Татьяна Луганцева - Капли гадского короля
— Вас я узнала, Иван Федорович, я не пойму, где я и что я тут делаю?
— Ну уж, милочка, это лучше у вас спросить. Заявились ко мне буквально в невменяемом состоянии, сама смерть, наверное, лучше бы выглядела, повалились на меня…
— Я?
— А кто ж еще? Прямо-таки свалили старика с ног, чуть шейку бедра из-за вас не сломал, что чревато в моем возрасте… и упали без чувств и без сознания. Вы меня, между прочим, очень напугали, Катерина! Кто мне теперь компенсирует потраченные нервы! — разошелся старик. — Я, между прочим, коммерческую медицину нанимал за мной ухаживать, а не пугать до смерти!
— Простите меня, — сказала Катя.
— «Простите!» — передразнил ее Иван Федорович. — «Простите» на хлеб не положишь! Я еще жалобу на тебя напишу, вот только поправишься, кстати, как ты себя чувствуешь?
— Да вроде ничего… словно заново родилась. А кто это приходил? — поинтересовалась Катя.
— Ясно кто, врачиха, тоже из коммерции, Галина Дмитриевна, неплохая женщина. Сказала, что у тебя был этот… солнечный удар… нет! Не солнечный, а тепловой удар. Такая, мол, высокая температура была, что градусника не хватало. Она тебя внимательно осмотрела, послушала, смерила давление, сделала сразу два жаропонижающих укола и что-то еще для сердца. Что же ты так себя доводишь-то? Еще в легких какие-то хрипы, вернее, в бронхах, но чтобы не перешло на легкие, надо соблюдать постельный режим и колоть два раза в день какие-то уколы. Вот Галина Дмитриевна тут все расписала, — Иван Федорович протянул Кате листок с врачебным назначением.
Катя пробежала листок глазами.
— Антибиотик, витамины, противовирусное…
— Обильное питье, — добавил Иван Федорович и показал рукой на огромный графин, наполненный какой-то малиновой жидкостью, — сам сварил из клюквенного и черносмородинного варенья.
— Спасибо, мне ужасно неудобно, что я вас так напрягла. Я не знала, что так получится, такой вирус где-то подхватила… Действительно, пришла к вам с лечением, а получилось, что сама слегла, да еще и вас напугала. Я сейчас уйду, не беспокойтесь, — засобиралась Катя, окончательно пришедшая в себя.
— Куда это ты собралась?! — У Ивана Федоровича от возмущения даже усы оттопырились. — Врач сказал лежать семь дней, не вставать! Только что с того света и куда-то собралась! Едва сбили температуру, и что? Ты же вся мокрая, малейший сквознячок, и того! Пишите письма!
— Но не могу же я у вас…
— А почему нет? У меня квартира большая, живу я один! Уж о больной врачихе позаботиться могу! А что характер у меня неуживчивый, так это извините! — Старик потряс в воздухе внушительным кулаком и сказал по слогам: — Не пу-щу! Я не душегуб какой-то! Звоните домашним, что вы в больнице.
Катя даже растерялась. Конечно, она понимала, что Иван Федорович прав, она настолько слаба, что не может еще и по лестнице спуститься. Но с какой стати она должна оставаться у него в доме? Внезапно Катя поняла одну вещь. Старик просто с ума сходит от одиночества! И вот наконец-то ему предоставился случай о ком-то позаботиться, с кем-то поговорить, причем этот «кто-то» еще больнее и слабее его и будет как бы зависеть от него. Нет, Иван Федорович не мог упустить такой шанс, по его решительному виду Катя это поняла. Она решила ему подыграть, тем более что в глубине души испытывала симпатию к этому ворчливому старику.
— Ой, чувствую, придется мне остаться у вас, Иван Федорович.
— Вот именно! Нечего скакать! — улыбнулся старик. — Сейчас я за тобой поухаживаю, накормлю тебя наваристым бульоном из мяса, что ты принесла.
— Что я принесла? — удивилась вполне искренне Катя.
— Как что? Целую сумку с сердцами говяжьими. Я еще подумал, куда вы столько сердец-то набрали и что с ними мне-то делать? Потом решил сварить супчик, сделать жаркое, а еще полпакета положил в морозилку. Так что сердцами мы с вами, юная леди, обеспечены на неделю, — сказал старик и пошел на кухню.
Катя встала с кровати и сделала несколько шагов за ним, ощущая дрожь и слабость в ногах. Она почувствовала, что от нее что-то отлепилось и упало на пол. Катя нагнула голову и сильно покачнулась. Если бы не подоспевший Иван Федорович, она бы растянулась на полу.
Старик крепко схватил ее и отволок на кровать.
— Ну, что же вы, медичка, такая упрямая. Лежите спокойно, я принесу поесть в постель.
— От меня отвалилась какая-то запчасть, — пожаловалась Катя.
