Валентина Андреева - Праздник покойной души
Милочку оставили в кардиологическом отделении больницы, расположенной на Ленинском проспекте как минимум на десять дней. За дополнительную плату она лежала в отдельной палате, заставленной банками с цветами, с телевизором, но неисправным. В короткие паузы между нашествием посетителей, опять-таки за дополнительную плату лезущих напролом с соболезнованиями в любое время, мечтала хоть немного поспать. Тем более что ей кололи релаксанты. Наша задача была простой – душевная терапия.
Перед нами она даже не стала прихорашиваться.
– Надоело! – заметила она с раздражением. – Корчу из себя томную идиотку, у которой «сердце прихватило». Причем сообщаю это так, чтобы посетители думали-дурью маюсь. А у самой Эдька из головы не идет… На похороны меня отсюда не выпустят, девчонки на работе обещали все организовать… А я ведь с ним даже не простилась! Боже, какой ужас!
Слезы ручейком потекли из разом покрасневших глаз.
– Мила, ты с ним простилась много лет назад. И тебе крупно повезло! – осадила ее я. – Хоть по ночам отоспишься без своих кошмаров. Кошка под надзором. А за десять дней…
Дальше я хотела сказать: «отдохнешь, придешь к правильному решению в отношении дома… Да и мало ли что изменится за эти десять дней?» Но вместо этого дала обещание, что мы с Наташкой сами разберемся в этом кошмаре. И только потом взглянула на подругу. Как мне показалось – уверенным взглядом.
Наверное, он был недостаточно уверенным.
– Ты сама-то веришь в то, что плетешь? – фыркнула подруга. – Я разбираться с покойниками не собираюсь. Лично у меня к ним нет никаких претензий. Зато у Антонины Генриховны претензий всегда было много. Она считала, что я дурно влияю на Милку. Но разве на больных обижаются? – Наташка покосилась на Милочку. – Ты уж извини, моя дорогая, но твоя мама просто помешалась на своем благородном происхождении. Ее, конечно, можно понять – всю жизнь крепилась, маскировалась под крепостную, а тут, со мной, как прорвало! Без конца учила меня хорошим манерам. Я как-то выдала собственному папеньке тираду о том, что он мужлан и ведет себя непозволительно грубо по отношению к маменьке – она вовремя слиняла в комнату к соседям от начинавшегося скандала и оттуда под прикрытием Тамары Викторовны, уменьшенной копии нашей Анастас Ивановича, вела скрытый бой. Папенька, будучи в достаточно сильной степени опьянения, моих слов не понял и слегка ошалел. Сел на стул, энергично потряс головой и поманил меня пальцем. Я, не будь дурой, вовремя удрала, успев закрыть дверь комнаты на ключ… Ох он и орал!.. В основном интересовался «за что боролись?!» и обещал выбить из меня всю дворянскую дурь. Я тогда сразу поняла, что Антонина Генриховна значительно отстала от жизни.
– Очевидно, папенька перестарался, – огрызнулась я. – Слишком много выбил из тебя. Нужного и полезного…
– Да он меня за всю жизнь пальцем не тронул! Мать гонял. Почему-то именно на ней вымещал злость то на коммунистов, то на демократов… Словом, кто под руку, точнее, на язык попадался, тому и доставалось. Но это недолго продолжалось. Нам повезло – соблазнился на Марго из какой-то деревни, а назад мы его не пустили, как она нас ни уговаривала… Милка, ты чего?
А Милка старательно боролась со слезами. Наташка, не доведя до конца повесть о своем детстве, мигом ее поддержала. И сквозь слезы стала уговаривать не расстраиваться и не обижаться, поскольку хорошо помнит ее родную маму как доброго и душевного человека. Просто эти качества в ней были хорошо замаскированы. Антонину Генриховну, единственную в коммуналке, побаивался Наташкин отец, к ней бегала за умными советами мать, и саму Наташку она не раз выручала…
Пора было вмешиваться, раз релаксанты Милочке не помогали, а Наташкина душевная терапия вызывала реакцию отторжения.
– Мил, ты на Наталью внимания не обращай. Это у нее прелюдия к началу проявления любознательности и как следствие – активному участию в расследовании. Сначала уверяет, что надо быть круглой идиоткой, чтобы влезть в очередное дело, а потом сама этой самой идиоткой и становится.
У Наташки мигом пересох источник горьких слез и открылось второе дыхание по выдаче на поверхность не очень лестных для меня отзывов. Но неожиданно ее заклинило. С открытым ртом она посмотрела в окно, перевела взгляд на Милочку, потом на меня и сказала только:
– Ага-а-а…
Слезный дуэт распался, Милке в одиночку плакать расхотелось. Вот тут-то я и поинтересовалась:
– Странное дело, Мила. Судя по твоей краткой характеристике Эдика, он постоянно искал место, где ему будет лучше. Почему же удрал от тебя?
