Михаил Шаламов - Строгий заяц при дороге
Колвин чувствовал приход ночи и копящуюся в воздухе угрозу, мрачную недосказанность бегущих теней. Грозовые тучи на горизонте, в которые медленно опускалось солнце, казалось, готовы были поглотить его навсегда. Пора подумать и о ночлеге. Перевалив через очередной холм, Колвин увидел в стороне от дороги какое-то обветшалое каменное строение. Стены его, вылизанные безжалостными веками, были покрыты мхом, а в трещинах камня ветер колебал пучки проросшей там чахлой травы. Лорд нерешительно остановился в дверном проеме, безмолвно распахнутом в сторону заката, и заглянул в сумрак, обдавший его промозглым холодом.
Посреди небольшой квадратной комнатки стоял каменный гроб. Мраморная плита, когда-то служившая ему крышкой, расколотая, валялась на полу. Достав из сумы одну из светящихся палочек, захваченных им в дорогу из лаборатории Бустрофедона, Колвин шагнул к гробу. В рассеянном колдовском свете увидел: внутри — пусто. «Кенотаф. Ложная гробница», — понял лорд. Во время долгих путешествий по этим землям ему уже приходилось сталкиваться с подобными унылыми причудами древних мастеров.
Пошарив в затхлой глубине гроба, он нащупал в изголовье и вытащил серебряный браслет с большим, пыльного цвета, аметистом. Хмыкнув, лорд надел браслет на руку и, раскрыв глаза в изумлении, увидел, как массивная драгоценность без остатка всасывается в кожу. Через минуту от браслета не осталось и следа, лишь несколько серебристых пылинок сдуло сквозняком с запястья.
А на улице уже барабанили по древним камням первые струи дождя и первые молнии пучками упали на землю.
Колвин опустился на мраморную плиту, прислонился к прохладному гробу, машинально ощупывая запястье. На руке под кожей явственно прощупывалась округлость браслета, извивы гравировки, выпуклость аметиста.
Потом Колвин задумался о сокровенном. Машинально водил он пальцами по замысловатому полустертому узору на мраморе. И древние руны под его рукой сложились вдруг в знакомое слово.
Лорд вскочил, дрожа от непонятного предчувствия и, приблизив к плите светящуюся палочку, прочел цепенея: «Здесь покоится Колвин из Маргаита, принц-консорт земель Роканкорских»… и дата, пятью столетиями удаленная от этой ночи.
Колвин чувствовал себя словно вмороженным в ледяную глыбу…»
Большинство потерпевших кораблекрушение гибнут не на зубах акул, не от голода и жажды, а от переохлаждения организма в воде. В ту минуту я вспомнил об этом, но поступить по-иному все-таки не мог. Ника была эта женщина или не Ника, но бросился к ней на помощь. В минуту преодолел разделяющие нас метры набережной, перескочил через чугунную ограду на мостки, добежал до проруби, потерял несколько секунд на нокаут неизвестному злодею, который перелетел через поручни и всем телом грохнулся об лед и, притормозив перед прорубью, с содроганием взглянул на черную воду «иордани» с плавающими по поверхности прозрачными льдинками и на белую женскую ручку, мелькнувшую над бездонными водами.
Потом я зажмурился и прыгнул…
— Он, кажется, приходит в себя! — услышал я, словно сквозь сон, незнакомый мужской голос, приоткрыл глаз и увидел склонившееся надо мной лицо со свежим кровоподтеком на левой скуле. Тогда я открыл уже оба глаза и попытался сесть. Раздетый до плавок, я лежал в большом спортивном зале на длинной зеленой скамье. Мужчина с кровоподтеком растирал мне грудь одеколоном из флакончика, а столпившиеся вокруг парни и девушки в спортивных костюмах вполголоса подавали ему ценные советы.
— Ну, парень, тебе просто повезло! — попытался улыбнуться мой растиратель, но сморщился и притронулся пальцами к ушибу. — Больно уж ты прыток! Разве так начинают зимнее плавание? У тебя же с непривычки сердце могло не выдержать!
— Гад! — ответил я ему. — Убийца!
Люди вокруг дружно захохотали.
— Лида, покажись! — сквозь смех позвал «гад и убийца». В круг вошла, жутко смущаясь, милая девушка в купальном халатике. Волосы ее были еще влажные после ледяной купели, а на лице цвела полунасмешливая улыбка. Эта смесь насмешки и смущения добила меня окончательно.
— Спасибо вам…
— Макс, — подсказал я.
— Спасибо вам, Макс, — повторила она уже без насмешки. — Только меня никто не топил. У нас — клуб любителей зимнего плавания. И я вот… «морж»…
И тогда я тоже рассмеялся, хотя меня трясло, просто выворачивало от холода.
