Елена Логунова - Везет как рыжей
– Ошибаешься! Ключей у нас – как грязи! – напомнила я, выразительно потрясая связкой.
– Да и грязи у вас немало, – озабоченно вспомнила Ирка и прибавила ходу, чтобы успеть устроить на входе в дом санитарный пост.
– Вот! – торжествующе сказала Люся Панчукова, опуская на середину кухонного стола большую плетеную корзину. Стол слегка покачнулся, на пол скатилось большое красное яблоко.
– Это что? – проводив взглядом яблоко, которое он собирался скушать, опасливо спросил Сева.
С места он не тронулся. Люся была страстной кошатницей, но периодически возгоралась любовью и к более экзотическим тварям. Сева еще не забыл, как однажды она без предупреждения поселила в нижнем отделении мебельной стенки маленького удавчика. Молодую растущую анаконду удалось депортировать только после того, как она несанкционированно позавтракала семейством пушистых хомячков. Самому Севе вполне хватало экзотики в виде лысой кошки Маргариты Сильфиды.
– Это Зизи, – с гордостью объявила Люся.
– А этот Зизи – он кто? – поджимая на всякий случай ноги, напрямик спросил подозрительный Сева.
– Она. Это девочка.
– Девочка чего? В смысле, чья? – упорствовал Пончик.
– Теперь наша. – Люся склонилась над корзиной, мясистой спиной закрыв ее от глаз мужа, и заворковала: – Ах ты, маленькая моя, хорошенькая, девочка, Зизичка, зайка…
– Заяц – это еще куда ни шло, – рассудительно заметил Сева, позволяя себе расслабиться. Он поднял с пола яблоко, вытер его о скатерть и с хрустом надкусил. – Заяц – он хотя бы съедобный. Опять же, из него шапку можно сделать, если тебе норковая надоела. Хотя зачем нам живой заяц – не понимаю. Люська! Слышь, ты что, в самом деле крольчиху в дом приволокла?!
– Сам ты кролик, – беззлобно отозвалась Люся, двумя руками вытаскивая из корзины большой ком белого меха. Ком вяло пискнул и обнаружил розовую пасть и огромные зеленые глаза. – Зизичка – кошечка, шиншиллка чистопородная, персиянка, невестушка…
– Невеста? – повторил сообразительный Сева, светлея лицом. – И что, хорошая партия?
– Самая лучшая, – заверила Люся.
Разом подобрев, Пончик положил яблочный огрызок, вытер руки, встал и взял в ладони помятую кошачью морду. Он потискал пушистые щеки и даже поцеловал безразличное животное в розовую пуговку носа.
Остаток дня Сева радостно насвистывал марш Мендельсона.
– Это ты? Привет. Зачем пришел? – капитан Филимонов неохотно впустил Ваню в свою однокомнатную квартиру.
– Дело есть. А что, Лизка не у тебя? – Ваня бесцеремонно заглянул в кухню, потом в ванную.
Филимонов вздохнул, сдерживая готовые сорваться с губ ругательства.
Бурный роман со знойной красоткой Лизой Сиротенко, помимо массы приятных эмоций и физических ощущений, привнес в жизнь капитана и множество огорчений. Одним из них была необходимость скрывать близкие отношения с Лизой от ее мамы, сделавшейся с годами яростной ревнительницей морали и нравственности. Филимонов справедливо полагал, что Маруся Сиротенко, если ей станет известно о роли капитана в личной жизни Лизы, силой, шантажом и угрозами принудит потерявшего бдительность кавалера жениться на дочурке безоговорочно и безотлагательно. В принципе, капитан ничего не имел против брачных уз и Лизавета ему очень нравилась, но спешить не хотелось. Большую часть дня, а иногда и ночи, капитан Филимонов вынужден был отдавать службе, поэтому остатками времени ему хотелось распоряжаться самолично, а не по указке жены и тещи. Не хватало еще по воскресеньям пахать на Марусином садово-огородном участке!
– Похоже, Серега, я его вычислил, – торжественно объявил Ваня, опускаясь на скрипучий диван.
– Кого ты вычислил? – вяло поинтересовался капитан, вынужденный периодически выслушивать бредни малолетнего придурка и даже посильно помогать ему. Ваня, полагающий, что для защиты государственных интересов все средства хороши, время от времени угрожал предать огласке отношения Лизы и Филимонова.
– Как кого? – Ваня обиделся. – Шпиона!
Не сдержавшись, капитан издал долгий протяжный стон. Ловля разноплеменных шпионов до одури наскучила ему на боевом посту: Филимонов служил в большом сером здании на улице Войны и Мира, где, как знал каждый горожанин, помещалась грозная Контора. Вопреки Ваниным романтическим представлениям, контрразведка всегда была занятием не столько увлекательным, сколько рутинным. Во всяком случае, мчаться под свист пуль и громовые раскаты с пистолетом наголо и служебной овчаркой на поводке по неостывшему следу вражеского агента капитану не доводилось ни разу!
