Ольга Степнова - Моя шоколадная беби
– Он сказал: «Ошень личный дел». Сказал, что придёт завтра.
– О господи, – вздохнула Катерина, – ну и загадки ты мне подкидываешь. То перчатка! То негр! С ума можно сойти.
– Кать!
– Ну что ещё?
– А познакомишь?
– С кем?
– С негром. Страсть, как он мне понравился!
– Луский баба, сплосной юмол! Я разберусь сначала, что он за гусь, а уж потом решу с кем его знакомить, с тобой или с Зойкой. Так ей и передай.
Бесшумный лифт вознёс её на шестнадцатый этаж.
Субботним, солнечным утром Катерина с кожаным чемоданчиком спустилась вниз. У подъезда её поджидал Роберт Иванович на огромном пикапе «Форд Рейнджер».
– Машина без комментариев, – вздохнула Катерина. – Сколько их у тебя? До сих пор мы ездили на «Лексусе».
– Ещё есть «Сааб». Чёрный. Тебе подходит?
– Йес! – крикнула Катерина и была тут же наказана за бурный восторг.
Подбежал Майкл и произнёс коронную фразу:
– Кать, дай сорок рублей, мне до школы доехать надо.
– Сорок? – удивилась Катерина. – Отчего сегодня двойной тариф? В крутую тачку сажусь?
– Меня бабка в другую школу перевела, – заканючил Майкл, пряча хитрые глаза. – К чёрту на кулички ехать.
– Ты меня совсем за дуру-то не держи, – всерьёз разозлилась Катя. – Июнь месяц, какая школа?!
– Кать, я заработаю и отдам!
– Нет! – Катерина топнула ногой. – А вдруг ты на наркотики тратишь?
– Какие наркотики, Кать! Я что, похож на глюколова? – Майкл вытаращил в праведном гневе глаза, закатал рукава и повертел у неё перед носом худыми мальчишескими руками с голубыми прожилками чистых вен. – Дай сорок рублей!
– Нет!
– Я тебе завтра вечером отдам!
– Нет!
– Ну, тогда я не отдам тебе завтра вечером сорок рублей!
Катерина захохотала, достала кошелёк и протянула Майклу полтинник. Роберт Иванович тоже заулыбался, вытащил из кармана мятые десятки и сунул их Майклу.
– Держи, парень! И мне отдашь, чтоб не обидно было.
Дорога летела навстречу, и не было в жизни ничего лучше на скорости поглощаемых километров. Роберт водил уверенно и легко – без юношеского выпендрёжа, но и без излишней возрастной осторожности. Катерина разулась и вывесила ноги в окно. «Для обдува», – объяснила она. Встречные машины приветственно сигналили, выражая восторг шоколадным лодыжкам и розовым пяткам.
– А как называется райское место, где мы будем сливаться с природой? – спросила она после двух часов беспрерывной езды.
– Волынчиково, – ответил Роберт, смеясь. – Эй, что-то не так?!
Он увидел, как лицо Катерины превратилось в застывшую экзотическую маску.
– Что-то не так?
Всё не так. Всё к чёрту. Отдых безнадёжно испорчен. Душу будут терзать гнусные воспоминания, и никакие амбарные замки не спасут. Какая же дура она, что не сразу спросила, в какой деревне находится дом. Но Роберт в этом не виноват, и нельзя его делать заложником своего испорченного настроения.
– Всё отлично, Роберт Иванович! – Катерина втянула ноги в салон и втиснула их в босоножки. – Кажется, дождь собирается.
– Абсолютно чистое небо! – отрапортовал Роберт, и тише добавил:
– Это у тебя на душе кошки скребут.
Чуткий, нежный, и понимающий.
Катерина натянула улыбку.
– Всё нормально, Роберт Иванович! Полный вперёд!
– Полный! – Он вжал педаль газа в пол, и они понеслись, рискуя взлететь.
Дом оказался домищем, а с прилагавшейся к нему территорией тянул на усадьбу. Черепичная крыша, бревенчатые стены, ситцевые занавески на окнах, цветные половички, и печка – чудо, а не печка, белёная, с полатями, с поддувалом, чугунными заслонками и дверцей. А ещё там была кровать с сеткой и шариками на спинке. Только в старых деревенских домах ещё остались такие кровати с блестящими металлическими шариками. Катерина в детдоме всегда их свинчивала и прятала под подушкой, в надежде заиметь свои личные игрушки. Но воспитатель шарики находила, называла Катерину воровкой и лишала её сладкого на три дня. Катерина шарики опять свинчивала, опять прятала, и опять не пила компот, который и сладким-то никогда не был.
Она плюхнулась на кровать, застеленную простеньким покрывалом, и покачалась на сетке, как в детстве.
– Тебе нравится? – спросил Роберт, разгружая на столе сумку с продуктами.
