Дарья Донцова - Верхом на «Титанике»
– Нет, я абсолютно здоров, – заверил я.
– Не сломалась ли у тебя новая машинка? – с нежностью спросила Николетта.
Легкая тревога змеей вползла в мое сердце. Ох, не к добру маменька столь заботлива!
– Вава! Отвечай, – рявкнула она.
– Автомобиль прекрасно бегает!
– Ты в приличном виде?
– Извини, я не понял.
– Ты не пьян?
– Николетта, когда ты видела меня подшофе?
– Помнишь, как ты пришел с вечеринки и упал в коридоре? – гневно оборвала меня маменька.
Я предпочел промолчать. Действительно, был такой случай со мной, тогда еще Ванюшей. Мне было четырнадцать лет, а кто-то из одноклассников (в отличие от маменьки, я не обладаю памятью слона и не назову фамилию искусителя) принес в класс бутылку дешевого портвейна под названием «Три семерки». Мы, ощущая себя взрослыми, «скушали» пойло и потеряли чувство реальности. Портвейна каждому досталось по чуть-чуть, но качество его было столь ужасным, что выпивка мигом сбила юнцов с ног. Но это был единственный раз, когда я предстал перед очами маменьки в непарламентском виде.
– Другие дети радовали родителей, – плаксиво продолжала Николетта, – а я вынуждена была всегда интересоваться твоим состоянием. Ладно, я несла этот крест и потащу его дальше. Приезжай.
– Куда? – напрягся я.
– Ко мне!
– Но…
– Вава, – зашипела маменька, – не смей отказывать! Я специально выяснила: машина работает, ты не болен и, вот уж радость, не пьян. Немедленно сюда! К шести вечера!
Я глянул на часы.
– Хорошо.
– В костюме.
– Есть!
– С хорошим настроением!
– Непременно.
– И с подарком!
– Обязательно! Что ты хочешь? Букет роз или коробку конфет? – безнадежно осведомился я.
– Вава, – торжественно заявила маменька, – ты пентюх! Настоящий мужчина никогда не поставит подобным образом вопрос. Фу! Букет или конфеты! Вот она, тяжелая материнская доля! Как ни старайся, сколько ни воспитывай в ребенке хорошие манеры, все напрасно. Увы, ты просто вылитый отец, никакого благородства!
Я откинулся на спинку водительского кресла, включил громкою связь и вытащил сигареты. Можно спокойно покурить, Николетта оседлала своего любимого конька, она не остановится, пока не припомнит все промахи сына.
– Еще в три года ты… – неслось из трубки.
Я спокойно дымил сигаретой.
– …Павел был абсолютно бездушен, – тараторила маменька.
На мгновение мне стало обидно за отца, выйдя некоторое время назад второй раз замуж, маменька приобрела привычку хаять Павла Подушкина, ругать его книги, беспрестанно повторяя: «Жизнь в нищете закаляет. С первым супругом я все время считала копейки, ничего не имела, экономила на мелочах. Хорошо хоть сейчас, в зрелости, господь послал мне Владимира Ивановича, теперь я могу вздохнуть свободно».
Мой отчим, замечательный дядька, услышав в очередной раз фразу «тяжела и неказиста жизнь супруги романописца», начинает промокать навернувшиеся слезы и галопом скачет в очередной бутик, где, не глядя на ценники, сметает с прилавков содержимое.
– Поскольку это свадьба, – взвизгнула Николетта, – то и подарок должен быть соответствующий.
Я изумился.
– Бракосочетание? Чье?
– Вава! Ты меня не слушаешь!
– Очень старательно внимаю твоим словам, просто не понял, кто и за кого выходит замуж?
– Господи! Я сто раз повторила!
– Нет, не сказала.
– Сто раз повторила!
– Извини, но… Сделай одолжение, назови имена счастливых новобрачных.
– Зизи и Зузу! Вава! Внимание! Ровно в восемь ты должен стоять у подъезда Коки в смокинге, с белым поясом! С букетом и подарком! Все должно быть комильфо!
– Хорошо.
– Не опозорь меня в очередной раз.
– Обязательно, – машинально ответил я и тут же спохватился: – Не волнуйся, я не подведу.
– Слабо верится, – вздохнула маменька, – если явишься трезвым – это уже счастье.
«Ту-ту-ту-ту», – понеслось из трубки, я отключил мобильный и поехал домой.
Значит, у Николетты новая роль, теперь она страдающая мать сына-неудачника, алкоголика и маргинала. Наверное, россказни о тяжелой жизни с Павлом Подушкиным набили оскомину Владимиру Ивановичу, и маменьке пришлось срочно искать новую болевую точку. Интересно, кто такие Зизи и Зузу? Впервые слышу эти клички. И кто из них жених, а кто невеста? Впрочем, вот это уж совсем неважно, разберусь на месте. Маменькины подружки как одна отзываются на идиотские прозвища: Кока, Мака, Зюка, Люка… Зизи и Зузу замечательно дополняют картину. Надеюсь, Нора правильно оценит положение и отпустит меня на шабаш.
