Михаил Шаламов - Строгий заяц при дороге
Когда кожура грейпфрута отлетела в угол и Тит снова взглянул на меня своими мечтательными глазами, он был мне уже противен донельзя.
— Маленький паршивец, вот ты кто! — сказал я ему. Услышав мое «Мммммммммм-мммммм-ммммм», товарищ Тит понимающе кивнул.
— Крепитесь, Штирлиц! В следующий раз я принесу вам банку консервов, — сказал он с отеческой заботой. — Вы любите «спинку минтая», Штирлиц?
Более отвратительного завтрака я представить себе не умел, а потому забился и замычал в своих путах. Тит, донельзя довольный моим энтузиазмом, долго еще сидел рядом со мной, делясь незаурядными соображениями о сыщиках, гангстерах, разведке и контрразведке — почерпнутыми, как видно, из многочисленных книжек и кинофильмов.
Чтобы продемонстрировать ему всю глубину своего презрения, я сделал вид, что сплю. Парнишка совершил пару неудачных попыток меня разбудить. Но я продолжал похрапывать и, в конце концов, заснул по-настоящему. Когда я проснулся, вокруг было темно.
ИЗ АНГЛОЯЗЫЧНЫХ ТЕКСТОВ, НЕ ПЕРЕВЕДЕННЫХ СТУДЕНТОМ МАКСУДОМ АБЛАКАТОВЫМ В НОЧЬ С 23 НА 24 ЯНВАРЯ СЕГО ГОДА:«…Привлеченный хрустальным звоном, ордынец вышел из комнаты тюремщиков и приблизился к решетке. Мгла подземелья мешала ему видеть затаившегося Колвина, а слабый факел в руках стражника осветил лишь хрустальный флакон, который валялся по ту сторону решетки.
Воздев факел над головой, он пытался разглядеть во тьме то место, где был прикован узник. Но света не хватало, а блеск драгоценного флакона на полу все более и более приковывал к себе его алчный взор. Прислонившись к решетке, стражник просунул руку между брусьев и, дотянувшись до хрусталя острием кривой сабли, начал подгребать флакон к себе.
Пальцы Колвина сомкнулись на его плече. Лорд почувствовал в ладони верблюжью шерсть куртки и сдавил его руку той же железной хваткой, с какой совсем еще недавно сжимал глотку белесой твари подземелья. Стражник с протяжным воем пытался вырваться. Бросив на пол факел, он потянулся за кинжалом, который был заткнут за его расшитый бисером пояс. Но не успел. Кол-вин добрался до горла ордынца. Мгновение — и тот отлетел со сломанной шеей. Колвин подобрал факел, взял у стражника кольцо с ключами.
Ни один из ключей к замку не подходил. В отчаянии Колвин попытался перерубить саблей брус решетки, но закаленное лезвие от ударов только покрывалось зазубринами. Приглядевшись, лорд увидел рядом со следами от ударов сабли полосы, похожие на следы укуса зубов такой величины, что ему стало не по себе.
Под ногами узника звякнуло. Колвин нагнулся и поднял флакон. На донышке его переливались последние капли эссенции. Приняв в себя каплю, тяжелый кованый замок с легким шипением растворился, и решетка под тяжестью тела лорда пошла в сторону.
Внезапно на плечо его легла маслянистая тяжесть, С быстротой атакующей змеи Колвин обернулся. Позади громоздилось что-то мягкое, аморфное, состоящее, казалось, из неплотно набитых мешков и мешочков. Одни из этих мешков были украшены широко открытыми бельмастыми глазами, другие — щерили редкозубые рты, на третьих шевелились кургузые мясистые щупальца. Одно из них и трогало сейчас руку узника. Взмахнув саблей, Колвин выскочил из-за решетки и с грохотом задвинул ее за собой.
Создание подковыляло поближе и попыталось отворить дверь. Колвин привалил решетку телом стражника и заклинил ее обломком старого, давно догоревшего факела. Чудовище припало к трупу всеми своими мешками и мешочками и засмеялось вдруг нежно и чисто, как юная дева. Постепенно смех стал глуше и перешел в сочное чавканье. Обернувшись, Колвин шагнул на лестницу.
Бустрофедона он застал в маленькой лаборатории, расположенной позади тронного зала. Тот колдовал в дальнем углу над дымящимися ретортами. Багровое пламя под тиглем бросало на его лицо зловещие отблески.
— Вот и я! — сказал Колвин. Бустрофедон резко обернулся на голос.
— Лорд? Жив, значит?.. — задумчиво протянул он. — Но ничего, это ненадолго! — и вдруг метнул в противника черный жезл, которым только что помешивал какое-то зловонное варево. Колвин отбил жезл в сторону. А тот, упав на пол, внезапно зашевелился и, извиваясь, пополз к обидчику своего господина. Потеряв на мгновение из вида колдуна, Колвин придавил жезл ногой и ударом кривой сабли отхватил ему серебряный набалдашник в виде головы грифона. Острый клюв набалдашника защелкал, пытаясь ущипнуть лорда за сапог, а обезглавленное «туловище» конвульсивно дергалось на полу, сплетая и расплетая шелестящие кольца.