Милочка, вытирая мокрые глаза, прогундосила:
– Мы тогда трудно жили. Папы уже не было, Маринка маленькая. Работала я одна. Эдик нигде долго не задерживался – любая работа не соответствовала его высокой интеллектуальной самооценке. Самое интересное, что тогда мне тоже так казалось. На полном серьезе за него, с ног до головы набитого талантами, обижалась. Сейчас понимаю – за дурака и приспособленца выскочила. Наталья интересовалась происхождением нашего материального благополучия… Это все благодаря активным действиям мамы. Она сама всем занималась. Десять лет назад ее известили о наследстве, разыскали через Инюрколлегию. Выяснилось, что ее родной старший брат, соответственно, мой дядя, о котором до этого в нашей семье всегда молчали, не пропал, как считалось, без вести на фронте, а попал в плен. После освобождения в Россию не вернулся. Бабушка, якобы только перед смертью, рассказала маме, что сразу после окончания войны через какого-то то ли военного, то ли иностранца получила от сына весточку. Он просил совета. Бабушка передала на словах, что семья его уже похоронила, поэтому он обязан в своей Америке жить счастливо и долго – за них всех.
С момента получения наследства наше положение резко изменилось. Удалось выкупить квартиру, открыть магазин, ну и вообще… ожить, что ли. Неиспользованная часть денег лежит на мамином счете, месяц назад я заявила права на наследство. Ну а магазин и дом давно оформлены на мое имя.
Что же касается Эдика, то он явился поздравить меня с переходом на новую ступень материального благополучия не сразу. Долго об этом не знал. А когда узнал, естественно, выразил желание воссоединить семью и помочь в реализации денежных средств, вложив их в верное дело, иными словами – на ветер. Мы отказались. С тех пор редко, но все же виделись. Дочь, конечно, чаще, они даже ездили вместе отдыхать за границу. Я субсидировала – не могла отказать Маринке. А вот поздравлял Эдик родную дочь с днем рождения исключительно по телефону. Экономил на подарках. Со мной предпочитал не разговаривать. Оскорбился. Но за последнее время атаки с его стороны усилились. И Маринку против меня настраивает. Я хотела сказать, настраивал… Требовал воссоединения семьи.
– Ну да, – очнулась Наташка, – ради «совместно нажитого имущества».
– Кстати, о дочери… – Милочка слегка запнулась. – Я… звонила ей… Сообщила о гибели отца. Она уже знала – от свекрови. Лучше бы не звонила…
– Маринка обвинила тебя в его смерти, – догадалась я.
Милка, сосредоточенно изучая наманикюренные ногти, кивнула головой.
– Не знаю, как ее убедить, что это не так. Скорее всего, это она от переживания брякнула. Очень отца любила… Наверняка Эдик пел ей при встречах про свою несчастную долю. Разумеется, несчастную по моей вине.
– Маринка знает, что ты в больнице? – спросила Наталья.
– Знает. И посоветовала мне как можно дольше отсюда не выходить. Иначе, мол, собственными руками…
– Фи-и-ига себе! – Наташка даже вскочила со стула. – Это кого же ты выкормила, вырастила и на шею себе посадила, а?! Да я ей!.. – Дальше подруга только жестикулировала, гримасничала и притопывала ногами. От возмущения не хватало слов.
– Извержение Натальи Николаевны, – спокойно пояснила я насмерть перепуганной Милке. – Ничего не поделаешь, «кипит наш разум возмущенный»… Сейчас лава иссякнет, и она затухнет. На морозе – быстрее. Мы, пожалуй, пойдем. А ты, дорогая, постарайся поспать. И ни о чем не волнуйся, все будет хорошо!
Последние слова выговаривала с усилием. Во-первых, чувствовала некоторую фальшь, во-вторых, трудно было выталкивать сопротивляющуюся Наташку. Уже в двери застала нас громкая просьба Милочки пощадить Маринку. На выходе мы столкнулись с медсестрой. Она испуганно вздрогнула, но быстро взяла себя в руки и строго пояснила, что больничная палата не место для бандитских разборок. Оправдываться не стали. Был уже шестой час. Специально удрали с работы пораньше, чтобы не только навестить Милочку, но и ее Фимку. Кроме того, вечером должны были вернуться мои муж, сын и свекровь, что требовало определенной подготовки.
По дороге к загородному дому Милы, недалеко от автобусной остановки, мы и встретили освобожденного после ареста Гришку…
Вначале он никак не хотел садиться в машину. И хотя мы ехали со скоростью, соответствующей его ожесточенному маршу, да еще с приоткрытой с моей стороны дверью, признак готовности немедленно пустить его в салон, парень упорно делал вид, что нас не существует в природе. Вместе со «Ставридой». Первой не выдержала Наташка – терялся шанс сбагрить Фимку в надежные руки и избежать встречи с привидением. А может быть, и двумя.
