Дарья Донцова - Жена моего мужа
Сеня налил еще один фужер коньяка и залпом опустошил почти сто пятьдесят грамм. Он что, в алкоголика превратился?
– Сеня, а где ты сейчас работаешь?
– Издаю журнал «Скандалы недели», – ответил мужик, уже с трудом ворочая языком. – Веронику знал плохо, почти не общались. Она очень Адке не нравилась, а я в отличие от Макса с одной женой всю жизнь живу, не таскаюсь!
– Ха, – возмутилась я, – мне-то не ври, не в милиции. То-то сейчас бабу прятал, черненькую такую, с красной сумкой!
Вполне невинный намек на адюльтер почему-то привел мужика в состояние крайнего ужаса. Такой остекленелый взгляд бывает у нашего Снапа, когда он видит ветеринара со шприцем. Воробьев опять схватился за «Наполеон». Тут зазвонил телефон.
– Да, – просипел собеседник.
По мере того как говоривший сообщал новости, лицо мужика все больше вытягивалось. Бросив трубку, Сеня кинул на меня затравленный взгляд:
– Это не любовница, сотрудница заходила за материалом, сегодня номер сдаем.
Поняв, что мужик почему-то страшно боится, я решила ковать железо, пока горячо, и, погрозив пьяному шалуну пальцем, произнесла:
– Ай-яй-яй, как нехорошо фантазировать. На твое несчастье, я хорошо знакома с уходившей дамой и узнала ее. Хочешь, имя назову: на «а» заканчивается.
Эффект превзошел все ожидания. Воробьев рухнул на колени и протянул ко мне толстые руки:
– Дашка, не губи! Все расскажу, покаюсь, только никому ни слова. Ну хочешь, заплачу? Я теперь богат. Сколько тебе надо – десять тысяч, двадцать «зеленых»? Только не рассказывай…
И тут защелкал замок, и раздалось приятное меццо:
– Муся, ты где?
С дачи вернулась Ада. Сенька немедленно вскочил на ноги, но от выпитого коньяка мужика повело, и он шлепнулся на задницу. Вошедшая супруга брезгливо оглядела муженька, пустую бутылку и перевела взгляд выпуклых глаз на меня:
– Что тут происходит?
– Мулечка, – проворковал Сеня, пытаясь собрать ноги в кучу, – приехала, дорогушенька!
– Я бывшая жена Максима Полянского, – быстро попыталась я внести ясность, – приехала поговорить с Семеном.
– Вижу, славно побеседовали, – процедила сквозь зубы Ада. Глаза ее вспыхнули зловещим огнем, не обещающим мужу ничего хорошего. – Все выяснили?
– Нет, – нахально заявила я, – скажите, не помните, какие часы носил Макс?
– Как же, – фыркнула Ада – дорогущий будильник, весь в камнях, а названия не знаю…
– «Ролекс», – икнул с пола изрядно осоловевший от выпитого Сеня, – золотой «Ролекс», он еще его уронил, тарелку разбил.
Ада брезгливо поморщилась и вышла. Я приблизилась к глупо улыбающемуся «другу» и внятно произнесла:
– Ладно, на сегодня оставлю в покое, но завтра приду снова, тогда и побеседуем.
Сев в «Вольво», я призадумалась. Интересно, что так напугало Воробьева? Неужели настолько трясется перед Аделаидой, что простое упоминание о любовнице довело мужика до полной потери пульса?
Глава 8
В Бутырке я оказалась около двенадцати. Потная толпа штурмовала окошки. Втащив внутрь довольно объемистую сумку с поклажей, я облокотилась на один из небольших деревянных столиков и обозрела пейзаж. Нечего и думать сдать вещевую передачу законным путем. Подожду, когда к концу рабочего дня схлынет наплыв, и покажу в окошке зеленое «спецразрешение». И тут раздался невероятный вопль.
– Гады, сволочи, мерзавцы, – бесновалась растрепанная баба, потрясая кульком, – сыночку посадили, суки, и еду хорошую не берете! Взяточники сами, воры, ненавижу, менты поганые, легавки долбаные…
Толпа притихла, окошки разом захлопнулись, бабища продолжала захлебываться истерикой. Краем глаза я заметила, как некоторые женщины быстро потащили баулы к выходу…
Вдруг послышались громкий топот, мат, и в переполненное помещение ворвался наряд ОМОНа. Глядя, как по спинам ни в чем не повинных людей смачно гуляют дубинки, я похолодела. Дадут такой палкой по черепушке, и конец: всю оставшуюся жизнь будешь в психушке слюни пускать. Энергично работая кусками литой резины и сопровождая свои действия пинками и отборным матом, омоновцы начали вышвыривать родственников на улицу. Сумки с продуктами они топтали ногами. Утирая кровавые сопли и воя от ужаса, толпа, состоящая в основном из женщин, бросилась к выходу. В дверях возникло столпотворение, послышались крики: «Спасите, раздавили!»