— Это горчичник, — пояснил Иван Федорович. — Галина Дмитриевна сказала, что надо прилепить его вам на грудь.
— Так это он так давил на меня, что трудно было дышать… — Катя задумалась, — и весил словно целую тонну. — Она оттянула ворот футболки и посмотрела на свою голую грудь, где красовалось ярко-красное пятно от горчичника.
«Господи! Ивану Федоровичу надо было меня раздеть, чтобы положить горчичник. Он же видел меня голой», — вдруг закралась жуткая мысль в голову Кати, и, по всей видимости, эта жуткая мысль отразилась и на ее лице.
Иван Федорович перехватил ее взгляд и поднял руки, словно сдаваясь.
— Я не разглядывал ваши прелести, честное слово! Я же не извращенец какой-то! Вы метались в жарком бреду, еле дышали, и Галина Дмитриевна подтвердит, что все было пристойно. Екатерина Григорьевна, о чем вообще речь? Какие мои годы, чтобы интересоваться этим? Все уже… все в прошлом… — старик посмотрел куда-то вдаль, словно уходя в свои воспоминания.
Катю немного успокоили его слова.
— Все равно, в следующий раз я буду сама себе делать горчичники, банки, клизмы и прочее, если понадобится.
— Как скажете, — вышел из задумчивости Иван Федорович, — и уколы сами себе делать будете?
— Какие уколы?
— А вот тут вам выписали.
Катя замешкалась, чего-чего, а колоть сама себя она не могла.
— Я сделаю укол вам сам! — вызвался старик.
— Вы? А вы умеете? — Пациент поражал ее все больше и больше.
— Эх, дочка, я еще и не такое умею. Что мне только не приходилось делать в жизни. Вот, помню, случай был… У одного мужика зуб разболелся, ну просто сил нет, щека опухла, от боли он ничего уже не соображал. А вокруг снега и тайга, и никакой связи с Большой землей. Что делать? — выпучил глаза Иван Федорович.
— Что? — сглотнула Катя.
— Я взял пассатижи из набора инструментов, влил бутылку водки своему напарнику в глотку заместо обезболивания и вырвал зуб. Вот с такими корнями, — похвастался старик, словно рыбак уловом. — А ты говоришь, укол! Да раз плюнуть! Я, если надо, и операцию проведу.
— Меня оперировать не нужно, — быстро сказала Катя.
— Да это я так, к слову. Ну что, витаминчик вколем?
— Да, — обреченно ответила Катя, уже жалея, что согласилась остаться. Дед явно хотел поиграть во врача, и это не могло не настораживать. Катя с ужасом наблюдала, как ловко Иван Федорович вскрыл две ампулы, не дрогнувшей рукой набрал шприц и даже сменил иголку в целях антисептики.
— Ну-с… — протянул он.
Катя, вздохнув, перевернулась на живот и оголила верхнюю часть ягодицы.
— Еще больше, рука старая трясется, могу не попасть, — проговорил старик, усмехаясь.
— Ничего, попадете, вы меня тоже видами не балуете, — ответила Катя.
Укол Иван Федорович сделал легко и непринужденно.
— Знаете, почти верю уже, что вы зуб пассатижами вытащили, — перевернулась на спину Катя, — а теперь я вам сделаю укол. Вы мне, я вам, все очень здорово.
— Может, не надо? — поморщился Иван Федорович. — Я чувствую себя хорошо.
— Вы гипертоник. Вам прописаны уколы каждый день, — отрезала Катя и сделала укол Ивану Федоровичу.
Они посмотрели друг на друга, и Катя вдруг прыснула со смеху. Иван Федорович тоже рассмеялся.
— Хороши вы были, Катя, это точно. Вас обслуживает фирма «Ангелы с поднебесья», — передразнил он голос Елены Петровны, начальницы Кати. — Ничего себе «с поднебесья». Вы явились бледная, как смерть, с горящими глазами, в одной руке сумка с лекарствами, в другой — целый пакет кровавых сердец. Это просто Ангел смерти какой-то. Хорошо, у меня нервная система крепкая, — закашлялся от смеха старик.
— Эти сердца мне всучила одна женщина, благодарная пациентка, работающая на мясокомбинате. Возможно, они, то есть сердца, краденые. Иначе мне от нее было не вырваться. Я даже не посмотрела, что там, сил не было, — утерла выступившие от смеха слезы Катя.
— Галина Дмитриевна приказала каждые два часа мерить температуру и не допускать больше теплового удара, — принес Кате градусник Иван Федорович и присел на кровать. Катя наконец-таки раскраснелась и не выглядела больше изможденной и умирающей. — Ты очень молодая, — задумчиво сказал Иван Федорович.
— Мне тридцать лет.
— Выглядишь много моложе.
— А вы, видимо, знаток женщин? — улыбнулась Катя. — Я просто не пользуюсь косметикой и веду праведный образ жизни.
