Игорь Гречин - Тайна Черного моря
Анатолий наконец оторвался от изучения медной таблички.
– Папа, я вас умоляю. Вы уже достали меня этим эдиповым комплексом наоборот. Ну что вы каждую минуту норовите щегольнуть эрудицией, словно от этого зависит пресловутый стакан воды? Лучше подумайте, как мы эту дуру с корабля унесем, а потом через весь город переть будем.
Почему-то именно сейчас и именно здесь Хутчишу захотелось спросить: какой была мама? И были ли у неё огненно-рыжие волосы? Но он не спросил.
А старик вздрогнул, словно его обожгло. Опустил плечи и произнес:
– Извини… сынок. Я действительно сегодня немного не в своей тарелке.
– Прошу добро на войти, – раздалось от люка.
Там в грязной робишке с мокрыми рукавами стоял матрос. То ли киргиз, то ли кореец. Бескозырка с некогда белого цвета чехлом надвинута на глаза. В руке кружка, как у клянчащего милостыню калеки.
– Меня корабельный старшина за компотом послали.
– Ну так бери, за чем пришел, – кивнул Князев.
Матросик протиснулся между мегатонниками к бачку, бессмысленно улыбаясь и пялясь на чернокожего блондина, и поднял крышку бака. Мегатонники спинами заслонили установку, пока он зачерпывал жидкость из сухофруктов и брома.
Потом карась удалился, и ветеран, проводив мальчишку взглядом, повернулся к установке Икс и захлопнул золотую крышку.
– И что теперь?
Это был очень важный вопрос. Это был вопрос, который хоть раз в жизни задает себе каждый, подойдя к Рубикону.
– А ты как думаешь?
Впервые Анатолию далось «ты» в обращении к отцу. И по глазам старика Хутчиш понял, что они пришли к одинаковому выводу: установка Икс не должна достаться никому. Ни вашим, ни нашим.
– Прошу добро на войти. – Снова у входа замаячил матросик, робко уставившийся в палубу. – Товарищ корабельный старшина ещё компота хотят.
– Пришел, так бери, – переглянувшись с прапорщиком, позволил Князев.
И, когда матросик приблизился, со всей силой рубанул сверху вниз кулаком по грязной бескозырке. Из рукава робишки выскользнул и дзинькнул о палубу штык-нож. А у самого матросика подкосились ноги, и он кулем рухнул под ноги мегатонникам.
Ну конечно, это был китайский лазутчик, только очень похожий на прежнего матросика – то ли киргиза, то ли туркмена. Князев и сын распознали его по «неправильным» шагам.
Где-то высоко-высоко, на юте, трижды ударила рында.
Эпизод двадцать восьмой. Дорога к Храму
31 июля, воскресенье, 21.53 по московскому времени.
На серебристых фонарных столбах[81] вдоль набережной по случаю Дня Военно-Морского флота были вывешены андреевские и георгиевские флаги. Серьезные серые корабли, зачерпнув якорями невское дно, набычились пушками и ракетами. Ветра почти не было. И флаги на фонарях, и флаги на кораблях не лопотали зазря. Флаги да ещё обещанный с минуты на минуту традиционный салют относились к официальной части праздника, все остальное – к неофициальной.
Праздник удался. У сходней толпа давила друг другу ноги. Под ногами перекатывались пустые бутылки. Толстые, худые, плешивые, бородатые, основательно пьяные, более-менее трезвые люди пришли к Неве вспомнить добрым словом пожертвованные Родине три и более года юности. А над толпой, над перетянутым троллейбусными и прочими проводами воздухом занозой впивался в небо шпиль Адмиралтейства.
«Тамбовский комсомолец», от мачты до мачты расцвеченный фантиками флагов, стоял как раз напротив сияющего шпиля – носом к Дворцовому мосту. С палубы хорошо просматривались гранитные львы, изготовившиеся к прыжку в ультрамариновую воду, якоря на гранитных подушках у стен желто-белого Адмиралтейства и текущий по набережной людской поток. А вот бело-зеленый торт Зимнего дворца и уж тем более что творится на Дворцовой площади, с палубы виделось плохо.
Бабахнул первый залп салюта и разрисовал небо фиолетово-сиреневыми пальмами. Бутылка водки «Нарком» гуляла из рук в руки. Большинство отважно запивало водку пивом «Балтика. Классическое» или «Адмиралтейским». В толпе дрались и братались. Бескозырки и мицы[82] в сочетании с футболками, гражданскими рубашками, пиджаками от Володарского и свитерами выглядели нелепо.
– Эй, какой флот? – Рубашечка с коротким рукавом и руки по локоть в наколках: щит, флаг ВМФ, роза ветров, русалка и другие официальные лица.
