Итак, моя милая… - Чейз Джеймс Хедли

Чак снова залез в машину.

— Приятный мальчишка, и вообще, понимаешь, здорово, когда малыши вежливы и воспитанны. Когда я был в таком возрасте, у меня никогда не было мячика. У меня вообще не было ни одной, даже самой дешевой игрушки.

— Я хочу уйти! — сказала Мэгги дрожащим голосом. — Слышишь? Я ухожу!

— А жить хочешь, лапочка?

Она вдруг почувствовала, как у нее прошло влечение к этому мужчине.

— Может быть, мне послать тебе письмо? — с издевкой поинтересовался Чак. — Согласен, Пок чокнутый, не повезло тебе. И мне тоже. Когда имеешь дело с индейцем, да еще чокнутым, не так-то просто уйти, даже если очень захочешь. Попробуй уйди. Весь вопрос в том, как далеко удастся уйти. Ну, хорошо, допустим, доедешь до Майами. Не знаю, как ты сделаешь это без денег, но, положим, сделаешь, а там тебя пристрелят или прирежут. — Он поднял записку. — Ты прочитала, верно? Вот и подумай, жить хочешь?

Мэгги отбросила прядь волос за спину:

— Не испугаешь! Я ухожу!

— Знаешь что? Ты мне надоела. Иди-иди, крошка. Но одного меня никто не заставит сделать…

Мэгги уставилась на него в немом вопросе.

— Ни одного цветочка не пришлю на твои похороны!

— Эй, мистер!

Это вернулся парнишка, и Чак улыбнулся.

— Хотите еще стукнуть?

Чак взглянул на Мэгги:

— Давай… стукнем вместе?

Он вылез из машины и высоко подкинул мяч. Потом побежал с ребенком к морю, ведя мяч ногой. Затем стукнул так, чтобы мяч долетел до малыша. Мэгги наблюдала за игроками. Одиночество, безнадежность в будущем и страх приковали ее к месту. Она все еще сидела на месте, когда Чак наигравшись с мальчишкой, вернулся.

На городском рынке можно было купить любые фрукты и овощи — бананы, ананасы, спаржу, ранние огурцы, апельсины. Каждый лоток имел собственного поставщика. Большинство из них принадлежало индейцам. Пок Тохоло стоял перед грудой апельсинов, принадлежащих индейцу Юпитеру Льюису. Это был круглый, словно мяч, мужичок, который органически ненавидел богатых белых и полицейских вне зависимости от их расовой принадлежности, но был достаточно умен, чтобы вовремя почувствовать опасность. Он был известен полиции, как «надежный», и никогда не занимался никакими делами, кроме своих. Когда к нему пришел увалень Тохоло и сказал, что он сможет работать у него за бесплатно, Юпитер сразу почувствовал неладное. Он знал отца Пока и подозревал, что парень бунтарь по натуре. Юпитер прекрасно понял, что парень никогда не согласился бы работать бесплатно, если бы ему не требовалось убежище. И Юпитер согласился без колебаний.

Когда два потных детектива появились перед его прилавком, Льюис уже знал, чем объяснить присутствие Тохоло. Прекрасно знали и детективы, что их задание безнадежно, ибо индейцы покрывали друг друга.

— Это мой кузен. — Льюис показал все свои золотые коронки. — Он очень хороший мальчик, весь в меня. У нас одна фамилия — Льюис. Он — Джо, а я — Юпитер.

Детективы записали.

Льюис и Тохоло обменялись понимающими улыбками.

Зато Максу Якоби, который проверял мотели, повезло. Миссис Берта Харрисон терпеть не могла полицейских. Лет тридцать назад, еще до войны с Японией, ее поймали при попытке вынести из универсама пачку макарон и три куска мыла. Она до сих пор не могла забыть, как с ней обошлись в участке. Поэтому, когда Якоби появился в мотеле «Добро пожаловать», она решила быть с ним холодной, как мрамор. Как всегда, вдова что-то жевала. Может быть, даже гамбургер.

— Мы ищем индейца, — сказал Якоби, ни на что не надеясь. — Около двадцати пяти лет, черные волосы, высокий, одет в цветную рубашку и джинсы. — За день он повторял эти слова раз тридцать, и они ничего не дали. Но детектив не сдавался и повторял, что в этом заключается полицейская работа. — У вас не было такого?

— А в чем дело? — Берта дыхнула луком прямо в лицо Якоби. — Если бы я помнила всех, кто тут бывает, то могла бы сколотить капиталец, выступая на телевидении, а?

