Дарья Донцова - Бриллиант мутной воды
Устав от ненужных сведений, я довольно резко спросил:
– Ну и что?
– Как это? – возмутилась старуха. – Чего глупость спрашиваешь? Не успела она на тот свет перекинуться, как в квартиру Беата въехала, и что вышло? А? Нет, точно дьявольское место! Надо бы батюшку позвать и молебен заказать.
– Вы лучше вспомните, о чем Беата говорила со своей гостьей, – потребовал я.
Евдокия Петровна попыталась сосредоточиться и довольно связно передала диалог, подслушанный под дверью.
– Случайно вышло-то, – оправдывалась она, – сумки руки оттянули, вот и встала у чужой квартиры. Мне бы и в голову не пришло любопытствовать, что у людей происходит.
Я кивал, пытаясь сохранить на лице самое милое выражение. Похоже, Евдокия Петровна, как все женщины, никогда не упустит возможности сунуть нос в чужие дела.
– А уж как я перепугалась, когда она Беату убить пообещала! – квохтала бабуля. – Откуда только силы взялись, мигом на свой этаж взлетела.
Ага, наверное, решила, что сейчас дверь распахнется и разъяренная соседка, обнаружив на коврике прильнувшую ухом к замочной скважине Евдокию Петровну, надает ей зуботычин.
– Значит, последнее, что вы слышали, была фраза про убийство?
– Точно, – ответила информаторша и перекрестилась.
– Почему же вы решили, что это Беате грозят? Людей-то вы не видели, вдруг, наоборот, девушка будущую свекровь пугала?
– Э, милок, – напряглась старушка, – ну не совсем же я из ума выжила! Соображение имею, по голосу скумекала. Один бодрый такой, высокий, а другой глухой, с кашлем. Нет, пожилая грозила, да с таким чувством, меня аж до костей пробрало!
– Больше ничего не вспомните?
– Нет, милый, – покачала головой Евдокия Петровна, – убегла от греха к себе. Да, собака как раз залаяла. Бабы на секунду свариться перестали, так пес загавкал, ну я и подхватилась.
– У Беаты жила собака?
– Нет.
– Тогда кто лаял?
– Сама удивилася сначала, а потом докумекала: небось убийца с шавкой пришла.
Я встал, поблагодарил за чай, вышел в прихожую и, завязав ботинки, уточнил еще раз:
– Твердо уверены, что лай несся из квартиры Беаты? Может, у соседей песик «разговаривал»?
– Так у нас в подъезде ни одной собаки, – быстро пояснила Евдокия Петровна, – кошки здеся, а в тридцатой попугайчики. Идешь по лестнице, остановишься передохнуть, а они так бойко чирикают, прямо музыка.
Да уж, похоже, самое любимое занятие бабули – это напряженно вслушиваться в звуки, доносящиеся из квартир соседей.
На улице похолодало еще сильней. Подняв воротник, я порысил за угол дома. Интересно, каким образом Нора хочет оправдать Соню? На мой взгляд, и Катя, и Евдокия Петровна дали просто убийственные для Чуевой показания! Единственное, что мне непонятно, это откуда в квартире Беаты взялась собака и куда она делась потом.
Лоток с газетами стоял не у дома, а чуть поодаль, на перекрестке. Я подошел к торговке и, приветливо улыбаясь, спросил:
– Простите, вы Лена?
Женщина подняла голову:
– И чего?
Она походила на гору, вернее, на холм, низенький и толстый. Рост газетчицы почти совпадал с объемом талии. Неожиданно Лена стащила огромную варежку, на свет показалась маленькая, совсем детская ладошка, и до меня внезапно дошло: она не полная, просто из-за холода нацепила на себя куртку, а сверху еще натянула безрукавку из цигейки.
– Что вам надо? – шмыгнула носом продавщица. – Газету или журнал?
Чтобы расположить ее к себе, я вытащил сторублевую банкноту и попросил:
– Наберите изданий на эту сумму.
Обрадованная женщина зашуршала бумагой, потом спросила:
– Пакет дать?
– Сделайте милость.
– Тоже мне милость, – фыркнула баба, – пять рублей гони, и все дела.
Я вынул монетку, протянул ей и поинтересовался:
– Как бизнес идет?
– Нет никого, вы первый, народ от холода дома прячется.
– Зачем вы тогда стоите?
– Хозяин велит, ему наплевать, что мороз, если не выйду, денег не даст, а нам с дочкой жрать надо.
– И сколько получаете?
– Семьдесят рубликов за смену.
Я вновь открыл кошелек, снова добыл оттуда розовую бумажку и положил ее на газеты.
– Это что? – напряглась Лена.
– Берите, премия.
Но бедная женщина твердо усвоила истину про сыр и мышеловку. Не прикасаясь к деньгам, она протянула:
– Что вам от меня надо?
– Да вы не бойтесь, – улыбнулся я.
– Что лыбишься, словно гиена, – неожиданно рявкнула Лена, – говори живо, в чем дело!
– Помните женщину, которая несколько дней назад налетела на ваш лоток?
– Кто ж такую дуру забудет!
