Дарья Донцова - Хищный аленький цветочек
Юрий со вкусом зевнул, и вдруг тоже, как Мухина и Вадим, перешел на «ты» и потянулся ко мне, явно намереваясь погладить по голове, будто маленькую.
– Ты же говорила, что мертвый.
Я вывернулась из-под руки врача и попыталась объяснить:
– Покойный, но живой. В смысле – человек, марионетку с настоящей женщиной невозможно спутать.
– Ерунда! – отчеканил Вадим. – Гортензия не пластмассовый пупс, не тряпичная кукла, а уникальное произведение искусства.
– Степа, хочешь спуститься в зону отдыха прислуги и убедиться, что в кресле Горти? – предложил доктор.
– Только надо оставить телефон, ее фотографировать нельзя, – насупился Вадим.
– Категорически возражаю против эксперимента! – занервничала Ася. – Степа пережила стресс, ей нельзя во второй раз…
Я встала.
– Пойдемте.
Глава 12
На сей раз дверь, за которой начинался коридор с комнатами служащих, оказалась заперта. Ася вынула из кармана ключ и пояснила:
– В доме часто появляются гости, кое-кто привозит детей. Малыши везде суют свой нос, а после спален идут технические помещения – котельная с газовым котлом, бойлерная, поэтому мы соблюдаем меры безопасности.
– Дверь была открыта, когда я в первый раз очутилась здесь, – возразила я.
Кондитер развела руками.
– Кто-то проявил беспечность. Скорей всего, Иван. Елена наняла в помощь домработнице еще одну горничную, Ксанью, тайку. Она необыкновенно хорошенькая, вот у Вани мозг и промылся. Знаешь анекдот про мужика, который случайно попал на нудистский пляж? Сидит парень на лежаке, вокруг полно голых девушек, а в голове у него пустота, лишь одна слабенькая, чахлая мысль не пойми о чем трепыхается. Вдруг откуда ни возьмись вторая выныривает и первой кричит: «Эй, ты что тут делаешь? Наши уже все внизу!»
Ася рассмеялась. Мне тоже пришлось улыбнуться, хотя скабрезные истории никогда не вызывают у меня приступа веселья. Не люблю пошлые шутки и генитальный юмор.
Кондитер отперла дверь, мы быстро прошли по коридору, Юрий распахнул дверь спальни.
– Тебя взять за руку?
Я молча шагнула в комнату и учуяла запах хлорки. Две кровати. Тумбочки. Шкаф. Кресло. Женская голова и часть спины.
Глубоко вздохнув, я сделала пару шагов вперед, посмотрела на лицо сидевшей, потом осторожно потрогала ее подбородок рукой.
– Кукла!
– Офигенное впечатление, да? – обрадовался Вадим.
Я внимательно осмотрела марионетку, изучила одежду, обувь, обвела взглядом пол и чуть слышно извинилась.
– Простите! Гортензия такая… ну… настоящая. Даже на ощупь.
Вадим поднял руку своей «партнерши».
– Кожа у Горти теплая, глаза моргают, грудь поднимается-опускается, поэтому создается впечатление, что она дышит. Она вся нашпигована электроникой. Но сейчас механизм выключен. А вот рот открывается без участия аккумулятора.
Артист провел пальцем по спине игрушки, нижняя челюсть Гортензии отвалилась. Меня передернуло. Запах хлорки нестерпимо щекотал ноздри, я не удержалась и чихнула.
– Пойдемте наверх, – засуетилась кондитер. – В цоколе сыро, как ни гидроизолируй подвал, а вода дырку найдет. Степашечка, ты случайно не простыла?
– Нет, просто по ногам дует, – ответила я. – Где-то открыты окна.
– Их на минус первом этаже нет! – возразил Юрий.
– Неужели вы не ощущаете, как сквозняк гуляет по полу? – удивилась я.
Вадим показал рукой налево.
– За бойлерной черный выход, он ведет в маленький внутренний дворик…
– Эклеры! – закричала Ася. – Боже! Я поставила их в духовку и забыла! Алена попросила пирожные к чаю приготовить. Все, уходим! Делать нам тут больше нечего, Степашечка успокоилась. Правда?
– Конечно, – заверила я. – Простите, я всех переполошила. Надеюсь, пирожные не сгорели. Обожаю трубочки из заварного теста, готова без зазрения совести слопать десяток.
– Можешь не сомневаться – Асины самые вкусные, – облизнулся Вадим.
– А тебе лучше помолчать, – неожиданно зло буркнула Мухина и рысью побежала вверх по лестнице.
– Она обиделась? Чего я не так сказал-то? – всполошился артист.
Чистяков одернул пуловер.
– Женщины, кто же их поймет… Успокойся, ничего ужасного ты не сделал. – Врач повернулся ко мне и предложил: – Пойдемте, Степа, навестим вашего жениха и Алену.