– ТэФэ. – Нос жирно блестит, под и над глазами волны морщин, несколько подсохших прыщей. Суконные брюки-клеш, поясом врезавшиеся в раздавшийся живот, некогда растянутые на торпеде и сохраненные в домашнем музее.
– Ну не наглей, не наглей! По глотку же договорились! – Серые территории после бритья, волосы колосками.
– Да я в Эмиратах при Нахайяне[83] служил. На одну зарплату я, жена и замполит, козел. – Волосы ежиком.
– Мы на баке картошку чистим, а натовская вертушка зависла, я в неё картофелиной… – Слаксы, собравшиеся в морщины.
– Меня на флот с Каспия призвали. Был коком на сейнере – стал коком на Пэ-эл. Да, атомоход… Так вот на Каспии мы икру сырой жрали. Хрен стоял с утра до… – Бородавка на подбородке.
Жахнул второй залп. Мудреный. Сначала махровые, пурпурные гвоздики по-октябрьски разделили между собой участки начавшего фиолетоветь по краям неба. Потом каждая гвоздика расцвела мириадами огненных лепестков. И небо превратилось в справочник цветов и оттенков. Желтый, красный, голубой – выбирай себе любой.
Анатолий Хутчиш ступил на шаткий трап. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. На деревянные сходни с прочерченными, как в школьной тетради, поперечными планочками. С захватанными, провисшими пеньковыми леерами. Отец за спиной. На палубе остались зевать пресыщенный зрелищем пьяной толпы, индифферентный вахтенный-первогодок и провожающий по Уставу корабельный дежурный лейтенант. Лейтенант в связи с праздником, естественно, масел[84]. Смотрящий только поверх голов, перхоть на погонах, часы циферблатом к тыльной стороне запястья.
«Не ходи к нему на встречу, не ходи!» – пыталась переорать людские толпы потяжелевшая магнитола на плече.
– Не боись, прорвемся, – сказал за спиной новоявленный папа.
Старик прекрасно понимал, что сыну ободряющие слова ни к чему, но и молчать казалось неразумным.
Анатолий заметил, что напряжение дня сказалось на внешности отца. Отвык папа. На лбу залегла новая морщинка.
На прощание лейтенант с некоторой брезгливостью взял под козырек. Флотский народ не жалует ментов – пусть и из Интерпола. Хутчиш вежливо кивнул – в рамках роли «засланный казачок-негр». Папа, играя вторую скрипку, повторил жест сына. Умеючи. Старая школа.
Рев магнитолы, не успев оформиться, был проглочен чудищем всеобщего гама. Внезапно острый глаз Хутчиша засек от гранитного пирса движущееся под метровым слоем воды тело. Кто-то из китайских жуков-плавунов. Анатолий повернулся к отцу. Старику Князеву не требовалось что-либо объяснять. Глаз у него был не менее остер. Он на минутку передал пакет с мукой сыну.
Значок «Почетный чекист» с отогнутой легким движением пальца булавкой как бы невзначай полетел в воду и настиг подводного плавца. Силы броска хватило, чтобы острие булавки вонзилось в нужное место на шее китайского лазутчика. Как напитавшаяся водой тряпка, он плавно опустился на дно. Речная твердь ему пухом…
К сожалению, не последний это был китаец-ныряльщик. В бушующе-ликующей толпе гордящегося корабельным прошлым народа там и сям мелькали характерные желтые лица. Группа прикрытия. А в центре мельтешения лучился желтокожий китаец, управляющий процессом проникновения на крейсер, логотип физиономии которого Хутчиш зафиксировал в соответствующей ячейке памяти ещё на театральном партсобрании. С провисшими, как обледенелые снасти, бровями, сопящий сквозь два передних зуба, колючки в глазах. Рослый для китайца. Опасный и холодный, как бритва. А запах…
В небе повисли изумрудно-янтарные елочные шары фейерверка. Шары раскололись, словно достались в руки малым детям.
– Кино на камбузе раз в неделю, по четвергам… – Кожаные в обтяжку штаны на кавалерийских ногах, сережка в ухе, прическа «вечный огонь».
– Братан! Ни фига себе! Мы ж с тобой во Вьетнаме, в береговой обороне… – По-бульдожьи обвисшие щеки, нос расплющенный и несимпатичный.
Случай выдался наиневероятнейший. Китаец, курирующий корабль «Тамбовский комсомолец», вдруг столкнулся с однополчанином. Однополчанин хлопал капитана второго ранга китайского ВМФ Ли Чжунюна по неотягощенным погонами плечам и мусолил сопливые реплики в духе радио «Ностальжи»:
– А как мы этот ботик потопили?.. А помнишь директиву Ли Тиена? А как Ли Сан Хун[85] в открытом эфире поздравил нас с Первым Мая и пожелал легкой смерти?
Не ждал, не ждал кантонский берсеркер, что подобное свалится на его желтокожий череп. И сперва растерялся. Но тотчас нашел выход из положения.