Выслушав мой отчет, хозяйка сказала:
– Ее убили!
– Кого? – уточнил я.
– Олесю, – мрачно пояснила Нора, – кто-то очень не хотел, чтобы она рассказала известную ей правду. Домработницы обычно бывают в курсе практически всех дел своих хозяев. Интересно, какой информацией она владела?
– Олеся скончалась практически на моих глазах, – напомнил я, – никаких выстрелов я не слышал.
– Ты отходил в туалет!
– Но потом, когда вернулся, я не обнаружил ни малейших следов крови, на столе царил порядок, в кафе никто не заходил. Олеся умерла своей смертью, может, от сердечного приступа.
– Кто ей звонил?
Я пожал плечами.
– Понятия не имею.
– Имени она не называла?
– Вроде нет, хотя…
– Что «хотя»? – напряглась Нора.
Я вытащил из кармана диктофон и нажал на кнопку. В кабинете зазвучал мой слегка искаженный голос: «А почему вы все же ушли?» Звякнула ложечка и зазвучало сопрано Олеси: «Причина простая, видите ли…» Раздался звонок. «Слушаю. Ой, здравствуй! Ой, Баян, все…»
Запись оборвалась.
– Потом я ушел в туалет, – пояснил я.
– Приспичило тебе, – сердито воскликнула Нора, – на самом интересном месте! Сколько времени ты просидел в сортире?
– Минут пять, шесть, десять – это предел.
– Нет, она говорила не с предполагаемым нанимателем, – процедила Нора.
– Почему вы пришли к такому выводу?
– На «ты» к будущему хозяину не обращаются. Что она произнесла в конце? Баян?
– Вроде.
– Это кто или что такое?
Я пожал плечами.
– Может, она не договорила? Допустим, фамилия Баянова, Баянкина?
– Или название улицы, – вздохнула Нора, – прозвище, еда какая-нибудь. Допустим, «Баянские котлеты делать не умею». Вполне вероятно, что имелась в виду некая вещь…
– Какая?
– Не знаю! «Баян» на сленге наркоманов означает шприц.
– Давайте еще раз послушаем запись, – предложил я, – мне кажется, что Олеся все же произнесла не Баян, а нечто вроде Баюн.
– Речь звучит нечетко, – отметила Нора.
– Олесе понравились птифуры, она говорила с набитым ртом.
– Ладно, – кивнула Элеонора, – потом послушаю и попытаюсь разобраться: баян, баюн, баям, баюм… Ясно одно: по телефону не убьешь, из трубки не выстрелишь! И не отравишь! Кстати, официантка! Она не могла лишить жизни Олесю?
– Коим образом?
– Ваня! Это элементарно! Подсыпать ей в кофе яду! Интересная версия, – оживилась Нора, – смотри! Олеся предлагает тебе встретиться в кафе, звонит своей знакомой, которая там служит, договаривается о столике, а официантка…
Я кашлянул.
– Нора, простите…
– Не перебивай!
– Маленькое уточнение.
– Говори!
– Кафе предложил я, Олеся не знала, где оно находится. Я выбрал его лишь по одной причине – там всегда пусто, рядом находится книжный магазин, куда я частенько заглядываю, и обратил внимание, что кофейня прогорает: сколько ни ходил мимо, ни разу не приметил там толпы посетителей, вот я и решил…
– Хватит болтать, – вскипела хозяйка, – надо не языком щелкать, а подробно докладывать обстановку!
– Виноват! Исправлюсь! – улыбнулся я.
– Хорошо! Заедем с другой стороны, – мгновенно остыла Элеонора, – то, что Олеся знала больше, чем рассказала следствию, лично мне совершенно ясно!
Я опустил глаза в пол. Только что Норе было абсолютно ясно, что домработницу отравила официантка. Меня всегда поражает аргументация, к которой прибегает подавляющее большинство прекрасных дам. На вопрос: «Ну почему вы уверены в своей правоте?» – следует восхитительный ответ: «Мне так кажется» или «Не имею никаких сомнений». Просто торжество логики и здравого смысла.
– Ваня, ты следишь за моими рассуждениями? – разозлилась хозяйка.
– Я весь внимание, – заявил я.
– Олеся сначала соврала, дала фальшивую рекомендацию, а затем велела позвонить «Марии Ивановне», якобы бывшей работодательнице, а на самом деле своей сестре… Ваня! Где твой телефон? Дай его сюда немедленно.
Я протянул Норе сотовый.
– Меню, звонки, – забормотала та, нажимая на кнопки, – вот! Есть! Секундочку!
Ажитированная сверх всякой меры Элеонора схватила трубку домашнего телефона и спустя минуту затрещала:
– Максим? Добрый день! Помнишь, ты просил помочь вашему сотруднику? Да, да, ему! Можешь взять деньги, он поедет на курорт. Ну что ты, фонд для того и существует, чтобы оказывать помощь. Ничего не надо! Впрочем, если уж ты так настаиваешь, у меня к тебе есть крохотная просьбочка. Выясни по номеру мобильника его хозяина, имя, фамилию, адрес по прописке. Восемь, девять ноль-три…
