Нина Васина - Красная Шапочка, черные чулочки
– Ну, зачем?.. За бананами, наверное?..
– Нет.
– За грибами, за червями… я не знаю!
– Они ходят в лес за пауками! Очень бережно собирают много-много нефил в корзины и несут их домой.
Моя мама закрыла глаза и содрогнулась.
– Если хочешь, – она сильнее сжала мне руку, – мы сейчас с тобой разорвем у колен эту идиотскую обертку, из-за которой ты семенишь, как подбитая утка, скинем туфли и побежим что есть мочи к метро. А?..
– Ты не поняла. Они приносят их домой и вытаскивают из пауков нити паутины! Это прочные золотистые нити, из которых они ткут ленты, переливающиеся на солнце. А пауков потом опять относят в лес на прежнее место.
– Прекрасно. – Мама оглядывается. – Жаль, электрошокер у меня отобрали…
– Это очень дорогой шелк! Его только два часа тому назад доставили самолетом. Посмотри, какой способ плетения! Я потому и не известила тебя заранее о свадьбе, что шелк могли не достать – все-таки четыре метра…
Мама остановилась. Еще раз осмотрела меня.
– Ты хочешь сказать, что это?..
– Точно. На мне надета паутина мадагаскарской нефилы!
– А что это за подозрительное пятно под паутиной? Мне кажется или это в самом деле – красные трусы?!
– Точно.
– Детка моя бедная! – обхватила меня мама. – Мы в суд подадим! Не беспокойся. Если тебя привезли сюда под принуждением, не сопротивляйся, улучи минутку…
– Мама! – трясу я ее. – Это тот самый мужчина! Неужели ты не помнишь? Я рассказывала тебе, когда вернулась из Загниваловки! Вспомни – пирожки с яблоками, рыбное масло в горшочке! Ну?
– Ты меня пугаешь! Ты мне что-то рассказывала про Красную Шапочку и волка, при чем здесь свадьба?
– Вы мнете дорогой мадагаскарский шелк, – присоединилась к нам Авоська.
– Агелена, ты знала? – набросилась на нее мама.
– Я до последней минуты надеялась, что Нефила струсит. Да куда там! Вы что – не видите? Ваша дочь влюблена!
– Как это – влюблена? – хватается за голову мама. – В кого? Когда она успела?..
– Семь лет уже, – вздыхает Авоська.
– И Марго знала? – подозрительно щурится мама.
– Да, – кивает Авоська. – Мама пыталась помочь Нефиле. Профессионально. Ну, вы же ее знаете…
– А отец? Он знал?!
– Ну, вы уж скажете, – усмехается Авоська.
– Да! Ты говори, да не заговаривайся, – поддержала ее я. – Папочка только год как приобрел устойчивое психологическое равновесие, до этого его нельзя было нервировать.
– Психологическое равновесие? – подозрительно прищурилась мама. – И как его зовут?
– Кого? – опешила я.
– Это самое равновесие?!
Авоська только грустно усмехнулась:
– Вас не обманешь. Это пациентка мамы. Ей сорок семь.
– Не хочу ничего о нем знать! – вспомнила мама свой зарок. – Агелена! – Она посмотрела строго, хотя строгие взгляды получаются плохо, когда приходится задирать голову вверх. – Ты же сестра Нетке, ты выросла в среде постоянного обсуждения сексуальных отклонений! Почему ты ее не отговорила?
– Включи свои мозги и прекрати орать! – дернула я маму, развернув ее к себе. – Включила? Семь лет назад ты разбудила меня в шесть утра и заставила печь пирожки, помнишь?
– Да, но я не хотела…
– Если бы ты могла хорошо готовить, ничего бы не было! Твой инфантилизм и страх перед Рутой привел к этой свадьбе.
– Мы еще сделали селедочное масло! – обрадованно добавила мама. – Что ты говорила? Извини, я прослушала. Мы сделали масло с вареной горбушей и красной икрой, представляешь? – объяснила она Авоське.
Авоська смотрит на меня и делает большие глаза.
– Извини. – Я обнимаю маму и глажу ее по спине. – Я очень устала. Я иду в загс, потому что уже семь лет представляю всякие неприличные вещи, которые мы делаем с моим женихом. Надо этому положить конец.
– Убить? – вдруг шепотом предлагает моя мама. – Подать на него в суд?..
– Нет. Сделать наконец все эти неприличные вещи в реальности и устроить Нару. Где она, кстати?
– Марго обещала привезти. Да вот они, стоят у дверей.
И я сразу увидела стильную высокую Марго и девочку рядом с нею – в пышном розовом платье и туфельках с бантами.
– Ты потрясающе выглядишь! – воскликнула Марго, сразу же бросившаяся мять пальцами шелк.
– У тебя трусы светятся, как красный светофор, – одобрила и Нара. Подумала и добавила: – Через натянутый презерватив.
– Мы же договорились, что ты будешь держать рот закрытым! – простонала Марго, не переставая меня ощупывать и остановившись глазами на украшенной щиколотке. – Вы только послушайте! – прошептала она, пораженная, не в силах отвести глаз от ожерелья на моей ноге. – Светофор, на который натянут презерватив!..
– А зачем тогда ко мне подвели поздороваться этого огрызка в разорванном сзади пиджаке? – Нара ткнула пальцем в толпу. Марго, не глядя, шлепнула ее по руке.
Я оглянулась и сразу заметила мальчика во фраке, с черной бабочкой на ослепительно белой рубашке и с тщательно прилизанными волосами. Он смотрел на меня, криво усмехаясь. Он был совершенной копией своего отца, только уменьшенной и оттого устрашающе комичной, и по спине у меня пробежала первая дождинка будущих ливней ужаса, которые этот юноша еще призовет на мою голову.
