Людмила Милевская - Цветущий бизнес
Вкусив такой радости, я обалдело взглянула на Катерину и прошептала:
— Костюмчик у тебя что надо.
— Еще бы, — разулыбалась она, горделиво одергивая новый костюмчик, — два месяца шила.
Глава 5
Мы дружно погрузились в “Хонду”. Я села за руль, Катерина рядом, Иванова и Ефим Борисович расположились сзади. Выехали за пределы мединститута и… хором загалдели. Речь каждого (по отдельности) была полна чувства и содержания, все вместе — табор. Каждый хотел высказаться и поделиться накопленной информацией. Я считала, что имею на это самые законные права, и потому галдела громче других. Даже бас Ивановой тонул в моем сопрано. Время от времени мы выдыхались, наступала короткая тишина, которую мы тут же взрывали дружным хором. Шуму — бездна, информации — ноль. Так продолжалось до самого Азовского моря. Лишь увидев Катерининого Витьку, рысью мечущегося по двору, мы умолкли.
— Костюмчик забыла снять, — вжалась в сиденье Катерина.
— Сиди уже, не убьет он тебя, — успокоила я ее и тут, вдруг, вспомнила про Масючкины герани. — Слушай, а цветочки на месте?
— Ой-ёй-ёй! — взвыла Катерина. — Мы же забыли продать герани! Рули к Масючке! — скомандовала она. — Будем врать!
Эту мысль совсем не одобрила Иванова.
— Выпустите нас сейчас же и рулите хоть к черту, врите ему до посинения, а мы с Ефим Борисычем идем накрывать стол.
Понятно, недопьянствовали еще.
Выпустив Иванову, Борисыча и портфель, мы помчались к Масючке. Только там отважились взглянуть на герани. Выяснилось, что герани в прекрасном состоянии, но не хватает одного экземпляра.
“Все ясно, вор есть вор: и здесь не удержался, стибрил-таки горшок,” — горестно подумала я, а вслух горделиво сообщила:
— Одну герань реализовала по самой высокой цене, деньги отдам завтра.
Пока Катерина меняла новый костюмчик на старое платье, Масючка рассыпалась в благодарностях и выудила, конечно, из меня обещание реализовывать ее герани и впредь. Бессовестная Катерина очень способствовала тому, пообещав для этого дела предоставить свою “Хонду”.
На обратном пути я мучительно ломала голову над тем, как эта чертова “Хонда” вообще попала к Катерине. Выглядело это фантастично. Даже присутствие в багажнике гераней не убедило меня до конца, что это и есть та самая машина, которую угнал вор.
— Так ты говоришь, что “Хонда” стояла там, где мы с тобой расстались? — пытала я Катерину.
— Как раз напротив калитки портнихи, — подтвердила она.
— Чудеса. Если бы не изодранные руки и ноги, подумала бы что у меня бред. Какой благородный вор. И откуда он знает чья это “Хонда”?
— Может у него связи в ГАИ.
— Ты что, всю госавтоинспекцию держишь в курсе у какой портнихи шьешь свои костюмы?
— Нет, но другого объяснения не нахожу.
— А я нахожу, но не хочу тебя расстраивать, — с этими словами я вошла в дом.
Иванова и Ефим Борисович сидели за накрытым столом и выпивали. Витька покорно им прислуживал. Иванова учила его своим латинским глупостям, а Витька за это ее боготворил. Меня начинало раздражать то, что здесь все боготворят не меня, а Иванову, словно я, выражаясь ее латинским, какой-нибудь “пенис канина” — хрен собачий.
— Ха, явилась! — пьяно пробасила Иванова, вытряхивая из бутылки остатки водки, естественно в свой стакан. — Тарде венеэнтигус — оссе.
— Опоздавшему — кости, — сходу перевел Витька.
Катерина посмотрела на мужа с восхищением.
— Молоток, Витек, — оптимистично подтвердила Иванова и традиционно выругалась. Очень нецензурно.
“Хоть бы не стошнило меня от этой матершинницы и алкоголички,” — подумала я, брезгливо отворачиваясь.
— Не представила тебе нашего Ефим Борисыча! — с пьяным восторгом воскликнула Иванова, обращаясь исключительно ко мне. — Знакомьтесь, мой старый товарищ, добрейшей души человек, прекрасный специалист, интеллигент до мозга костей профессор Моргун Ефим Борисыч! — Она с огромной любовью хлопнула беднягу по спине и радостно прокричала: — Борисыч! Поприветствуй Соньку!
Моргун с добросовестностью дрессированной собаки отвесил мне поклон и промямлил:
— Весьма рад.
“Интеллигент до первой рюмки”, — подумала я и смерила его неприветливым взглядом.
Он смутился и, виновато взглянув на Иванову, сказал умную вещь:
— Людочка, ваша подруга юна и красива.
