Это смертное тело - Джордж Элизабет

Как будто услышав этот вопрос, Джина сказала:

— На свете так мало людей, полностью доверяющих друг другу. Правда?

Он не ответил, но вынужден был посмотреть на нее, прямо ей в глаза, и сам факт принуждения заставил его оторвать от нее взгляд и посмотреть куда-то еще. Например, в окно. Он повернулся к окну, увидел загон и пони в нем.

— Ты говорила, что боишься их, — медленно сказал Гордон. — А сама вошла туда. Ты была там рядом с ними. Значит, ты не боялась. Потому что, если бы тебе было страшно, ты не вошла бы туда ни под каким видом.

— Ты о лошадях? Гордон, я же пыталась тебе объяснить…

— Ты просто подождала бы меня, чтобы я выпустил их в лес. Ты знала, что я делаю это. Я бы их выпустил. И ты смогла бы спокойно войти в загон, но тогда у тебя не было бы повода входить туда.

— Гордон, Гордон. — Она подошла совсем близко. — Ты только послушай себя! Несешь какую-то бессмыслицу.

Словно животное, он чувствовал ее запах, так близко она к нему стояла. Запах был слабым, в нем соединился аромат духов, легкий запах пота и чего-то еще. Он подумал, что это — страх. Возможно, страх разоблачения. Его ли разоблачения или ее, он не знал, но запах был, он был настоящим. Диким.

На его руках поднялись волоски, как будто он почуял опасность. Впрочем, так оно и было. Гордон всегда был в опасности, и это показалось ему таким странным, что он чуть не расхохотался, как дикарь, когда понял простую истину, что все в его жизни было наоборот: он мог спрятаться, но не мог убежать.

— В чем ты меня обвиняешь? — спросила Джина. — Почему ты вообще в чем-то меня обвиняешь? Ты ведешь себя как…

Она замолчала, и не потому, что подыскивала нужное слово. Ее молчание таило в себе намек, что она отлично знает, как Гордон себя ведет, но не желает говорить ему это в глаза.

— Ты хочешь, чтобы меня арестовали? — Гордон по-прежнему смотрел на пони. Ему казалось, что они знают ответ. — Ты хочешь неприятностей на мою голову.

— Зачем бы мне этого хотеть? Посмотри на меня. Пожалуйста. Повернись. Посмотри на меня, Гордон.

Он почувствовал у себя на плече ее руку и вздрогнул. Она убрала руку. Позвала его по имени.

— Она была жива, когда я ушел от нее, — сказал Гордон. — Она сидела на каменной скамье на кладбище. И она была жива. Клянусь!

— Конечно, она была жива, — прошептала Джина. — У тебя не было причины убивать Джемайму.

Пони побежали вдоль ограды, словно знали, что их пора отпустить.

— Никто в это не поверит, — сказал он больше себе, чем ей. — Он-то уж точно не поверит, раз у него появились эти билеты и квитанция.

Значит, он вернется, подумал Гордон. И будет возвращаться снова и снова. Снова и снова, бесконечно.

— Тогда ты должен сказать правду. — Джина опять к нему притронулась, на этот раз к затылку, ее пальцы легко легли ему на волосы. — Почему ты с самого начала не сказал правду?

В том-то и вопрос, горько подумал Гордон. Сказать правду — и к черту все последствия, даже если они обернутся смертью. Или чем-то похуже, чем смерть, — по крайней мере, смерть положит конец тому, как он живет.

Джина прошептала ему в ухо:

— Почему ты мне не сказал? Ты всегда можешь говорить со мной, Гордон. Что бы ты мне ни сказал, я к тебе своего отношения не изменю.

Она прижалась щекой к его спине, обхватила его за талию. Потом ее мягкие руки, ее опытные руки оказались у него на груди.

— Гордон, Гордон, — пробормотала она, и ее руки опустились сначала ему на живот, а потом между бедер и стали ласкать его. — Я никогда, никогда, дорогой…

Он почувствовал жар, напряжение, прилив крови. Это было так хорошо, что все остальное выскочило у него из головы. Ну и пусть, пусть, пусть это случится, подумал он. Если он не заслужил…

Он со стоном вывернулся из ее рук и посмотрел ей в лицо.

Джина заморгала.

— Гордон…

— Нет!

— Почему? Гордон, так мало людей…

— Уйди от меня. Теперь я все понимаю. Это из-за тебя…

— Гордон! Гордон!

