Дарья Донцова - Улыбка 45-го калибра
Я глубоко вздохнула и села на скамейку. Надо собраться с мыслями, чтобы не навалять глупостей.
На соседней лавочке сидела обнявшись молодая пара.
– Ну не плачь, Юленька, – тихо бормотал мужчина, – не надо, успокойся.
– Тебе хорошо говорить, – всхлипывала Юля, – ребенок-то мой.
– И мой тоже, – возмутился муж.
– Но я его шесть месяцев носила, а теперь убить?!
– Так ведь краснухой ты заболела. Слышала, что доктор говорил? Стопроцентно идиот может получиться, бревно без разума, под себя ходить станет и мычать. Плод погиб, это точно.
– Нет, – горько рыдала Юля, – все равно любить буду. Он внутри меня живет, толкается, поворачивается, и убить? Он жив!
– У нас еще дети будут, – пытался вразумить муж жену. – А этот умер.
– Но его же убьют! – нелогично возразила Юля, рыдая. – Ой, не могу, господи, за что? Почему именно со мной такое?
В глубине холла открылась небольшая дверка и выглянул мужчина в зеленой хирургической шапочке.
– Ну готова? Пошли.
– Ой, – в голос завопила женщина, – не пойду, нет, и точка.
Врач подошел к паре и ласково сказал:
– Не дури. Ты перенесла краснуху, плод погиб.
– Но он шевелится.
– Тебе кажется, это перистальтика.
– Но…
– Молодой человек, – повернулся доктор к мужу, – ваша жена находится в шоковом состоянии, у нее стресс, но вы-то вполне нормальны? Вы-то понимаете, что ей грозит смерть?
Муж начал подталкивать слабо сопротивляюшуюся Юлечку к входу в роддом. Женщина сначала упиралась, но потом неожиданно пошла. В дверях она обернулась и сказала:
– Никогда тебе этого не прощу.
Доктор и Юля исчезли. Муж достал носовой платок, промокнул потный лоб, глянул на меня и растерянно сказал:
– Видали? Краснухой заболела, а теперь меня ненавидит за то, что искусственные роды вызывать приходится.
Я с пониманием вздохнула. У нас на кафедре когда-то работала Женя Неуёмова. Будучи беременной вторым ребенком, она подхватила от семилетней дочери краснуху, и ей пришлось идти на аборт. Я помню, как Женька плакала, а мы все утешали ее. Но краснуха – это серьезно. На девяносто процентов вы получаете ребенка с пораженным головным мозгом.
– Она потом придет в себя, – сказала я, – и поймет, что ошибалась, не обращайте внимания.
– Дай-то бог, – вздохнул муж, – а то прямо жуть берет. Была жена как жена, вдруг, бац – и фурия.
– Это пройдет, вы только потерпите.
Мужчина хмыкнул и ушел. Я поднялась и двинулась обходить здание с торца. На душе было гадко. Бедная женщина, представляю, каково ей сейчас!
В отделе кадров пожилая женщина со старомодной «халой» на голове не выразила никакого удивления, поглядев на липовую трудовую книжку.
– Звонила вам, – быстро сказала я, – разрешили приехать, сказали, место есть.
– Отчего уволились? – равнодушно спросила она.
Я была готова к подобному вопросу.
– Наш НИИ приказал долго жить. Сотрудников отправили в бессрочный отпуск.
– Да уж, – вздохнула кадровичка, – загубили науку. У нас тоже три калеки остались, кто помоложе, те давно слиняли. Стыдно сказать, докторам наук, заведующим отделами и лабораториями по три тысячи платят. Это же сто долларов!
Я сочувственно закивала головой, но в глубине души изумилась. Интересно, однако, получается. Роза Андреевна говорила, что Владимир Сергеевич Плешков, директорствующий в данном забытом богом месте, и его заместитель Леонид Георгиевич Рамин отлично зарабатывают. Я видела мужиков всего один раз. На них были надеты великолепные смокинги, и уезжали они на больших сверкающих иномарках. Вряд ли все это было куплено на оклад. Хотя, ничего удивительного – сейчас народ зарабатывает где и как может.
– Пойдете в лабораторию к Туманову Оресту Львовичу, – принялась объяснять кадровичка, – второй этаж, комната 29…
Она не успела закончить фразу. В комнату влетела с неподобающей для ее солидного возраста прытью женщина.
– Анна Константиновна, – заорала она так, что у меня заложило уши, – горе-то, горе-то какое! Господи, несчастье!
– Что случилось, Елена Глебовна? – испугалась кадровичка.
– Вы не знаете?
– Нет.
– Владимир Сергеевич погиб!
Из рук Анны Константиновны выпала ручка.
– Не городите чушь! Что за бред?
– Господи, – заломила руки Елена Глебовна, – только что Верочке сообщили! Вот горе, вот горе.
– Подождите в коридоре, – велела мне Анна Константиновна.
