Итак, моя милая… - Чейз Джеймс Хедли

— О, — улыбнулся адвокат, — тогда лучше источника, чем я, вам не найти. Вы не прочь промочить горло?

— Я предпочел бы поговорить в вашей машине. Полагаю, завсегдатаи клуба не будут в восторге, узрев полицейского.

— Думаю, вы правы. — Бразенстайн распахнул дверцу. — Ныряйте.

Внутри обитого белой кожей салона было удивительно уютно и прохладно. Мягко шелестел кондиционер, но шум не помешал Террелу выложить, за какими именно сведениями он охотится.

— Пок Тохоло? Прекрасно помню. — Хозяин машины сцепил пальцы рук. — Симпатичный парень и мартини готовил лучше всех в городе. Но старина Хадсон стал к нему придираться, поэтому он вынужден был уволиться…

— Так я и думал, — сказал капитан. — А как к нему относились остальные члены клуба?

Бразенстайн пожал плечами:

— Девять десятых из их числа уверены: если ты не белый, значит не человек. Мне семинолы по душе, а вот остальные считают их не более чем говорящей мебелью.

— А с миссис Данк Бройлер у него были конфликты?

— Хм, вы угадали, Фрэнк. — Адвокат прищурился. — Месяца три назад эта дряхлая развалина отвлеклась от игры в бридж, который обожала не меньше своей противной псины, и велела Поку, обносящему игральные столы подносом с напитками, «проветрить собачку». Тохоло вежливо — я это слышал своими ушами, потому что играл за соседним столом — объяснил, что не имеет права покидать бар. И миссис Данк Бройлер обозвала его зажравшимся красножопым.

— А он?

— Что ему оставалось делать, если ее партнеры посоветовали парню не выступать и проветрить собачку. Пришлось семинолу подчиниться.

— Как звали ее партнеров?

— Ридл, Маккин и Джефферсон Лэйси.

Террел помрачнел.

— Что-то вырисовывается. Маккин, Ридл с любовницей и старуха Бройлер мертвы. Я хотел бы поговорить с Лэйси.

— Ради бога, — всплеснул руками Бразенстайн. — Он у нас в привилегированном положении. У него в клубе имеется даже отдельная комната. Пойдемте, я вас познакомлю.

Но через пять минут выяснилось, что мистер Лэйси с полчаса назад куда-то уехал.

Разве мог Террел предположить, что в этот самый момент Джефферсон Лэйси, бледный от страха, приклеивает конверт с пятью сотенными бумажками к днищу телефона-автомата, что располагается в будке с левой стороны перрона железнодорожного вокзала?

Когда Мэгги вошла в забитый туристами вестибюль третьезвездочного отеля «Эксельсиор», ей было на все наплевать. Вчера вечером Чак приказал ей забрать в пяти разных телефонных будках пять конвертов. И подкрепил приказ физическим воздействием…

— Когда сделаешь это, лапочка, денежки потекут к нам рекой, — тиская ее за бока, хохотнул он. — Тебе жутко повезло, вытянула счастливый билетик в лотерею.

Она посмотрела на него внимательно:

— Уж не ты ли этот самый билетик?

Чак самодовольно потрогал себя за квадратную челюсть:

— В самое яблочко, моя прелесть. Другие бабы полжизни отдали бы, лишь бы заполучить такое счастье, а тебе свалилось само.

— Нет, вы все видели? — взывая к несуществующей аудитории, воскликнула девушка. — Я рискую, отдаю ему все деньги, и это называется счастьем!

— Молчи, дура, — лениво процедил сквозь зубы ее дружок. — Твоя беда в том, что в этой черепушке, — он больно постучал согнутым пальцем по ее голове, — нет мозгов, одна пустота. Зато у меня ума палата. В каждом конверте, которые ты соберешь, по пять сотен монет. Быстро сосчитай сумму!

— Отстань, дебил! — попыталась вырваться из липких объятий Мэгги.

Жаркая пощечина опрокинула девушку на спину, Чак навис над ней.

— Я жду ответа, сучка, — злобно прошептал он. — Ну-ка, вспоминай живо, чему тебя в школе учили!

Мэгги взялась за пылавшую щеку и немигающе уставилась на него в упор.

— Не знаю и знать не желаю, — обреченно прошептала она в ответ.

Вторая пощечина ожгла другую щеку.

— Итак, сколько?

Мэгги испытывала ужас, но сжала зубы и зажмурила глаза. А, будь что будет, но этот подонок не выбьет из нее то, что хочет.