– Описать ее внешность сумеете?
– Это все?
– Да.
Лена осторожно взяла деньги, помяла в руках, потом сунула сторублевку в карман и вполне дружелюбно сказала:
– Так ничего особенного в ей не было. Шуба из каракуля, воротник норковый, шапка такая, круглая, меховая, очки в коричневой оправе. В общем, сильно старомодная, сейчас так не одеваются. Вышла она из-за угла, подбежала ко мне и потребовала: «Дайте «Семь дней».
Лена отпустила товар, получила купюру, положила на тарелочку сдачу. Тетка оперлась рукой с ярко-красными ногтями на столик, и тот по непонятной причине опрокинулся. Журналы и газеты попадали в снег. Лена разозлилась:
– Ну за каким фигом на столик навалилась? Подбирай теперь!
– Сама соберешь, не барыня, – огрызнулась тетка. – Где моя сдача?
– Вона, в сугроб укатилась, когда ты лоток снесла!
– Давай деньги.
– Так они в сугробе.
– Выкладывай другие.
– … совсем! – взвилась продавщица. – Лезь за ними, один раз уже дадено…
– Дрянь!
– Гадина!
Они препирались пару минут, и тетка ушла к метро.
– Вот ведь падла какая! – возмущалась сейчас Лена. – Специально сапожищами по газетам потолклась, все изодрала. У меня хозяин потом из зарплаты вычел. Я эту скотину на всю жизнь запомнила! Морда противная, родинка у самого носа, очки, челка седая до бровей висит. Сама старая, а хулиганка, да и маникюр как у проститутки, ногти красные-красные, словно она их в кровищу окунула.
– Вы уверены, что это были ногти?
– А что у людей на пальцах? Волосы? Слава богу, с глазами у меня полный порядок. Увижу еще раз, сразу узнаю и морду отполирую.
Еле двигая совершенно заледеневшими ногами, я дошел до машины, открыл дверь, воткнул ключ в зажигание и застонал от злости, услышав столь неприятный для любого автомобилиста звук: цык-цык-цык. Мотор не заводился, очевидно, не слишком новый аккумулятор не вынес мороза.
Конечно, многие мужчины шутя справляются с подобной проблемой, но не я. Техника ставит меня в тупик, максимум, на что я способен, – это ввернуть лампочку.
С тоской захлопнув дверцу, я со всей возможной скоростью понесся к метро. Сейчас доберусь до дома, позвоню механику Георгию Васильевичу, уж он-то быстро оживит умерший «жигуленок».
В подземке я был последний раз году этак в девяносто первом, поэтому страшно удивился, когда вместо жетона мне в кассе выдали картонный прямоугольник. Я попытался запихнуть его в щель автомата, но он не пролезал. Сзади напирала толпа.
– Эй, дядька, – крикнула размалеванная девица, – дрыхнуть дома надо, поворачивайся живее!
– Наверное, автомат сломан, – растерянно протянул я.
– Он в порядке, – взвизгнула девка, – это у тебя голова не работает! Ну как ты карточку суешь? Повернул жопой вперед! Давай сюда!
Цепкой ладошкой с короткими пальцами она выхватила карточку.
– Смотри, деревня, тут для таких, как ты, козлов, стрелка нарисована, ясно?
Автомат хрюкнул, втянул внутрь карточку, потом выплюнул ее назад. Я указал на красный огонек.
– Видите? Он все же неисправен.
– Ну, блин, ты откудова в столицу заявился? Из какого Зажопинска? – веселилась девчонка. – Вытащи пропуск и шагай.
– Чего над человеком потешаешься? – сурово сказала женщина лет пятидесяти. – Небось и впрямь впервые в метро, объясни нормально.
– Понаедет провинция, – не сдалась девушка, – все метро заполонили.
– Сама-то ты москвичка? – хмуро осведомилась тетка, выдергивая мой талон на вход.
– Да, а шо? – скривилась девчонка.
– Ой, не могу! Шо! Ни шо, – захихикала тетка. – Езжай в свое общежитие, лимита убогая, ишь когти раскрасила, срам смотреть!
Я не стал слушать их ругань, а, быстро пройдя турникет, спустился на платформу и стал ждать поезда. Если признаться честно, живу словно рыба в аквариуме, плаваю в закрытой системе и редко общаюсь с народом. Может, это к лучшему?
Поезд с ревом подкатил к перрону, я вошел в вагон, который, к моей радости, оказался полупустым. Сел на сиденье и принялся бездумно разглядывать пассажиров, большинство из которых держало в руках книги.
Недавно «Литературная газета», которую я продолжаю по привычке покупать, затеяла целую дискуссию на тему, кого из современных литераторов считать гениями. Назывались совершенно неизвестные мне фамилии, в результате победил некто Слонов с повестью «Душевная рана». Интересно, журналисты «Литературки» когда-нибудь ездят в столичном метро? Сейчас в вагоне находилось примерно двадцать человек, и я насчитал три томика Марининой, два – Колычева, четыре – Литвиновых и один – Агаты Кристи. Остальные уткнулись в учебную литературу, Слонова не было ни у кого.