Когда Колвин снова оглянулся на колдуна, то увидел, что тот собирается войти в отверстие тайного хода, которое открылось в дальней стене. Лорд прыгнул к Бустрофедону, втащил его, упирающегося, обратно в комнату и рубанул его саблей.
Голова колдуна, с глухим стуком подпрыгивая на ступеньках, скатилась во тьму тайного хода. Тело несколько мгновений стояло, покачиваясь, потом сложило Колвину солидный кукиш и, несколько неуверенно, проследовало по лестнице вслед за головой. Стена с грохотом сомкнулась.
«Вот ни фига себе!» — подумал Колвин…»
Лишь познавший путы знает, каково это — пролежать связанным хотя бы сутки. И не потому, что тело немеет от веревок, а от мерзкого вкуса старой тряпки в глазах плывут радужные круги. Положение пленника невыносимо с чисто физиологической точки зрения. Ну, ночь-то я еще кое-как выдержал, но при мысли о том, что товарищ Тит посетит меня только после школы, мне становилось не по себе.
К тому времени глаза мои уже привыкли к темноте. Довольно ясно различал я в углу чулана две большие бочки, в которых, судя по запаху, хранилась картошка. В другом углу валялось несколько связок старых «Огоньков» и стоял высокий массивный шкаф, предназначенный, видимо, для хранения «более ценного» старья.
Сначала я опробовал бочки. Они, хоть и были старыми, но в здоровом микроклимате подвала не рассыхались, и обручи сидели на них плотно. Изъелозив спиной обе бочки, я так и не обнаружил на них ни одного выступа, о который можно было бы попытаться перетереть веревку. Потом я начал исследовать пол темницы в поисках какой-нибудь железки или осколка стекла. Но хозяева чулана держали свои владения в чистоте — на мою беду, конечно!
Настала очередь шкафа. Когда-то он был зеркальным. Но теперь он не мог похвастаться ни зеркалом, ни даже металлическими ручками, от которых в дереве остались одни только дырочки. Углы у шкафа закругленные — веревку о них не перетрешь. А вот внутри могло храниться что-нибудь подходящее. Ах, как мечтал я тогда о консервной банке, из которой поил меня товарищ Тит. Но хитрый малый уволок банку с собой.
Я поудобнее устроился перед шкафом и начал пинать его связанными ногами. Не в дверцу, а в самое основание. От каждого пинка громадина вздрагивала я скрипела. Не хватало мне только подломить шкафу ножки и уронить его себе на голову! Надо бы поосторожнее… Но время поджимало, и я долбил этого дубового монстра ногами, не слишком-то заботясь о последствиях.
Наконец, болезненно скрипнув, дверца распахнулась, и из затхлой глубины шкафа прямо на меня вывалился ворчливо дребезжащий человеческий скелет. А я-то, дурак, всегда понимал знаменитую английскую поговорку «скелет в шкафу» фигурально!
Оправившись от первого шока и довольно плохо соображая — мне было совсем уже невмоготу — я отыскал в темноте откатившийся череп и перетер веревки о зубы его нижней челюсти. А уже через минуту, вздохнув с облегчением, вытащил изо рта кляп. При свете лампочки бренные останки выглядели еще печальнее.
На скелет был надет поношенный синий костюм с университетским значком на лацкане пиджака. Судя по всему, бедняга простоял в шкафу не один год. Хомяк мне как-то рассказывал о том, что лет пять назад загадочно исчез из лона семьи его сосед по лестничной клетке доцент Киндергартен. Народная молва приписывала его исчезновение влиянию двух причин — злой жены и решительной разлучницы. А он, значит, вот где коротал все эти годы…
Я, конечно же, сообщу о своей скорбной находке в милицию — можете не сомневаться! Сегодня же вечером и сообщу. Но сначала устрою хороший сюрприз для товарища Тита!
Перетащив скелет на свое прежнее место, я оставил его там, прикрыв череп старой газетой. Хотелось бы мне видеть товарища Тита, когда, завернув сюда после школы, он поднимет эту газету с «моего» лица!
Наверху было утро. Я взглянул на свои раздавленные часы — стрелок не было, циферблата тоже. Сняв их с запястья, выбросил в ближайший сугроб. Туда же полетел жестяной блин, сутки назад бывший моим фонариком.
— Сколько сейчас времени? — спросил я прохожего.
— Полвосьмого.
Значит, на работу я сегодня не опоздаю. Бездарнейше пролетело время. Хомяка так и не разыскал, Аську не успокоил, икону на белый свет не вытащил. Ворона я, а не Пинкертон!