Катерина выглянула в окно. Палисадник зарос черёмухой, а между двойными оконными рамами, которые так и не убрали с зимы, лежала вата, на ней – яркие гроздья красной рябины.
– Рай для миллионера, – вздохнула Катя. – И петухи по утрам?
– Много петухов!
– Кто же за всем этим смотрит?
– Парамоновна, соседка. Я приплачиваю ей за пригляд, да за уборку дома.
– Пойду, познакомлюсь с удобствами.
Трава в огороде, несмотря на июнь, возвышалась в рост, и Катерина с трудом отыскала деревянную уборную. Крючка на трухлявой двери не оказалось, пришлось придерживать её рукой.
Рай для миллионера!
Она выбралась наружу, обжигая ноги крапивой, и огляделась. Где находится красавец-дом Роберта Ивановича относительно избушки-развалюшки Сытова, Катерина понятия не имела. Когда они на внушительном «Рейнджере» проезжали по пыльным деревенским улицам, Катя её так и не увидела. Да может, и деревня не та? Не очень-то она хорошо помнит название той деревушки, где померла бабка у Сытова. Так… что-то похожее.
Метрах в десяти от себя Катерина увидела вдруг огромный красный мак. Она удивилась его неестественным размерам, и только когда мак зашевелился, поняла, что это безумной расцветки ткань, которая обтягивает умопомрачительных размеров зад. Какая-то баба, в традиционной позе огородника что-то быстро рвала и резво метала себе в подол.
– На чужом огороде и крапива слаще? – громко крикнула Катерина.
Баба вздрогнула, как вулкан перед извержением, и обернулась. Звук, который она издала, вспугнул всех окрестных птиц. Из подола, выпавшего из рук, градом посыпались красные ягоды.
Катерине стало обидно до слёз. Конечно, она понимала, что увидеть в запущенном соседском огороде на фоне полуразвалившегося сортира, негритянку в трусах и лифчике – большое потрясение. Но всё же она не чёрт с рогами, чтобы при виде неё так орать! Не выдержав, она показала бабе язык. Баба внезапно заглохла, захлопнув рот.
– Я вас узнала, – вдруг сказала она.
– Да ну? – удивилась Катерина.
– Вы Селена Конго. – Баба вытерла красные, натруженные руки о цветастый подол.
– Ну…
– Вас Роберт Иванович привёз, – баба страдала такой быстрой речью, что Катерина не только не могла слово вставить, но и с трудом успевала понять, что она говорит. – Я знала, знала, что наш Роберт себе необыкновенную женщину найдёт, знаменитую женщину, замечательную, нестандартную женщину…
– Но…
– … а Нюрка-то, Нюрка-чумичка, всем трендит, что не женится он никогда, будет по Ирине своей сохнуть, а Роберт-то, Роберт-то, знаменитость такую привёз, ой, да вся деревня на ушах ходить будет, ой, да в жизни-то вы какая красотка, оказывается ящик-то старит, толстит, и добавляет стервозности, так бабам и передам, а Нюрка-то, Нюрка-чумичка, и не поверит, что, Селеночка, вы в огороде…
– Послушайте...
– …стоите тут в одних трусиках, а я-то дура, заорала как оглашенная, тут клубника ранняя дикарём растёт, всё равно её никто не рвёт, так чего добру пропадать, а крапива, Селеночка, тут и правда, сладкая…
– Катя, – ради спортивного интереса попробовала Катерина вставить слово.
– …а ящик-то не только старит, толстит, но и имена меняет, я знаю, автограф называется…
– Псевдоним.
– …ой, да, точно, а бабы-то, бабы не поверят, что вы тут в огороде, в трусиках, ой, а как же вы подъехали, что я и не заметила, ведь я за домом-то столько лет приглядываю…
Катерина вдруг поняла, что выход из этого кошмара один – удрать. Она развернулась и, подгоняемая свирепой крапивой со спринтерской скоростью помчалась к дому.
– Ой, никто и не поверит… – неслось ей радостно вслед.
Полдня они провели на речке. Роберт Иванович не обманул: был там и берёзовый лес, и воздух, который хотелось жевать, и солнце жарило не хуже египетского. Природа старалась вовсю. И Роберт Иванович старался вовсю. Катерине было не скучно. И некогда было думать о том, та ли это деревня.
Вроде не та.
Вечером они накрыли на стол. Соорудили салатики из привезённых овощей, нарезали колбасы, сыра, разлили по бокалам вино и уселись друг против друга. На Роберте был простой трикотажный джемпер и джинсы, на Катерине длинный сарафан с открытыми плечами. Если бы не свечи в старых простых подсвечниках, идиллия смахивала бы на семейную.
– Ты не жалеешь, что решила поехать со мной? – Он накрыл её руку своей. Рука была тёплой и мягкой. Чересчур тёплой, и чересчур мягкой.
– Нет, – Катерина освободила руку лишь для того, чтобы самой положить её сверху. – Мне хорошо! Спокойно, весело, и очень… свободно.
