряд большой, сердце не выдержало.
– Кошмар какой!
– Да, мы у себя проверили все, ну, никакой ошибки, все правильно, нигде ни коротнуть не могло, ничего. А в щит-то не можем же соваться! Пока пришел этот, главный, пока вскрыли... Дядя Паша посмотрел и ахнул. Потом в курилке рассказал, что там все внутри раскурочено и к нашей системе отдельные провода идут, где ноль с фазой переделаны, вот его и дернуло!
– А когда же можно было успеть это сделать?
– Да если только ночью, потому что накануне допоздна там все сидели, недоделки устраняли, потом все закрыли, и Владлен Иваныч лично все опечатал, и все домой пошли. А с утра мы с Кириллом хотели было сунуться туда, блок у меня один барахлил в вычислителе, так Владлен не пустил: разворотите, говорит, еще что-нибудь сломаете, так и не открыл дверь.
– Это что же получается, кто-то ночью зашел – а замок, между прочим, на этаже кодовый, да и дверь общая на ночь также опечатывается, – кто-то зашел, в систему залез, щит распределительный раскурочил, а там тоже, между прочим, пломба, все провода перепаял, потом все закрыл как было, а утром вы пришли и ничего не заметили? А если бы Владлен разрешил тебе, Валентин, там перед показом еще покопаться, то что было бы?
– Плохо бы было, я бы сейчас вместо Синицкого в морге был или Кирюша, а только Владлен бы не разрешил, я это знал, так, на всякий случай попросился, все же знают, какой Владлен зануда. А вместо Синицкого на показе включать тоже никто не стал бы, это у них с Владленом давно разработано, ритуал такой, много лет уже, и опять-таки все про это знают.
– Да, ребята, ну и бардак у вас там творится!
Надежда даже удивилась, никогда ее муж таких слов не употреблял.
– А что ты, Саша, удивляешься? Сам же у нас работал, знаешь, что все опечатывание – одна видимость. Да у нас в секторе, когда в позапрошлом году Светка печать потеряла, полгода дверь старым пятаком запечатывали. Думаешь, заметил кто-нибудь? Ключи ко всем дверям можно подобрать запросто, код на нашем этаже уже весь институт знает. Я вам больше скажу: проходная институтская – это только для таких, как мы, а кому надо, тот всегда в институт попадет в любое время. Помните, как года три назад вечером часов в восемь из соседнего отделения одна девица задержалась, а на нее в нашем коридоре маньяк набросился? Хорошо, в экспериментальном цехе мужики оставались, услыхали, как она орет, скрутили его, оказалось, что мужик этот совсем не из нашего института. Как он туда попал, интересно знать? Никто не знает, в проходной тетки клялись, что не пропускали, и я им верю. А как рабочий какой-то с ящиком инструментов полдня бродил по этажам, в макетке был, в цехе, пока не выяснилось, что ему вообще напротив надо было, в Морфизприбор? Кто его пустил? Опять все отказываются.
– Да понятно, понятно, но вот что я спрошу... – Валя торопливо отправил в рот огромный кусок лазаньи, прожевал, подмигнул Надежде, что, мол, очень вкусно. – Вопрос у меня самый что ни на есть простой: за каким чертом все это им надо?
– Что все?
– Ну вот, вся эта серия убийств, устранение свидетелей и все такое, зачем это все? Что такое в нашем институте можно делать, какой такой криминальный бизнес? Кому мы вдруг так до зарезу понадобились?
– Не знаю, не знаю, бред какой-то. – Надежда положила мужчинам добавки. – А только смотрите: все вокруг Синицкого крутится. Ленке точно он чтото подсыпал. Тех на Жоркиной квартире убили из-за того, что они знали, что Синицкий там с Леной встречался, а Лену-то убили, чтобы в никандровской смерти никто не копался! Ой! – Надежда привстала с места. – Я же совсем забыла, я же сегодня нашла в тайнике никандровском, в банке с кофе. – Она протянула им записку.
Валя озадаченно повертел в руках клочок бумаги.
– Что думаешь, он действительно опасался чегото и тебе написал, что на даче важное спрятал? Да, мне, кстати, Павел Никандров вчера звонил, интересовался, как дела, не прояснилось ли что, а то в милиции с ним и разговаривать не хотят.
– Звони ему, надо на дачу ехать. Поедем, Саша?
– Если завтра, то я не могу, работаю, а ты уж там будь поосторожнее.
– Да, страшновато все как-то. Я сейчас Жорке звонил, говорю, Жора, нишкни, сиди тихо, Синицкого убили. Ты стой на своем, что ничего не знаешь, а то и с тобой разберутся. Он трясется там весь. Еще и от жены, говорит, попало, она, оказывается, не знала, что он квартиру сдавал.
– Куда же он деньги-то девал?
– Да похоже, на пьянку, ты права была, Надежда, слабоват он стал по этому делу.
Валентин стал собираться домой, сказал, что позвонит Павлу Никандрову из дома, договорится о поездке на дачу. Это надо сделать в ближайшие выходные, то есть завтра или в воскресенье. Валя ушел. Надежда рассеянно мыла посуду, одна мысль не давала ей покоя: что же, что такое страшное организовал Синицкий, для чего потребовалось убивать столько человек? И если все организовал Синицкий, то кто же тогда убил самого Синицкого и зачем?
Весь день накануне сотрудники отделения шерстили гаражи на предмет обнаружения светло-зеленого «Москвича» с номерами, где были тройки или пятерки, и, как ни странно, нашли его. Подивившись такому везению, капитан Беленький выяснил адрес владельца машины, и через полчаса перед ним уже сидел сердитый дядька лет пятидесяти, которого оторвали от ужина и от телевизора с его «Полем чудес». Дядьке предъявили Бориса Черникова. Он Борьку не признал, а Борька его признал. Капитан Беленький начал официальный допрос:
– Гражданин Кашин, расскажите мне, что вы делали в понедельник во второй половине дня, куда вы ездили на машине?
– Я мать встречал с поезда на Московском вокзале, она к родне ездила в Калининскую область. Поезд приходит в 19.08, я решил пораньше подъехать на всякий случай. Выезжаю на проспект Науки, тормознул меня мужик один, может, и он. – Кашин кивнул на Борьку. – Дай, думаю, подвезу, пока пустой. А он говорит, друга заберем сейчас, вон он на лавочке сидит. Я еще тогда сразу заподозрил, что пьяный, наверное, а потом, не подумавши как-то, и поехал. Смотрю – мужик трезвый, только странный какой-то. Рожа шарфом замотана, щеку рукой зажимает, больной, что ли? Я отказывался, он – сотню, я сдуру поехал. Поехали мы вдвоем, я в зеркальце-то смотрю – мужик шарф размотал, а у него вся рожа в крови, платок хоть выжми. Я говорю, может, тебя в больницу, тут близко, на Вавилова? А он: вези куда везешь и не чирикай. Не понравилось мне это, я остановился, говорю: деньги забирай и уматывай, мне неприятностей не надо. Он говорит: извини, это с бабой я поругался, она меня поцарапала, теперь домой поеду, все пройдет. А я смотрю, кровь у него так и капает со щеки. Нет, говорю, мужик, это у тебя сосуд задет, его надо зашивать или прижигать, а то кровью истечешь, у меня жена фельдшер, я точно знаю. А он тогда говорит, вези, мол, к жене, я заплачу. Тут я смекнул, что дело нечисто, нет, говорю, жены сейчас в городе нет, тещу поехала навестить. Ну, довез я его до Среднеохтинского, высадил там и уехал мать встречать, а что случилось-то?