— У вас что, часто останавливаются индейцы?

Якоби понял, что старая карга — крепкий орешек.

— Что часто не могу сказать.

Она откусила еще кусок и задвигала челюстями.

— Это очень важно. — В голосе Якоби появился металл. — Мы расследуем серию убийств. Я спрашиваю, не останавливался ли у вас молодой индеец?

Берта засунула в рот палец и вытащила оттуда застрявший кусок мяса.

— Я ничего не знаю об убийствах. Это дело полиции.

— Молодой индеец останавливался?

— Он убийца? — Внезапно Берта потеряла выдержку. Как бы ни хотелось ей держаться от этого подальше, она поняла, что детектив не отстанет. — У меня был индеец.

Через пять минут в кармане у Якоби лежало описание, которое совпадало с тем, которое дал швейцар «Плаза-Бич». Макс с трудом сдерживал нетерпение.

— Он отметился в книге?

— Каждый обязан это сделать.

Берта достала замусоленную тетрадь.

— Гарри Люкон? Он записался под этой фамилией? — Да.

— А двое других? Мистер и миссис Аллен?

— Очень милые люди. Они приехали вместе с ним на машине.

— Заняли комнаты четыре и пять?

— Да.

— Можно позвонить по вашему телефону?

— Будьте, как дома, — покорно сказала Берта. — Господи! Теперь полицейских здесь будет больше, чем москитов вокруг дома.

Якоби улыбнулся ей:

— Вы очень умная женщина, миссис Харрисон.

В это время дня роскошный бар клуба был пуст. Лепски нашел Дрефа Тохоло в одиночестве. Он молча составлял на подносе легкие, закуски в стеклянных вазочках, чтобы быть готовым к часу коктейля, который должен был вот-вот начаться. Тохоло был маленьким человечком с седыми волосами и узкими щелочками вместо глаз. Когда старый индеец увидел Лепски, входящего в зал, он отставил блюдо с солеными сухариками в сторону, и лицо его стало бесстрастным. Он сразу распознавал фараонов. Сам факт, что здесь, в святая святых Его Величества Капитала появился полицейский, говорил о том, что произошло нечто из ряда вон выходящее. У Дрефа было узкое морщинистое лицо. Совесть его была чиста, и он смотрел на Лепски, ничем не выказывая, что встревожен.

— Вы Тохоло?

— Да, сэр. Это моя фамилия.

— Помогите мне, пожалуйста. Мистер Хадсон говорит, что не может вспомнить молодого черноволосого индейца лет двадцати трех-двадцати четырех, который здесь работал.

Тохоло поднял голову:

— Вы говорите о моем сыне, сэр?

Лепски не думал, что это будет так просто.

— Ваш сын? Он тоже здесь работает?

Старик отрицательно покачал головой:

— Он сделал бы здесь отличную карьеру. Пок — отличный бармен, гораздо лучше, чем я. У него талант. Но мистер Хадсон полагал, что он слишком молод, и уволил его.

Лепски пристально посмотрел на старика. Вспышка ненависти, которую Дреф не смог утаить, произнося имя секретаря, не ускользнула от детектива.

— Где ваш сын находится сейчас?

— Этого я не знаю, сэр. Он уехал из города. Я ничего не слышал о нем уже месяцев пять. Надеюсь, он нашел хорошую работу где-нибудь в баре. У него есть талант.

— Как долго он успел здесь проработать, прежде чем мистер Хадсон решил, что он слишком молод?

— Как долго? Около девяти недель.

— А кроме мистера Хадсона кто-нибудь полагал, что он слишком молод?

— Нет, сэр. На моего сына никто не жаловался.

— Может быть, между вашим сыном и мистером Хадсоном вышло какое-нибудь недоразумение?

— Это не мое дело, сэр.

— Расскажите мне о вашем сыне. Вы ладили между собой? Почему он не писал вам?

Тохоло посмотрел на свои морщинистые руки:

— Мой сын попал в беду, сэр?

— Вы читали о Палаче?

Старик уставился на Лепски.

— Да, сэр.

— Мы знаем, что этот убийца — индеец, — мягко сказал Лепски. — Он убил двух членов вашего клуба и женщину, о чьей связи знали в клубе. Этот парень ненормален. Мы должны найти его прежде, чем он убьет еще кого-нибудь. Мы знаем, что он молод. Поэтому я и спрашиваю, что за мальчик ваш сын?

Лицо старика посерело.