– Ну, рассказывай, – уныло согласился Филимонов, присаживаясь на диван рядом с Ваней.
– Только учти, в газетах и на телевидении я сам буду выступать, – предупредил тот. – Вся слава должна достаться мне. Ну а тебя пусть в звании повысят или там орден дадут…
– Так скажу: зачем мне орден, я согласен на медаль, – так же уныло отозвался Филимонов, к месту процитировав запомнившиеся строки из поэмы о Василии Теркине.
Он посмотрел на часы: до прихода Лизы оставалось сорок минут.
– Ты рассказывай, рассказывай.
– Значит, я начну с самого начала, – воодушевленно сказал Ваня, поудобнее устраиваясь на диване.
Звездный час близился, он чувствовал это со всей определенностью.
– Кыся! Зачем ты даешь коту тушенку? Тушенка котам смертельно вредна! – заглянув в кошачью миску, укоризненно сказал мне муж.
Кот вскочил на табуретку, заглянул в тарелку Коляна и, очевидно, решив, что мужьям смертельно вредны сосиски, когтистой лапой смахнул колбасное изделие на пол.
– Тушенка – это холестерин и канцерогены, – не заметив разбоя, фальшиво-заботливо продолжал вещать Колян. – Ты же не хочешь, чтобы наш котик заработал атеросклероз? Дай ему лучше обезжиренного молочка!
Из-под стола донеслось торопливое чавканье: Тоха, давясь, зарабатывал атеросклероз.
Зазвонил телефон. Я мельком глянула во двор: темно, ничего не видно, где там Ирка с биноклем? Если это ей звонят, скажу, что ее нет дома. Хотя нет, это же мой сотовый!
– Так что с тушенкой? – напомнил Колян.
Я молча открыла холодильник, достала банку с остатками тушенки и с грохотом поставила ее на стол. Над банкой моментально нависли две одинаково озабоченные морды: мужняя и кошачья.
– Брысь, – беззлобно сказал Колян, присаживаясь на край табуретки и задом тесня упирающегося кота.
Передними лапами Тоха цеплялся за сиденье табурета, а задние сползали все ниже, пока не очутились на полу. Со стороны казалось, что кот нежно обнимает табуретку, на которой сидит его хозяин, – скульптурная группа наподобие памятника дедушке Крылову.
Телефон все звонил.
Уже закипая, я подняла с пола обгрызенную сосиску, перенесла ее в Тохину миску. Потом подняла с пола кота (девять кило живого веса) и перенесла к миске его.
– В-ва? – с набитым ртом вопросительно произнес Колян, обрывая телефонную трель.
– Здравствуйте, – вежливо сказала трубка. – Елена Ивановна?
– Вам Кысю? – вежливо отозвался Колян. – Сейчас! Кыся, тебя!
– Мяу! – раздраженно сказала я. – В смысле, алло!
– З-здравствуйте, – с запинкой, но все еще вежливо сказала трубка. – Елена Ивановна?
– Уи, – отчего-то по-французски откликнулась я, полотенцем смахивая на пол взлетающего на стол кота.
– Уи-уи! – поросенком завизжал Колян, вытряхивая в свою тарелку свиную тушенку.
Трубка замолчала.
– Я, я Елена Ивановна. В чем, собственно, дело?
– Вас беспокоят из благотворительного фонда «Авось». Скажите, у вас живет персидский кот, зарегистрированный в городском клубе любителей кошек под именем Клавдий?
– Живет и процветает, – ответила я. – Но к телефону подойти не сможет, уж извините!
Погрузив морду в миску, Тоха шумно лакал молоко. Капли висли на его усах и бровях.
– Почему не сможет? – встревожилась трубка. – Он нездоров?
– Спрашивают, здоров ли Тоха, – пояснила я Коляну.
Мы одновременно поглядели на кота. Прикончив молоко, он тяжело поднялся. Потягиваясь, присел сначала на передние лапы, потом на задние. Отошел от миски на пару шагов и бухнулся на бок.
– Гипертонический криз? – приподняв бровь и перестав жевать, предположил Колян.
– Голодный обморок! – Трубка взволнованно заквакала.
– Здоров, как коров, – сказала я.
И насторожилась: проказливо косясь на вольготно развалившегося кота, Колян потянулся к бутылке с газировкой, энергично потряс ее и открутил крышку. Со страшным шипением бутылка плюнула в потолок кипящей зеленой водой. Кот в панике подскочил и на согнутых лапах стремительно вынесся из кухни. На повороте его занесло, когти заскрежетали по паркету, с грохотом повалилась обувь в прихожей. Тоха юзом влетел в ближайшую комнату и спрятался под диваном. Колян светло и радостно улыбнулся.