Не осознавая, что делаю, я влезла под шаткий столик и затаилась, авось не заметят. Постепенно вопли удалялись, в конце концов наступила давящая тишина. Послышался лязг запиравшихся замков. Потом около столика остановились ноги в камуфляжных брюках. Потянуло дымком дешевой сигареты. Сжимая в непонятно почему окоченевших руках кожаный ремень сумки, я льстиво зачирикала из-под столика:
– Сыночек, а сыночек!
Ноги от неожиданности подскочили на месте.
– Твою мать, кто здесь? – произнесла невидимая голова.
– Сыночек, наклонись!
Перед глазами возникло оторопелое, совсем не злое лицо простоватого рязанского парня с каплями пота на переносице. Вспотел, сердешный, гоняясь за женщинами.
– Как сюда попали, гражданочка? – строго осведомился он. – А ну, вылазь, живо.
– Ой, не могу, сыночка, – пела я, – залезть залезла, а назад – ну никак. Подними столик, родименький, вынь, сделай милость!
Милиционер выпрямился и захохотал, потом крикнул:
– Катька, Вера Алексеевна, глядите!
Около мужских появились две пары женских ног – одни в парусиновых тапках, другие в китайских босоножках.
– Ох уж эти матеря, – сказала, наклонившись, пожилая, – воспитают бандитов на свою голову, а потом мучаются!
– Ой, не могу, – покатывалась с хохоту молодая, – глянь, Сережка, как гражданочка сидит, ровно собака в будке, и сумочку крепенько держит. Ну, молодец – не растерялась.
Незлобливый Сережа хохотнул в ответ.
– Кончай базар! – прикрикнула на не вовремя развеселившуюся молодежь пожилая тюремщица.
Втроем они подняли столик, и я выпала наружу. Спину ломило от неудобного, скрюченного положения. Я попыталась встать на онемевшие ноги и тут же схватилась за отчаянно болевшую поясницу. На глаза набежали слезы, всегда начинаю плакать, если понюхаю пыль. Вера Алексеевна поглядела на меня с жалостью, Сережа и Катька тихо пересмеивались.
– Идите, маманя, – строго сообщил милиционер, – за ваше хамство сегодня передачи не принимают. Вона чего удумали – при исполнении оскорблять!
Подхватив сумку, я молча пошлепала к выходу. Безропотное подчинение приказу растопило ледяное сердце приемщицы.
– Ой, матеря несчастные, – пробормотала Вера Алексеевна. – Вернись, гражданочка. Катька, прими у ней вещички, чай не звери мы, понимаем. Думаешь, чего в тюрьме работаем? Дитев да внучков кормить надо!
Разбитная Катька принялась оглядывать вещи.
– Видать, не бедствуешь, – заключила она, вертя джинсы, – люди что попроще сюда несут, а тут сплошная фирма. «Тэтрис» не возьму, не положен.
Я молча достала кошелек. Катерина помяла в руках бумажки.
– Ты вот что, смена моя через день. Подходи после трех да кликни Катю Рогову. Нечего со всякими давиться, опять в неприятность влезешь. Можешь все приносить, возьму. Только наркотики и водку не неси, с таким не связываюсь.
Договорившись, что послезавтра подвезу часы, я вышла на Новослободскую и увидела свое отражение в витрине универмага. Да, сильное впечатление. Светло-песочный костюм превратился в грязную, бурую тряпку, волосы торчат дыбом, коленки покрыты черными пятнами, по морде размазана «несмываемая» помада от Диора. Редкая красавица. Кое-как наведя относительный порядок, я поехала на мехмат.
Милая инспекторша из учебной части, принимая коробочку шоколадных конфет, изумилась:
– Какая олимпиада? Какой Киев? Да у нас сессия в самом разгаре. И потом, давно уже не имеем с Украиной никаких связей. Это жуткая морока – отправлять туда студентов, другое государство теперь. Нет и еще раз нет.
Я присела между колоннами. Интересно, зачем тогда Яна отправилась в столицу «незалежной Украiны»? Может, подружка Женя знает?
Рада Ильинична оказалась права. Женечка жила совсем рядом с университетом в огромном, растянувшемся на целый квартал доме из светлого кирпича. Девчонка оказалась дома. Из-за жары на Женечке красовались только коротенькая маечка и трусики.
– А мамы нет, – сообщила она, отпирая замок, – приходите позже или вызывайте «Скорую».
– Мне ты нужна.
– Ой, а я думала, опять к маме соседи давление мерить. Со всего дома бегают, – бесхитростно поделилась Женечка. – Вы, наверное, по поводу объявления?
– Нет-нет, скажи, ты Яну Соколову хорошо знаешь?
– Да, – ответила Женя, – а вы кто?
– Адвокат Максима Полянского.
Женя, как и Таня, при этом известии густо покраснела, потом промямлила:
– Вас, наверное, Вероника наняла. Она грозилась притянуть Яну к ответу через суд.
