Фредерик Дар - Сан-Антонио в гостях у МАКов
Вскоре мы завершаем нашу экскурсию, и я остаюсь наедине с Синтией. На ней сиреневое платье, которое подчеркивает красоту ее золотистых локонов, и она благоухает, как лето на Капри. Изделие высшего качества!
— Кстати, — говорю я, — вы не узнали чего—нибудь новенького о вашем налетчике?
— Ничего. Тетушка Дафни не хочет, чтобы я обращалась в полицию. Здесь все ужасно пекутся о своей репутации и считают, что иметь дело с полицией всегда унизительно, даже если вы являетесь пострадавшим...
Вот так.
Она предлагает мне выпить чашечку чая в mixed клубе.
Я умалчиваю о том, что предпочел бы напустить теплой воды в ванну, а не в желудок, и соглашаюсь отведать чашечку цейлонского с пирожными, имеющими вкус цветочных лепестков. Да! Забавное следствие, ребята. Вы ведь знаете, что Сан-А. предпочитает действие? Реверансы, целование ручек, отставленный мизинчик за чашечкой чая — это не в моем духе, и я начинаю проклинать тот чае, когда затеял эту канитель. Ведь я сам предложил старикану это дело.
— Кажется, вы о чем-то задумались? — шепчет Синтия и берет меня за руку. И продолжает:
— Как ваше имя?
— Антуан. Но вы можете называть меня Энтони, я говорю на двух языках.
Мы приятно проводим день до того момента, пока по дороге в Оужалинс не встречаем сэра Долби, поджидающего нас за рулем своего спренетта с двойным карбюратором на касторовом масле.
Увидев его, Синтия тормозит. Мы здороваемся так, словно оба едим горячую картошку, и дорогой Долби предлагает мне подняться к нему на борт, чтобы оценить ходовые качества его парусника.
Отказываться неудобно, и я соглашаюсь.
Как только я закрываю дверцу, этот тип, возомнив себя Моссом, чьей национальностью он обладает, не обладая при этом его качествами, срывается с места, чуть не оставив на дороге колеса. Меня вжимает в спинку сиденья, а желудок остается висеть в сорока сантиметрах за моей спиной.
У Сан-Антонио железные нервы, в чем, я уверен, никто не сомневается, иначе хотел бы я увидеть этого скептика и превратить его шнобель в томатную пасту. Вместо того чтобы запеть дрожащим голоском «Господи, у меня икота, открой передо мною райские ворота», я достаю пилочку и начинаю шлифовать ногти, как будто бы нахожусь в кинозале во время антракта, а не во чреве взбесившегося гоночного дракона, стрелка спидометра которого страстно прильнула к отметке 190.
Эта впечатляющая демонстрация моей силы духа действует на него успокаивающе, и месье Дятел сбавляет скорость. Не нужно быть хиромантом, чтобы, не глядя, сказать — его линия сердца напоминает борозду для посева кресс-салата. Ревнивец! Самая печальная категория из семейства кретинов. Парни, иссушающие свое серое вещество сомнением в верности своих пассий, действуют мне на нервы. Можно подумать, что кому-то посчастливится встретить верную спутницу жизни!
Верных женщин в природе не существует, есть лишь женщины фригидные. Все знают, что куда приятнее разделить с ближним жаровню, чем обладать исключительным правом на пользование льдиной. Даже эскимосы (зовут ли их Жерве или как-нибудь еще). В подтверждение предложат вам своих бабенок, сдобренных рыбьим жиром.
Сэр Долби сгорает от ревности. Он сразу же врубился, что его невеста питает ко мне чувства, большие, как Версальский дворец, и не может с этим, смириться. И, как все сдвинутые по фазе, он непременно должен выяснить со мной отношения.
— Что вам нужно в Оужалинсе? — спрашивает он, нарушая затянувшееся молчание.
— Я думаю, что уже объяснил вам это, — бросаю небрежно. — Я пишу книгу о...
— Неправда.
Ну, это уже чересчур.
— Вот как?
— Я собирался сказать вам, что не поверил во всю эту историю с нападением на Синтию. Если сюжеты ваших романов так же плохи, как этот розыгрыш, то вы — дерьмовый писатель.
Это выводит меня из себя. Я не злодей, но сейчас готов отдать половину своего состояния за дважды прокомпостированный билет в метро ради возможности объясниться с этим наглецом в моем ударном стиле.
— Итак, — сдерживаюсь я, — вы ставите под сомнение слова своей невесты?
— Я сомневаюсь, что это был настоящий бандит. Плохой сценарий.
Я хлопаю его по плечу.
— Сэр Долби, вы отдаете себе отчет в том, что своими подозрениями оскорбляете мое достоинство?
Здорово закручено, а? Наверное, у вас создалось впечатление, что вы ошиблись книжкой и зачитались романом о рыцарях плаща и шпаги. Даже при дворе Франсуа the first никто не смог бы выразиться изящнее.