* * *
За чайный стол все сели около пяти.
– У Алены будет лучшее платье! – зачирикала Вероника. – Степа, одобряешь выбор?
– Наряд потрясающий, – покривила я душой.
– Мы слегка отойдем от нарисованной модели, пусть юбка будет широкая, – ажитировалась Елена Львовна. – Лиф решили в обтяг сделать, чтобы талию подчеркнуть, а вот декольте небольшое.
– Надо его увеличить, – вмешался Егор. – Вам есть что показать.
Я поперхнулась чаем. Козина же кокетливо стрельнула глазами.
– В определенном возрасте недопустима излишняя обнаженность.
Бочкин потянулся к сахарнице.
– Согласен. Если даме за сорок, ей не стоит демонстрировать коленки и носить кофты с разрезом до пупка. Но вам-то рано задумываться об этой проблеме. Сколько отмечать собрались? Двадцать восемь? Девять?
На сей раз я подавилась волшебно вкусным «Наполеоном». Бочкин неуклюже пытается отпускать комплименты? Нет, завтра на Тверской расцветут ананасы!
– Степашечка, видела ткань? – зажурчала Вероника.
Теперь мне не пришлось лгать.
– Потрясающий шелк!
– Привезла его из Китая, – пояснила хозяйка дома. – Я поехала туда с картинами – сейчас в Пекине появилось много обеспеченных людей, которые увлекаются европейским искусством. Один из них, наш клиент, свозил меня на фабрику, там я и купила материал.
Колдун Перфилов оторвался от торта.
– Серебристо-голубой цвет самый правильный для охраны кармы. Кстати, Алена, ты помнишь мое строгое предупреждение?
– Ах да! – спохватилась хозяйка. – Я забыла: платье нужно шить здесь.
– Где? – испугалась я.
– В моем доме, – пояснила Козина.
Егор закашлялся.
– Это невозможно, – отрезала я.
Елена Львовна отставила чашку.
– Почему?
Хотелось сказать: «Потому что модельер Бочкин не умеет держать в руках иголку. Сомневаюсь, что он справится даже с таким пустячком, как пришивание пуговиц». Следователь Панов предполагал, что заказчица предложит свой материал, но нам следовало забрать его и привезти Вадиму Олеговичу. Ткань отдадут профессиональным портным, которые быстро стачают наряд. А Гоша лишь будет привозить его Козиной для примерки. Я послужу ему подмастерьем – умею закалывать подол, способна понять, не «уехали» ли в сторону плечи и на месте ли талия. Но вы же понимаете, что бывает правда, которую людям знать не положено?
– Да почему же? – повторила владелица галереи.
Я выпрямилась.
– Мой жених работает исключительно в своей студии. Там есть все необходимое – швейные машинки, длинный стол, манекены. Только там к нему приходит вдохновение, после чего и рождается шедевр. Егор не простой портной, который бегает по заказчикам и на чужой кухне криво сметывает раскроенные детали. Гению ранга Бочкина требуются особые условия и помощники. Иначе ничего не получится.
Елена посмотрела на шамана.
– Никита?
– Нет, нет, нет! – затряс головой тот. – Если материал покинет дом, он пропитается чужой энергетикой, и одеяние нанесет владелице вред.
Я хмыкнула.
– Неужели Елена Львовна будет сидеть в платье в доме? Рано или поздно ей придется выйти за порог, и она попадет под воздействие чужой ауры.
Перфилов нахмурился.
– Это мнение ничего не понимающего в магии человека! Если ткань прошита с помощью иглы и ниток, то она более не вбирает в себя зло. Я категорически против выноса шелка из дома.
– А я категорически против работы Егора на выезде, – отрубила я.
Ситуация превратилась в патовую.
– Никитушка, – жалобно проговорила Алена, – придумай что-нибудь, хочу платье.
Перфилов почмокал губами.
– Есть несколько вариантов. Поварить рулон в течение часа в кипятке.
– Да ведь шелк через минуту в горячей воде в барахло превратится! – засмеялась Вероника.
– Обжечь огнем, – выдвинул новое абсурдное предложение шаман.
Козина повернулась к сидящему рядом Бочкину.
– Егор?
– Нет! – живо ответила я за жениха.
Елена Львовна положила узкую ладонь на корявую руку полицейского.
– Буду вам так благодарна!
Я набрала полную грудь воздуха, чтобы еще раз объяснить, по каким причинам модельер не может творить вне привычной обстановки, но тут Бочкин громко произнес:
– Ладно.
– С ума сошел? – слетело с моего языка.
– Степа, она так просит, – занудил болван. – Давай пойдем юбилярше навстречу.
Юрий прищурился, по его губам скользнула улыбка. Моя злость достигла точки кипения. Врач считает меня вредной ревнивицей.