Иванова с остервенением опрокинула рюмку в рот, достала из кармана очки, натянула их на нос и, пристально глядя на меня поверх стекол, сердито рявкнула:
— Рожу вымыть, платье поменять.
Я сотворила презрительный реверанс и хотела выйти, но Иванова сделал знак стоять.
— Приличное платье приличной длины, здесь не бардак, — добавила она и, покрутив пальцем у виска, пояснила окружающим: — Агеразия, очень запущенная форма.
— Что это? — насторожилась Катерина.
Моргун смущенно усмехнулся и вежливо просветил:
— Агеразия — чувство молодости, наступающее в старческом возрасте в связи с недостаточной критичностью к своему состоянию. Наблюдается вне клиники психического заболевания. — И конфузясь, добавил, глядя на меня: — Людмила Петровна шутит.
Иванова заржала, как конь, и, хлопнув Моргуна по спине, изрекла:
— Старый член!
При этом (должна пояснить) слово “член” заменял совершенно нецензурный синоним, столь любимый в русском народе.
На лице Моргуна отразился девичий испуг.
— Людмила Петровна шутит, — пролепетал он и полез под стол.
— Пусть она лучше лечит свою бласфемию, — с важным видом посоветовала я и, не дожидаясь вопроса Катерины, пояснила: — бласфемия — болезненное непреодолимое влечение к произношению без всякого повода циничных, бранных слов. Особой выраженности достигает при шизофрении, — в этом месте я жестом указала на Иванову.
— Вот п…! — заржала она, упомянув орган, противоположный члену.
— Об этом и говорилось? — подытожила я и с достоинством удалилась в ванную.
Там перед зеркалом, глядя на окровавленную себя, я мгновенно вошла в положение Ивановой. Судя по пятнам на теле и на платье, на мне не должно быть живого места. Однако кроме ушибов и царапин ничего серьезного я не обнаружила.
В голове возник вопрос: “Значит кровь не моя, но чья же? Видимо того организма, который душераздирающе вопил. Что вообще происходит в том подвале?” Ответ очень хотелось получить в ближайшее время. Я дала себе слово принять к тому все меры.
* * *Когда я чистая и переодетая в скромное платье вошла в комнату, веселье было в самом разгаре. На столе стояла новая бутылка, а Иванова готовилась произнести тост.
— Вита брэвис, аква витэ лёнга! — торжественно произнесла она и лихо замахнула полный стакан.
Позорно пьяная Катерина вопросительно уставилась на своего Виктора.
— Жизнь коротка — водка вечна! — важно перевел он заплетающимся языком.
— Именно, — пропищал Моргун, после чего громко икнул и застенчиво молвил: — Простите.
Бедняжка очень косо сидел на стуле и жмурился от удовольствия, что было особенно противно.
Почему-то на него я разозлилась больше всего. “Посидел бы этот интеллигент с мое в подвале, понял бы чему в этой жизни следует радоваться, — с ненавистью подумала я. — И Иванова тоже хороша. Ей бы все пьянствовать. Знало бы министерство здравоохранения, зачем она ездит в командировки. И Катька тоже фрукт. Из-за ее причуд я вляпалась в такое дерьмо, а ей все пофигу. Даже толком не расспросила куда путешествовала ее “Хонда”. Пьют как ни в чем не бывало и никому до меня нет дела. Что за народ?”
— Чего смурная? — вывела меня из задумчивости Иванова.
— Не смурная, а трезвая, — напомнила я.
Иванова решила меня подбодрить.
— Тебе это идет, — пробасила она, наливая себе полный стакан.
Умеет она довести до бешенства.
— Слушай, — завопила я, — пора бы тебе меру знать, алкоголичка!
Иванова искренне удивилась:
— Что такое мера? Парс про тото?
— Часть вместо целого, — мгновенно перевел Витек.
Катерина разразилась бурными аплодисментами.
— Похвально, похвально, — запричитал Моргун. — За это надо выпить.
С быстротой молнии компания наполнила стаканы, Иванова рявкнула:
— Пэрикулюм ин мора! — и тут же подала пример.
— Промедление смерти подобно! — перевел Виктор, бесстрашно следуя за Ивановой.
Катерина и Моргун мгновенно поддержали почин, ловко “опрокидывая” свои стаканы. Когда все дружно выдохнули и потянулись за огурцом, сиротливо лежащим на тарелке, я пришла в себя.
— Вы что делаете, изверги! А я? Даже пустого стакана мне не поставили! Хотя бы каплю налили в качестве лекарства от стресса и простуды!
— Оптимум медикаментум — коитус эст, — заявила Иванова, с хрустом закусывая огурцом, отбитым у других претендентов.
Потрясенная Катерина с открытым ртом уставилась на Виктора.
— Лучшее лекарство — совокупление, — перевел он, нежно обнимая жену за необъятную талию.