— Возможно, и так, — признает грустный сэр Долби, сжимая свою щучью челюсть.
— В таком случае я попросил бы вас извиниться, говорю я.
Мое терпение иссякло. Аварийный клапан заклинило, а станция техобслуживания закрыта.
— Это было бы смешно, — ухмыляется омерзительный мозгляк.
— Не думаю. Остановите—ка вашу дебильную таратайку, и я покажу вам, что...
— Вы думаете, я испугаюсь?
— Пока нет, все еще впереди...
Вместо того чтобы остановиться, он до упора давит на педаль для ускоренного прокручивания пейзажа. Тогда Сан-А. начинает играть роль Тарзана в трактовке Лэмми Косьона.
Удар пятки по щиколотке заставляет его убрать ногу с акселератора. Легкий удар ребром ладони по шее вырубает его. Пока он пытается обеспечить легкие воздухом, я хватаю руль и торможу.
Спренетт идет юзом и наконец останавливается поперек дороги. Я склоняюсь над Долби, открываю дверцу и пинком отправляю на щебенку эту Мак Аку.
А вот и я, выскакиваю следом из авто, Приближаюсь к нему как раз в тот миг, когда он пытается подняться.
— Ну так как с извинениями? — спрашиваю. — Вы сделаете их сейчас или пришлете по почте?
Его глаза налиты кровью.
— И не подумаю. Я уверен, что вы подстроили это дурацкое нападение, чтобы познакомиться с Синтией. Накануне я видел вас в окрестностях замка Оужалинс. Это ее вы подстерегали. Может быть, знали ее еще с того времени, когда она жила на Лазурном берегу, и преследуете ее. Вы всего лишь французский мерзавец, бегающий за юбками, как кобель...
Наверное, я должен был возразить ему, что у псов нет никаких причин интересоваться женским бельем, но мой гнев слишком силен. Я не могу больше болтать. Все, что я могу теперь сделать для него, — это врезать. И понеслось! Но месье, оказывается, брал уроки бокса и борьбы, причем не заочно! Он блестяще уходит от моей левой и парирует удар справа. В ответ я получаю на пробу крюк, твердый, как каррарский мрамор, и у меня в глазах вспыхивает картина извержения Везувия. Я недооценил этого одуванчика и дунул слишком слабо. Появление триумфа с Синтией за рулем придает мне новые силы. Она умоляет нас прекратить драку, но это все равно, что читать стихи Верлена двум сцепившимся псам.
Я ухожу от правой Долби и отвечаю прямым головой в его двустворчатый буфет. Он откидывается назад, но тотчас выпрямляется, как резиновый, и посылает ответную серию, от которой я ухожу с большим трудом. Не знаю, где его учили махаться (и отмахиваться) — в Кембридже или в Оксфорде, но его бойцовско-боксерские навыки заслуживают того, чтобы их хозяин получил лицензию профи.
Однако мне бы не хотелось схлопотать аут-нок, от шотландца, да еще в присутствии моей обворожительной болельщицы. Держись, Сан-А., ты всегда сражаешься за Францию!
Жестче, еще жестче и еще в полраза жестче, как говорил мне один регбист half back (полузащитник) (очень цельная натура). Я вхожу в клинч, чтобы погасить фейерверк его молниеносных ударов; нужно заставить его поверить, что победа за ним, что меня достаточно почесать перышком, чтобы уложить бай-бай. И Долби теряет бдительность. Он открывается. Я вижу перед собой его печень, цветную, как на анатомической карте, и беззащитную, как фанат, переправляющийся через низвергающуюся Ниагару по натянутому канату без веревочной и социальной страховки. Твой шанс, Сан-А.! Не упусти его! Шанс, сулящий большие возможности! На взлет! А вот и посадка!
Он получает сокрушительный удар рогом точно по месту назначения и подтверждает его воплем, странным образом напоминающим визг трамвайных тормозов на крутом спуске. Он падает. К счастью for me , он валится вперед, и я элегантно смягчаю падение серией ударов по переносице. Они сыплются с треском пуговиц от ширинки месье, просверлившего дырку в женской пляжной раздевалке.
И вот сэр Долби лежит навытяжку на асфальте, раскинув руки, в полудреме, как курортник в темных очках после солнечного удара!
— Это ужасно, — рыдает Синтия, склоняясь над ним.
Она вытаскивает свой маленький платочек, чтобы обтереть кровь с лица жениха. Затем отыскивает фляжку спиртного в бардачке его автомобиля и заставляет сделать глоток.
— Я сожалею, Синтия, — говорю, — но этот парень взбесился от ревности и оскорбил меня.
— Вы зверь, я вас ненавижу!
Я совершенно сбит с толку. Не знаю, к какой груди припасть, как говорил один младенец, в тот момент когда у кормилицы пропало молоко.
