Елена Колчак - Маргаритки для одинокой леди
Ильин приехал через четверть часа. Вместе с — как это называется — опергруппой? Всякие там эксперты, следователи и прочие.
Потом еще часа два я сидела поодаль и наблюдала за тем, как они работают. Ильин позадавал мне какие-то дурацкие вопросы — для порядку, что ли? — но взамен поделился кое-какой информацией.
Судя по следам, кандидат задушил жену дома, а когда понес ее на площадку, наткнулся на Джека-Бобика. Джеку он не понравился, произошел обмен мнениями, в результате которого кандидат потерял туфлю — ее, с явными следами собачьих зубов, нашли неподалеку в зарослях — потерял равновесие, уронил свою ношу, упал сам, после чего Полканчик взял его за горлышко и ухитрился при этом созвать своих придворных для поднятия максимального шума-гама-тарарама.
Кандидат, похоже, доведенный Джеком до полной прострации, тут же стал признаваться во всем сразу. Женщин он душил в назидание, чтобы напугать свою «пиявку, которая высосала из надежды современной науки все соки» — чтоб знала, что ей предстоит.
Господи, кого только по этой земле не ходит!
По рассказу убийцы, жертв, помимо его жены, было не четыре, а по крайней мере десять. Когда ему указали на несоответствие, он легко согласился: да, знаете, мол, женщины, сбился со счета. В общем, не то псих, не то придуривался. Но псих или нет, а группа по «маргариткам» получила своего маньяка тепленького и полностью готового к дальнейшему употреблению.
24
Конечно, счастье не зависит от количества денег –
но удобнее плакать в лимузине, чем в автобусе…
Жаклин Кеннеди-ОнассисКостик, в виде исключения, не сидел на ступеньке у моих дверей, а стоял, облокотившись о лестничные перила. Войдя в квартиру, он не прошел сразу на кухню — к чему я успела уже привыкнуть — а остановился в прихожей и после некоторого размышления сообщил:
— Я попрощаться хотел…
— В каком смысле?
Костик пожал плечами, выражая недоумение моей непонятливостью. В самом деле, уж слово «попрощаться» в русском языке имеет один, вполне определенный смысл.
Если, конечно, забыть о прощании с покойниками — но я пока, кажется, еще не труп. Как в том анекдоте про больного на каталке: «Зачем в морг? Я же еще живой? — Так мы еще и не доехали».
Да, боюсь, что у меня есть немалые шансы не дожить до окончания этой истории. Правда, Альбина мертва — что совершенно непонятно, но очень успокаивает. Однако я ведь могу и ошибаться в своих предположениях. Костик пояснил:
— Уезжаю. В Новосибирск. Ну не совсем в Новосибирск, около. Вечером паровоз.
— А как же консерватория? А Бельгия?
— Подождет. Мне всегда хотелось поиграть джаз… У меня там приятель рядом… Звал…
— А мама?
— С мамой Тамара Витальевна поживет, я договорился, ей так даже удобнее.
Я очень ясно чувствовала, что единственное, чего мне сейчас нельзя делать — это удивляться.
— Валерий Михайлович про тебя спрашивал. Он ведь совсем один остался, ты последний сколько-то близкий ему человек. Ты ему нужен.
Костик снова пожал плечами.
— Он умрет скоро, — он сказал это без всякого выражения, просто сообщил очевидный и потому малоинтересный факт.
Мне раньше никогда не приходило в голову, что ангелы должны быть нечеловечески жестоки. Вот именно — нечеловечески. Впрочем, зря я так на Костика. Он ведь пришел попрощаться — и именно по-человечески, не божественно. А внешнее безразличие… Он просто принял какое-то решение и следует ему. И не собирается по этому поводу разбрасывать вопли и сопли. Если вы, к примеру, собираетесь выстроить новый дом, то жалость к старому жилищу, которое придется снести, — чувство более чем естественное, однако, если вы с ним не справитесь, то никогда ничего не построите. А если вам пора удалять зуб, то не стоит тратить много времени на страх, иначе вы рискуете лишиться и соседних.
— Как умрет? — вырвалось у меня, Костик же в ответ только пожал плечами. — Тем более. Тебе его не жаль?
Он покачал головой.
— Нет. Достаточно было хоть раз обратить внимание на то, как Альбина на эти цацки смотрит. Она их хотела так, как ни вещь, ни человека хотеть нельзя, это плохо кончается.
— Она умерла, — это была слабая попытка защитить того, кто сам уже защититься не может, что-то вроде «о мертвых aut bene aut nihil».
— Да, — согласился Костик. — Альбина Вадимовна умерла.
От безжизненности его голоса у меня в голове стало холодно и очень ясно.
