Дарья Донцова - Фея с золотыми зубами
В раннем детстве Стефа считала, что Ядя с Валей сестры, а они с Катюшей кузины. Нельзя сказать, что им было хорошо вместе. Конфликты начались, когда девочкам исполнилось по три года и Ядя вернулась работать в школу. Обе мамы вертелись день-деньской бешеными белками, поэтому Стефа и Катя оставались последними в группе детсада. За девочками, как правило, прибегала Ядя. Катя с визгом кидалась к ней на шею, а Стефа забивалась в угол и сердито говорила:
– Отстань!
Воспитательница утешала Стефанию, а мама в это время одевала Катю. Все всегда заканчивалось одинаково: Катюша молча потела в шубе и валеночках, Стефа каталась по полу и визжала:
– Не хочу.
Что именно «не хочу», малышка объяснить не могла, ей просто хотелось, чтобы мама бросила Катю и кинулась к ней.
Чем старше становились девочки, тем больше ухудшались их отношения. Один раз Стефа спросила:
– Почему у меня нет дня рождения?
– Доченька, что ты говоришь? – всплеснула руками Ядвига. – Двадцатого января мы всегда собираем гостей, печем торт.
– Это Катькин праздник, – топнула ногой Стефа.
– Вы появились на свет в один день, – пожала плечами мама.
– Хочу свой день! – заканючила Стефания. – Чтобы были только мои гости, торт и подарки, без Катьки!
– Не получится, – отрезала Ядвига, – не капризничай!
Стефа затаила обиду. Двадцатого января, когда в квартире собрались дети, девочка категорически отказалась выходить из своей комнаты в гостиную. Она легла на кровать, уткнулась носом в стену и на все уговоры Ядвиги и Валентины отвечала:
– Живот болит. Очень!
Испуганные женщины вызвали врача, гостей увели родители, праздник не состоялся. Яда растерялась, а Стефания, обрадованная достигнутым результатом, начала эксплуатировать образ больного ребенка. Девочке становилось плохо на Новый год, Восьмое марта, Первое мая, Седьмое ноября.
Через год, девятнадцатого января, Валентина сказала Яде:
– Одна клиентка зовет меня с детьми в Подмосковье. Она снимает для свадьбы пансионат с бассейном, я буду причесывать всех женщин, а Катя с Олегом подышат свежим воздухом. Спроси Стефу, она поедет?
– Нет, – закричала девочка, – ура, у меня будет личный день рождения!
Праздник удался, счастливая Стефания одна задувала свечи, получала подарки и веселилась с гостями.
Двадцать первого в шесть утра вернулись Яркины, выглядели они уставшими и грязными, к тому же Олег простудился. Валя живо собрала Катю в школу, сына оставила в постели. Ядвиге в тот день предстояло идти на занятия только к третьему уроку, первые два были отданы под физкультуру. Миль заглянула в спальню к мальчику и спросила:
– Ты как?
– Хорошо, – ответил Олег, – там очень дуло.
– Наверное, в пансионате поленились заклеить окна, – предположила Миль.
Олег покраснел.
– Тетя Ядя, вы маме не скажете?
– Нет, – на всякий случай пообещала Миль, – ты набедокурил?
– Она велела мне молчать, – прошептал мальчик, – мы не ездили в Подмосковье.
Ядвига села на кровать.
– Где же вы были все это время?
– На вокзале, – ответил Олег. – Девятнадцатого поздно вечером сели в зале ожидания, переночевали там, и сегодня вернулись.
Миль растерялась, а Олежек продолжил:
– Мама и Катя хотели, чтобы у Стефы был собственный праздник. Только не выдавайте меня, они разозлятся.
Ядвига настолько опешила, что смогла лишь кивнуть. Успокоенный Олег заснул, а Миль затеяла серьезный разговор с дочерью, в процессе которого поняла: Стефания не хочет сосуществовать с Катей.
– Она подлиза, – злилась Стефа, – подмазывается к учителям и ребятам, со всеми дружит, даже в столовой Катьке повариха лучшую булочку выбирает, за ней мальчишки бегают, а она лишь улыбается. Ни разу никому правду не сказала, только хвалит всех. Врунья и притвора!
– Катя совершенно неагрессивна, – попыталась объяснить Ядвига дочке, – она и впрямь видит мир через розовые очки.
– Надо их у нее с носа сшибить! – заорала Стефка. – Она прикидывается хорошей! А ты должна только меня любить! Пусть Яркины в свою квартиру съезжают!
Ядвига вышла из себя.
– Она сдана, и на эти деньги мы живем.
– Тебе деньги дороже дочери! – взвилась Стефа.