— Я не хочу, чтобы ты здесь жила. Хочу, чтобы ты ушла. Убирайся к черту!

Мередит направлялась к своей машине, когда зазвонил ее мобильник. Это была Джина. Она всхлипывала, задыхалась, и было непонятно, что она говорит. Мередит удалось разобрать лишь, что после их визита в полицию Линдхерста между Джиной и Гордоном Джосси что-то произошло. Сначала Мередит подумала, что старший суперинтендант Уайтинг явился к Гордону с вещественным доказательством, которое они ему вручили, но оказалось, что это не так, а если и так, то Джина об этом не говорила. Сказала же она следующее: Гордон каким-то образом обнаружил, что его железнодорожные билеты и квитанция из гостиницы попали в руки копов, и страшно разгневался. Джина сбежала от него и теперь находится в своей конуре над чайной «Безумный шляпник».

— Я так напугана, — плакала Джина. — Он знает, что это я. Не представляю, что он сделает. Я пыталась притворяться… Он меня обвинил… Что я могла сказать? Я не знала, как заставить его поверить… Я так боюсь. Я не могу здесь оставаться. Если останусь, он придет. Он знает, где… — Джина снова всхлипнула. — Я бы никогда… Он бы ничего с ней не сделал. Но я подумала, что он должен объяснить полиции… потому что если они обнаружат…

— Я сейчас же к тебе приеду, — сказала Мередит. — Если он станет ломиться в дверь, набери девять-девять-девять.

— Где ты?

— В Рингвуде.

— Но это займет… Он приедет за мной, Мередит. Он был так зол.

— Тогда иди в чайную. Туда он за тобой не придет. При народе не станет. Кричи изо всей мочи, если придется.

— Мне не надо было…

— Что? Идти к копам? А что же тебе оставалось?

— Но как он узнал, что билеты у них? Как он мог узнать? Ты кому-то сказала?

Мередит колебалась. Ей не хотелось сознаваться, что она сказала Робби Хастингсу. Она ускорила шаги и сказала:

— Этот человек, Уайтинг… Наверное, он сразу поехал к Гордону и стал задавать вопросы. Но это хорошо, Джина. Ведь этого мы и хотели. Разве ты не видишь?

— Я понимала, что он узнает. Поэтому я и хотела, чтобы ты…

— Все будет хорошо. — Мередит закончила разговор.

В данный момент она находилась на некотором расстоянии от Линдхерста, но дорога из Рингвуда с двухсторонним движением позволяла ехать быстро. Мередит нервничала и, чтобы успокоиться, поставила запись с подбадривающими фразами. Она лихорадочно повторяла произносимые слова: «Я тебя люблю; ты мне нужна; ты — мой главный человек; я вижу тебя и слышу тебя; дело не в том, что ты делаешь, а в том, что ты та, кого я люблю; я люблю тебя, ты нужна мне; ты — мой главный человек; я вижу тебя, и я слышу тебя; дело не в том, что ты делаешь, а в том, что ты та, кого я люблю». И потом: «Я спокойна, я спокойна, я спокойна». А когда этого оказалось недостаточно: «Я — дитя Бога, любимая Им, я — дитя Бога, любимая Им».

В Линдхерст Мередит примчалась через двадцать минут. К тому времени она почти успокоилась. Оставив свой автомобиль возле музея Нью-Фореста, она поспешила через узкий выход стоянки к главной улице, с легкостью пробираясь между машинами благодаря отсветам автомобильных фар на Ромси-роуд.

Джины в чайной не было. Ее закрыли для посетителей, но владелица еще находилась там — делала вечернюю уборку, так что, если бы Джина захотела, она могла бы остаться в чайной, чтобы себя обезопасить. Ну а раз ее нет, заключила Мередит, это значит, что Джина успокоилась.

Мередит поднялась по лестнице. Наверху было тихо, лишь с улицы через открытую дверь доносился шум. Как и раньше, здесь было жарче, чем в аду, и по спине Мередит струйкой потек пот, хотя она и понимала, что это лишь частично вызвано жарой. Не меньшую роль играл страх. Что, если он уже здесь? В комнате? С Джиной? Что, если он последовал за ней в Линдхерст и готов сделать самое худшее?

Едва Мередит постучала в дверь, как ей отворили. Такой она Джину еще не видела. Ее лицо распухло и покраснело от слез. К верхней части руки она прижимала мягкую тряпочку, а рукав блузки был разорван по шву.