— Ну и дьявол с тобой, бестолочь! — презрительно заявил Чак. — Совсем достала. Это ж надо, бабки посчитать не в состоянии! Завтра ты снимешь две с половиной штуки! Понимаешь, дуреха? Две с половиной! А потом ноги в руки и вперед! С такой суммой нам сам черт не брат!

Он лениво мазнул ее по подбородку. Не сильно, но чувствительно.

До Мэгги наконец дошло то, что в нее настойчиво вбивали между оплеухами.

— А он как? — разлепила она вспухшие губы.

— Ага, — удовлетворенно воскликнул Чак, — сообразила все-таки. Значит, в черепушке не абсолютная пустота, кое-что имеется. Впервые слышу от тебя что-то путное. С тех пор, как подобрал.

Подобрал?

Ее подобрали… как бездомную кошку или заблудившуюся собаку… как поганую суку, тварь безымянную… Если задуматься, это недалеко от истины. Тварь она и есть. Не безымянная, но тварь.

— Эй ты, прекрати косить под мумию, слушай, что я тебе скажу! Этот индеец полоумный… У него в башке полно тараканов. Я не рассказывал, но он едва меня не убил. В самый первый раз… Когда мы ходили купаться.

«Зачем он все это говорит? Тоже мне, нашел кому исповедоваться. Твари, которую подобрал на улице».

— Он хоть и чокнутый, но дело свое знает туго. Быстро скумекал, где достать денежки. Поэтому я и вошел к нему в долю, но как захапаем пяток конвертов, так и слиняем. Две с половиной тысячи зелененьких, это не хрен собачий…

Мэгги почудился отчий дом. Отчетливо предстали перед глазами мать и отец. Сидят, обнявшись, в убогой гостиной и пялятся в мерцающий экран. Сколько она их помнит, столько они сидят и смотрят телевизор. И нету других забот.

— Лапочка, ты что, заснула? — Резкий окрик Чака возвратил ее назад, в эту опостылевшую до чертиков комнату с выцветшими обоями и влажными пятнами на потолке.

— Что ты сказал?

— Как только заберем денежки, садимся в его тачку и — фьюить, только нас и видели! Нет, поверить не могу, две с половиной тысячи!

Мэгги вспомнилось, как Чак ей говорил про полоумного индейца совсем недавно. Дескать, отвязаться от него трудно. Убежишь, скажем, в Майами, но и там он достанет. Всадит перо или из пушки выстрелит.

В ту минуту она и решила, что ей наплевать на смерть. Пусть хоть земля разверзнется, ей хоть бы хны.

Девушка протолкнулась сквозь галдящую толпу к телефонным будкам и будто ненароком посмотрела по сторонам. Никому до нее не было дела. Кабинка под третьим номером была пуста. Мэгги зашла внутрь и пошарила рукой под днищем таксофона. Конверт был на месте. Секундой позже он нырнул в ее сумочку.

Уже в «бьюике» она бросила его на колени Чаку. Но тот даже не обратил на это внимания. Прищуренные глазки ее дружка сверлили выход из отеля. Если ей было наплевать на мир, то ему совсем наоборот! Боится, гаденыш… На секунду в душе девушки поднялась волна превосходства над этим подонком, но тут же это чувство схлынуло. И на это Мэгги было глубоко плевать.

Все-таки алчность оказалась выше трусости. Чак надорвал конверт и пересчитал купюры. В глубине зрачков запрыгали чертята удовлетворения.

«Боже мой, — подумала она, — какое же будущее ожидает меня, если останусь с таким мелким подонком?» Безнадежность окутала девушку саваном, в каком провожают в последний путь.

— Сейчас на вокзал, — сказал Чак. — Все запомнила? Левый перрон, будка номер восемь. Я тебя высажу заранее и подберу на привокзальной площади.

Он не поехал по бульвару, забитому автомобилями, а избрал кружной путь по боковым улочкам. Мэгги отрешенно взирала на проносящиеся мимо дома, за стенами которых кипела будничная размеренная жизнь.

— Вперед, а там хоть трава не расти! — Чаку пришлось чуть ли не силой выпихнуть девушку из машины — она снова унеслась в грезах далеко-далеко. В убогую гостиную с работающим круглосуточно телевизором с двумя силуэтами на фоне окна.

Она прошла по перрону, добралась до заветной восьмерки, нащупала конверт, привычным движением отправила его в сумочку, вышла на площадь и пересекла примыкающую к ней улицу.