А почему, собственно, меня так удивила смерть Альбины? Разве Валерий Михайлович не мог в конце концов догадаться, кто убийца. Отомстить за смерть дочери — звучит очень мелодраматично, но самые распространенные человеческие стремления частенько отдают мелодрамой. Ведь мог свежеиспеченный супруг уйти со своего фуршета на час раньше? Не в ресторане праздновали — в офисе. Вполне мог уйти, вызвать под каким-то предлогом Альбину… Трудно представить, чтобы он мог кого-то задушить, но человеческие способности — вещь вообще малопредсказуемая. Или… Или это не Валерий Михайлович… Господи! Что же делать-то?
— Костик, я не понимаю. Что-то случилось? Ты что-то узнал?
— Ну… — Костик попытался улыбнуться. — Можно и так назвать. Узнал… Я всегда полагал, что месть — эмоция ущербных людей. А получается… Если нет никакого другого способа восстановить справедливость…
— Но ведь ты сейчас пришел именно сюда, правда?
— Да. Кто-то должен знать. Вдруг со мной что-то случится. Хотя это уже не имеет значения. И вы, по-моему, все уже знаете.
— Знать я, Костик, ничего не знаю, одни предположения. Ну, еще чулки и Герда.
— У меня сестра на Донской работает, троюродная, я к ней иногда на работу захожу.
— В диагностическом центре?
Вообще-то он назывался лечебно-диагностический центр чего-то там, очень длинное название, а по сути — лучшая онкологическая клиника города. И не только города — с пол-России сюда приезжают, включая Москву и Питер.
— Ну да. Мы нечасто с ней видимся, а в тот раз, месяца два назад, ей барахло какое-то надо было на дачу отвезти. Я в центр подъехал, а из кабинета Альбина выходит. Меня не заметила. Я Танюху забрал, пока ездили, она мне и рассказала. Валерий Михайлович у них с подозрением на язву обследование проходил. С язвой, конечно, дорога в районную хирургию, но при таких деньгах можно себе и Швейцарию позволить, не то что Донскую.
— Ну и? — я, кажется, начинала понимать, в чем дело.
— Ну, как разрезали, так и зашили. Выписали, успокоили и Альбину вызвали: рак неоперабельный, метастазы везде, больше года не протянет, готовьтесь. Самому, конечно, ничего не сказали.
— А как же он, такой больной, в командировку уехал?
— В какую командировку?
— Ну… — я замялась. — Когда… Альбина Вадимовна сказала, что его не было…
— Какая командировка — он опять на Донской лежал. С обострением язвы желудка, — саркастически добавил Костик.
Та-ак. А ведь Альбина вовсе не утверждала, что Валерий Михайлович в командировке. Она сказала «в отъезде», а поскольку центр на Донской находится практически за чертой города, то можно и так сформулировать.
— Понятно… — недостающая деталь той самой страшненькой версии встала точно на место. Время. Стоило Альбине узнать, что Геллер обречен — и родился «маньяк с маргаритками». Гениальная идея, что ни говори. Жаль, что ее кремировать собираются — такой мозг надо сохранять в кунсткамере, в назидание потомкам.
— А в последний вечер… Мне бы Тамару Витальевну попросить с мамой посидеть и съездить Марину проводить… Но Тамару Витальевну еще с дежурства надо было дождаться, а Марина торопилась, потому что уже позвонила домой и сказала, что выезжает. Она обещала перезвонить мне сразу, как до дому доберется. Минут через двадцать, как она ушла, я беспокоиться начал, не знаю почему, у меня вообще-то тревожность не очень высокая. А тут… Начал сам звонить, чтобы Альбина, может, ее встретила. А телефон не отвечает. Тут уколы, компрессы, уже и звонить поздно было. А утром…
— А где ты чулки видел?
— В коридоре у них, за шкафом. Нам с Мариной знакомые крыску на два дня дали, знаете, такие, медицинские, их вместо хомячков держат. Она Герды испугалась и давай прятаться. Пришлось ловить. Ну, вот… Только я тогда вообще ни о чем не подумал, ни про какие убийства еще и слышно не было. Ну, чулки и чулки, только место странное.
Вот, значит, почему Костик меня про чулки спрашивал… Ошибиться боялся.
— Она их потом на книжную полку переложила, у Марины в комнате…
— Вы тоже видели?
— Видела. Только уже после того… Когда альбомы относила. Они на полку не помещались, пришлось книжки местами менять…
— Это, наверное, после того, как я Альбине позвонил.
— Зачем? — удивилась я.
— Сам не знаю. Помните, я вас у дворца встретил? Валерий Михайлович в контору свою пошел, а она домой. Я и позвонил, спросил, неужели хоть сорока дней дождаться нельзя было. А она смеется, первый раз я слышал, чтобы она смеялась… Молод, говорит, меня учить, кто долго дожидается, с носом остается. Сам хотел все заграбастать, а теперь и оставайся.