Тем беседа и завершилась. Неизвестно, как бы сложились у девочек отношения дальше, но буквально на следующий день у детей в школе проверяли реакцию Манту.[9] Анализ Стефании вызвал у врача сомнения, и спустя две недели девочку отправили в больницу. Из клиники она переехала в санаторий, расположенный в Подмосковье. То ли Стефа повзрослела, то ли увидела, как дети умирают от туберкулеза, но от былой ее вздорности не осталось и следа. Вернувшись в родные пенаты, Стефа стала почти любезной с Катей. Новый виток неприязни возник после смерти Валентины. Ядвига очень жалела Катюшу и постоянно плакала по названой сестре. Чем больше убивалась мать, тем сильнее Стефа хотела надавать Катерине тумаков. Младшая Миль стала откровенно говорить Кате гадости, но та лишь отвечала: «Стефочка, не волнуйся, все будет хорошо».
В день похорон матери Олег напился, и с той поры никто не видел его трезвым. Спустя шесть месяцев он исчез из квартиры Миль. Ядвига нашла паренька на вокзале в окружении бомжей и вернула его назад, но Яркин снова удрал. Еще полгода Ядвига бегала за сыном Вали по подвалам и чердакам, но потом вдруг послушалась Стефу, которая назойливой мухой жужжала над ухом мамы: «Забудь, он тебе никто, Олег сам себе судьбу выбрал. Если Бог ему испытания послал, не мешай Олегу их пройти».
Катя же с неизменной улыбкой говорила: «Олежек исправится и вернется, не ругайте его».
Ядвига кидалась к Кате, прижимала ее к груди и всхлипывала: «Доченька, ты излишне жалостлива, надо нарастить толстую шкуру, иначе тебе тяжело в жизни придется».
Понимаете, как бесилась Стефания, наблюдая за матерью? Злость ее росла, ширилась и вскоре вырвалась наружу. Как-то раз Ядвига поехала со своим классом в театр, девочки остались дома одни, Стефания затеяла скандал, в процессе которого бросила Кате:
– Ты теперь здесь в приживалках, сиди и не курлыкай, не имеешь права голоса.
– Ладно, – улыбнулась Катя.
Стефа ринулась в бой.
– Ты слишком много жрешь.
– Постараюсь не ужинать, – заявила Катя, – заодно и похудею.
– Вали из гостиной, – окончательно вышла из себя Стефа, – телевизор мой.
Катя не стала возражать, молча встала и исчезла в своей комнате. Поругаться с ней было невозможно. Если бы Катерина хоть раз заорала, дала отпор, кинулась на Стефку с кулаками, та бы притихла. Но Яркина вела себя таким образом, что у Миль темнело в глазах от бешенства.
Стефа ринулась за Катей и нашла ее с книгой в руках на диване.
– Чем занимаешься? – зашипела Стефа.
– Читаю, – улыбнулась Катюша, – чудесный роман, «Грозовой перевал».[10] Хочешь, дам почитать?
– Какого черта ты ушла из гостиной? – налетела Стефа на Катю.
– Ты же велела, – ответила та.
– Значит, меня послушалась? – пошла вразнос Стефания.
Катя отложила потрепанный том.
– Конечно, вы с Ядвигой здесь хозяйки, а я приживалка, мне надо каждый день благодарить добрых людей за дом и еду.
Миль на секунду онемела, но потом до нее дошло: Катерина давно над ней издевается, причем делает это самым изощренным образом, прикидываясь паинькой, этаким лютиком. Стефа заорала:
– Тогда слушай мой приказ: вали отсюда.
Катя села.
– Пойду погуляю до девяти.
– Канай навсегда, – завизжала Стефка, – на выход с вещами.
– В смысле, совсем уйти из квартиры? – уточнила Катя. – На улицу?
Стефа вместо того, чтобы опомниться, заорала:
– Мне по хрену где ты будешь жить! В наш дом не возвращайся!
– Ладно, – сказала Катя, – только сумку соберу.
Поняв, что ее вот-вот разорвет от злости, Стефа вылетела на лестничную клетку, отдышалась и поднялась на этаж выше к соседке, где и просидела до того момента, пока за ней не прибежала чрезвычайно взволнованная Ядя.
Мать, забыв поздороваться, наскочила на дочь:
– Где Катя?
– Фиг ее знает, – буркнула та, – умная слишком, в лом ей телик смотреть, книгу читает, про грозу.
Ядя притащила Стефу домой и сунула ей под нос записку, та, скорчив гримасу, уставилась на листок.
«Дорогая мамочка Ядвига. Я ухожу. Я уже взрослая и не могу сидеть у тебя на шее. Не волнуйся, я не пропаду. Если Олег объявится, не давай ему денег, он их мигом пропьет. Я взяла свою одежду и десять рублей из коробки, это в долг, непременно его верну. Передай Стефе от меня «до свидания» и скажи, что я люблю ее, как сестру. Решение покинуть вас принято мной самостоятельно, вы всегда любили меня и баловали, но каждому птенцу рано или поздно приходится вылетать из гнезда. Прощайте, ваша Екатерина Яркина».
Стефа села на стул. В записке не было ни слова о скандале, который она устроила днем, ни о приказе немедленно убраться прочь. Названая сестрица оказалась до идиотизма благородной, она не выдала Стефу, чтобы Ядвига не обвинила родную дочь в бессердечии.