Когда «по мою душу» приехала машина «скорой помощи», я уже не дрожал. Распаренный после горячего душа, я был молодцом. Усталый молодой доктор осмотрел меня и, фамильярно похлопав по плечу, обнадежил:
— Жить будете. Организм сильный, закаленный. Так что в худшем случае — насморк, а от этого не умирают.
Врач был опытный, хотя и молодой. Насморк я действительно схватил. Но хуже было другое: моя великолепная синтетическая шуба вишневого цвета и все, что было под ней, лежало сейчас в раздевалке в непотребном, насквозь промокшем виде. На мороз в такой одежде не выйдешь. Но и тут доктор пришел мне на помощь:
— Собирайте свои вещи. Довезу вас до дома. Вам куда?
Поразмыслив, я назвал Аськин адрес. Все равно у меня дома не было другого зимнего пальто, а у сестренки можно будет разжиться старым хомячиным тулупом. И мы поехали.
Встретив меня на пороге, Асенька смотрела на меня странно. И сам я чувствовал себя странно, и потому мы с ней были квиты.
Утром я позволил себе поваляться на раскладушке: как-никак воскресший утопленник! С недоверием прислушивался я к своему телу. Все ли на месте, ничего не болит? Из болячек с удовольствием обнаружил лишь обещанный насморк. «Рожденный для виселицы — не утонет», — говорят англичане, и, видимо, они правы.
Потом я снова задремал, и мне приснилась Лида, влажная, только что из проруби, и такая же красивая, как наяву.
А встретиться предстояло мне сегодня совсем с другой девушкой. Бейлина Нина Александровна. И лет ей, похоже, около двадцати. Значит, она с 1966 года. Или с 65-го. Или с 67-го. С такими данными мне ее адрес «Горсправка» без волокиты выдаст.
«Бейлина Нина Александровна. 1966 г. р. ул. Карпухина-17, кв. № 34», — значилось в бумажке, которую за четыре копейки вручила мне женщина из киоска «Горсправки». Почти в центре города. Так что и Висим и Подвисимский пруд были лишь плодом Никиного воображения.
Дом, в котором обитала «гиенка», был зданием довольно примечательным — массивная хоромина довоенной постройки с высоченными потолками. Нижний этаж в нем занимало серьезное учреждение под названием облглавснаб. Из чистого любопытства я завернул туда и, признаюсь, в первой же стоящей в коридоре урне обнаружил машинописную копию какого-то документа на фирменном бланке. Вот, значит, где родилась таинственная записка, по милости которой я был бит и отдан на растерзание товарищу Титу. Ну, держись теперь у меня Бейлина Нина Александровна 1966 года рождения!
Она смотрела на меня, как на оборотня. В огромном полушубке Хомяка, в котором тот ездит на рыбалку, я выглядел достаточно внушительно. А зверское лицо я делать умею.
— Вы… — пролепетала Ника, с неподдельным ужасом разглядывая мою зверскую физиономию.
— Да, это я! — голос мой от насморка был хрипл и замогилен. Носок ботинка был предусмотрительно просунут в щель между дверью и косяком, но деморализованная моим появлением девушка даже не попыталась остановить незваного гостя на пороге.
Это была обширная «коммуналка» из тех, где по коридору можно кататься на велосипеде. Велосипедов этих на стене висело целых два. Из кухни пахло борщом, откуда-то доносились нудные звуки гаммы — кто-то неуверенно тыкал пальцем в клавиши.
Ника, после минуты колебаний, впустила меня в свою комнату.
— Вот тут мы и живем с мамой, — сказала она.
В комнате было по-женски уютно. Нет, такой уют мне не нравился — он ничего не говорил о хозяевах, кроме того, что они — женщины. Недорогой ковер на стене, дешевый, но с претензией на роскошь, аляповатый сервиз в буфете, на самом видном месте, окруженная почетом и уважением, — хрустальная конфетница без конфет, сувениры, чистые тюлевые занавесочки. Вся та бутафория, за которую может спрятаться и Наташа Ростова, и коварная Мата Хари.
С наглым видом я сел на предложенный стул и, положив на колени шапку, молча уставился на Нику. Краем глаза я отметил одну деталь — чисто вымытую пепельницу в центре стола. Значит, в семье Бейлиных курили. Закурил и я. Молча. Ника, так же молча, подвинула поближе пепельницу.
Бывалые летчики охотно рассказывают по телевизору, что лобовая атака — явление во многом психологическое: два самолета рвутся навстречу друг другу, лоб в лоб. Наконец, у одного из пилотов не выдерживают нервы и он сворачивает с прямой, подставляя беззащитное брюхо своей машины под пулеметную очередь.