В загсе Ёрик отвел Гамлета в комнату отдыха, застопорил ручку двери стулом и просил еще раз как следует подумать.
– Сейчас самое удобное время отказаться от этой нелепой затеи, – уговаривал он. – Мамаша невесты вся трясется от негодования, покажи ей, какой ты плохой мальчик, – они с дочкой убегут отсюда не оглядываясь и всю жизнь потом будут вспоминать, как счастливо избежали кошмара.
– Я обещал девочке жениться, я выполню это обещание, – отстраненно пробормотал Гамлет, задумчиво разглядывая что-то в окне.
– Значит, наша дружба уже ничего не стоит, – не спросил, а констатировал Ёрик.
– А при чем здесь дружба? – отвлекся от окна Гамлет.
– Я тебя прошу как друг: прекратить эту комедию. Я вот этим местом, понимаешь… – Ёрик стукнул себя в грудь, – чувствую крупные неприятности. Я не доверяю этой девчонке. Да и балаган со свадьбой!.. Ты меня знаешь. Я очень чувствительный насчет неприятностей. Я и тогда вам с Коброй говорил, чтобы вы не лезли в то дело, говорил?!
– Ёрик, я не понял, что у тебя тут? – Гамлет ткнул пальцем в то место, в которое только что колотил кулаком юрист.
– Душа у меня тут!
– А, душа! А я думал – желудок.
– Не надо меня смешить, – отмахнулся Ёрик.
– Смешного мало, – кивнул Гамлет. – И зря ты вспомнил про то дело, зря. Я как раз по тому самому делу и оказался тогда в лесу. И до сих пор сижу на счетчике у некоторых весьма важных особ. А в лесу я встретил девочку… – Гамлет поправил галстук на Ёрике. – А знали-то всего четыре человека об этом деле. Четыре. Ты да я, Кобра да Генерал. Мне твои желудочные ощущения сейчас ни к чему. Я женюсь – и точка.
– Какого черта ты вообще поехал в тот лес! – зашипел Ёрик.
– А это потому, друг мой детсадовский, что Кобра, выйдя из самолета, сразу сказал: «Гони в часть!»
– Да-а-а… – Ёрик помолчал, потом потрепал Гамлета по руке. – Тяжелый год был этот восемьдесят девятый, – вздохнул он. – Зачем себя мучить постоянными напоминаниями о нем?
– А с чего ты взял, что я себя…
– Брось, Гамлет. Семь лет ты наблюдал за жизнью этой девчушки и ее прибабахнутых родственников. За семь лет – ни одной зацепки. Самое время плюнуть на все и забыть, а ты устраиваешь эту свадьбу.
– Я ждал его в аэропорту. Было утро. Ясное. Такая, знаешь, легкая розовая дымка над полудюжиной самолетов и снующими туда-сюда между ними людишками – с муравья каждый. Когда пассажиры садились в автобус, Кобра в него вошел последним. Он двигался с трудом, я это заметил и на большом расстоянии. А в проходе для встречающих не появился. Ко мне подошла сопровождающая и попросила забрать его из автобуса. Сказала, что он перебрал в самолете. Я не поверил. Подхожу – а он уже спустился вниз, стоит на ветру – там всегда сильный ветер – улыбается желтым лицом, и из багажа – только пакет небольшой. Его Кобра прижимал обеими руками к животу. Вот сюда. Пониже того места, где у тебя душа прячется. Вот так. Пупок закрывал. «Отведи, – сказал, – меня к машине, только нежно. И улыбайся». И я как дурак улыбался, пока тащил его к автомобилю. Я сразу понял, что случилось несчастье, а улыбался потому, что думал – это знак такой. Кто-то держит его на мушке, я должен улыбаться… Бред полный, а тогда казалось самым важным на свете…
– Гамлет…
– Не перебивай. В машине он сразу сказал: «Гони в часть». Я включил мотор, он – на заднем сиденье – пакет убрал от живота, а там – дырка. Я только спросил: «Где тебя?» Он сказал, что его вели от самого банка, что стреляли уже возле аэропорта, что пуля, похоже, разрывная, что в самолет вошел чудом – турецкая полиция подкатила к отъезжающему трапу, когда люк уже закрыли, и что держится он последние шесть часов только на стимуляторах. Два раза были глубокие обмороки. Багаж утерян. Но Кобра сказал, что все сделал. И мы будем победителями, если я довезу его живым в медсанчасть под Струнино. На ходу одной рукой я перелопатил и сгреб в один ком все бинты, что были в аптечке. Кобра принял две последние таблетки. До Загорска я выжимал сколько мог. А потом заблудился. Вроде повернул правильно, а смотрю – указатели на Александров пошли. Вернулся, поехал проселочными. А Кобра говорит: «Останови, я подышу». Мы останавливались три раза. Два раза он дышал, а последний… заднее колесо завязло. И Кобра стал умирать. Из него уже и кровь не вытекала. И машина – ни с места! Я не спрашивал его, он сам заговорил: «Узнаешь, где деньги, когда привезешь меня в санчасть». Я вижу – он уже… Плохо так на меня смотрит, другим взглядом, незнакомым. Тогда я попросил, чтобы он сказал. Ни в какую. Ухмыляется погано так, как будто подозревает, что я его брошу. Знаешь, Ёрик, я иногда вижу его во сне. Он стоит на большом пространстве, вроде летного поля, и зажимает свою рану на животе. Знал бы ты, до чего я дошел там в лесу!..