Я послушно села на обшарпанный стул и стала наблюдать за происходящим. Из всех комнат начали выходить люди. Понеслись охи, вздохи, некоторые женщины держали в руках носовые платки. Наконец вернулась Анна Константиновна, хмурая, с плотно сжатыми губами.
– Заходите, – обронила она.
Я проскользнула в дверь и тихо спросила:
– Может, мне лучше завтра прийти?
– Почему? – ответила вопросом на вопрос Анна Константиновна.
– У вас горе…
– Директор умер, – сухо ответила кадровичка.
– Очень жаль, – вежливо сказала я, – но он, наверное, был совсем пожилым.
– Отнюдь нет, – кратко отреагировала кадровичка, заполняя какие-то бумаги. – Только что пятидесятилетие справил.
– Надо же, – покачала я головой, – что же случилось?
Анна Константиновна хмуро посмотрела на меня, вытащила пачку сигарет и сообщила:
– Инфаркт. Восхождение на вершину Олимпа часто отнимает у мужчин здоровье. Ступайте, вас ждут в лаборатории, вот направление.
Я взяла бумажку, пошла к выходу и, закрывая дверь, оглянулась. Анна Константиновна, очевидно, не ожидала, что новая лаборантка обернется. На ее лице играла счастливая улыбка, а в глазах плескалось глубокое удовлетворение. Казалось, дама только что узнала не о смерти директора института, а о чем-то необычайно приятном, например, рождении внука или о повышении зарплаты. С таким лицом Зайка смотрит на весы, когда те показывают на два кило меньше, чем обычно. Поймав на себе мой взгляд, Анна Константиновна нахмурилась, но глаза ее продолжали сиять.
Глава 11
Я медленно пошла вверх по оббитым ступенькам. Интерьер института совсем не радовал глаз. Очевидно, данное исследовательское учреждение находится в этом месте с незапамятных времен. Здание казалось старым, если не сказать ветхим. В принципе, оно было когда-то красивым и удобным. Огромные окна, потолки высотой не менее четырех метров, дубовый паркет в коридоре, мраморные ступени на лестнице, а в нише лестничной клетки между первым и вторым этажом стояла белая статуя, стилизованная под античную. Очевидно, она имела какое-то отношение к науке. Но если вглядеться в окружающий пейзаж внимательно, сразу становится понятно, что большие стекла очень грязные, рамы и подоконники облупленные, с потолка сыплется побелка, из пола выпадают паркетины, ступени разбиты, а на статуе кое-где заметны сколы. Да и огромная деревянная дверь, которую я с трудом распахнула, была исцарапана. В институте много лет не делали ремонта.
Моему взору открылась небольшая комната, забитая столами, на которых толпились штативы с пробирками. Светловолосая девушка подняла глаза от каких-то бумаг и довольно сурово поинтересовалась:
– Вам кого?
– Я ваша новая лаборантка.
– Первый раз слышу, что нам нужна лаборантка.
– Прислали из отдела кадров. Анна Константиновна сказала, что следует обратиться к Оресту Львовичу.
– Коли сама Анна Константиновна сообщила, – усмехнулась девица, – тогда конечно. Орест явится в четыре часа.
– Что же мне делать?
– Погуляйте до 16.00, потом приходите, – пожала плечами неприветливая девица.
Я вышла во двор. Хоть на улице и апрель, но тепла особого нет, а часы между тем показывают полдень. Ладно, поеду в Ложкино, а к четырем вернусь сюда. Не шататься же мне по улицам в ожидании начальства. Какая, однако, неприятная девушка, просто выставила меня вон.
Я медленно пошла вдоль здания. Надо же, директора института Владимира Сергеевича Плешкова разбил инфаркт. Надеюсь, что это не он украл яйцо Фаберже. А если он, то найти семейную реликвию будет уже практически невозможно. Вспомнив плачущую Амалию Густавовну, я вздохнула. Бедная старушка. Впрочем, какое странное совпадение: вчера умерла Роза Андреевна, сегодня – Владимир Сергеевич. Ни косметолог, ни директор института не выглядели больными. Роза Андреевна была просто цветущей женщиной. У смертельно больного человека не может быть такой нежно-розовой кожи, блестящих глаз и задорного смеха. А Шилова, сидя за столом в гостях у Рыкова, все время хохотала. Владимир Сергеевич рассказывал анекдоты, на мой взгляд, довольно примитивные и плоские, а Роза Андреевна просто покатывалась и восклицала:
– Ой, не могу, перестань, уже желудок болит.
Кстати, и Владимир Сергеевич вел себя как абсолютно здоровый человек. Он съел много закусок, среди которых были салаты с майонезом и копченая колбаса, потом преспокойно отведал довольно жирной свинины с картошкой, а в самом конце с видимым удовольствием выпил кофе с мороженым. Причем, учтите, что в течение обеда Владимир Сергеевич принял на грудь грамм триста коньяка. Согласитесь, что больной человек не станет позволять себе такое…
