Николас Блейк - Требуются доказательства. Бренна земная плоть (сборник)
Далее собрание переместилось в еще одну свежевыкрашенную избушку на краю деревни. Народ возвысил голос и не смолкал до тех пор, пока вдова не услышала, что этому господину от нее нужно, и что он, с божьей помощью, проделал далекий путь из Америки, и что карманы у него набиты золотом. На этом Фланаган повелительным жестом остановил стихийное вече и разогнал его, как стаю гусей. Затем ухватил Найджела за локоть и прошипел ему в самое ухо, с выражением, которое сделало бы честь участнику античной трагедии: «Не вздумайте никому говорить, что вы из полиции, иначе эта старая дама зарубит вас прямо на месте».
Однако же вдова О’Брайан не выказала и тени агрессии. Это была маленькая толстушка с выцветшими голубыми глазами и изборожденным морщинами, как скорлупа грецкого ореха, лицом. На голове у нее был красный платок. Она низко поклонилась Найджелу и сделала шаг в сторону, приглашая его войти в хижину. Тут стоял густой запах торфяного дыма, упорно не желающего улетучиваться сквозь дыру в крыше, служащую дымоходом. Откашливаясь и моргая – глаза не сразу привыкли к царящему здесь полумраку, – Найджел присел на колченогий стул. На колени ему немедленно попыталась взлететь курица, из загона, обнесенного невысокой оградой, недовольно поглядывал козел. Вдова О’Брайан с чем-то возилась в сторонке. Чуть спустя появился чайник и две чашки.
– Немного чаю, сэр, после дороги, – предложила она с изысканной вежливостью. – Хороший чай, крепкий, мышь по нему пробежит – лапок не замочит.
Найджела вдруг охватило безумное желание вытащить из нагрудного кармана живую мышь, как это с невероятной ловкостью проделывал Харпо Маркс[58] в роли бойскаута. Но он просто отхлебнул чаю и приступил к разговору.
– Я приехал, чтобы разузнать кое-что о семье Фиеров. Они жили в Мейнарт-Хаусе. Мне сказали, лучше вас мне в этом никто не поможет.
– А-а, вы про Фиеров, – с довольной улыбкой протянула миссис О’Брайан и откинулась на спинку кресла-качалки. – Ну конечно же, мне есть что про них рассказать. Только я не жила в Большом доме с тех пор, как мой муж, упокой Господь его душу, умер у меня на руках, и до того дня, когда дом сожгли дотла эти бандиты-таны[59]. Ох и люди были – мистер Фиер и его жена! Других таких, хоть до Дублина дойдешь, не отыщешь.
– Я так понимаю, вы служили у них экономкой, миссис О’Брайан?
– Нет, – покачала головой старушка, явно польщенная. – Меня взяли в Большой дом няней мисс Джудит, когда она была еще совсем младенцем. Что за чудесная крошка была! И брат Дермот ей под стать. Правильный молодой человек. Но упрямый! – Миссис О’Брайан вскинула руки и воздела очи горе. – Сколько раз я перекидывала его через колено – мисс Джудит тоже – и лупила домашними тапочками. Ну и проказники были! Заводили друг дружку и мучили всех домашних. Но знаете, сэр, долго на них сердиться было нельзя. Подойдут, поднимут головки, улыбнутся, словно два ангелочка, а после давай швырять камнями в стекла оранжереи, или размалевывать в доме стены, или другие штучки откалывать.
– Хорошо им было, наверное, носиться здесь на свободе, место-то какое. Наверное, вы гордились ими, когда они выросли.
– Да, пока они были рядом, – вздохнула старая нянька. – Мистер Дермот правильный был молодой человек. Все девчонки в Вексфорде и Уиклоу за ним бегали, что было, то было. А как он ездил на лошади! Выигрывал все скачки с препятствиями на юго-востоке и еще получил приз по выездке в Дублине. А в один прекрасный день, никому, кроме, может, мисс Джудит, не сказав ни слова, он вместе с этим юным чертенком Джеком Ламбертом куда-то исчез. Через два дня его бедная матушка получила письмо – волосы рвала на себе, все никак не могла успокоиться, – и говорилось в нем, в этом письме, что они с Джеком записались в английскую армию и скоро привезут ей красивый подарок аж из Берлина.
– Кто такой Джек Ламберт?
– Он служил в доме, помощник садовника был. Мистер Фиер взял его по рекомендации виконта Фернса, и работал он, ничего не скажу, хорошо, не ленился, разве что они с мистером Дермотом на какую-нибудь гулянку подадутся. Но проработал здесь Джек только год, а потом они с мистером Дермотом вбили в свои глупые головы, что им надо в Англию, словно здесь чего не хватает. Что потом с этим малым случилось, я не знаю. А мистера Дермота убило во Франции, в год Пасхального восстания[60]. Отец его так и не перенес удара. Сильный, крепкий мужчина был, упокой Господь его душу, но тут не выдержал. Умер на следующий год, да и бедная миссис Фиер протянула недолго. Она была последней среди Фиеров, и, по-моему, трудно найти семью более несчастную, чем они.
– Мисс Джудит тоже умерла?
– Да. Еще до брата, родная моя. Для меня это было как собственного ребенка потерять. И что мне по сердцу ударило, так это что бедняжка от горя умерла. Сама себя убила, а ведь всего год назад такая веселая была, как солнечный лучик, и казалось, что ничего дурного с ней не может случиться.
Старая нянька замолчала. Найджел почувствовал резь в глазах, и торфяной дым здесь был ни при чем. Странное ощущение, ведь он эту девушку никогда не видел. Или все же видел? В сознании что-то смутно замерцало – два изображения начали накладываться одно на другое.
– Погодите, сейчас свежий чай заварю, – нарушила молчание миссис О’Брайан, – и тогда уж всю историю расскажу.
Старуха, походившая в этот момент на ведьму, захлопотала у печки, а Найджел встал размяться, но тут же ударился головой о шмат сала, свисавший с балки, и предусмотрительно вернулся туда, где сидел.
– Мисс Джудит превратилась в красивую рослую девушку – отец души в ней не чаял. Да ее все любили, даже лошади и коровы с места срывались, стоило ей окликнуть их; и сердце такое доброе, что последнюю рубашку нищему отдаст. Правда, сорванец вроде брата. И в то же время – сама свежесть и невинность, как Дева Мария. Слишком, по-моему, была она невинной для нашего мира. Ну вот, а у хозяина-то родич был, мистер Кавендиш, он каждое лето приезжал погостить. Первый раз он приехал, когда мисс Джудит была еще девочкой, не старше тринадцати лет. Он, бывало, играл с ней, она называла его дядя Эдвард. Это был представительный, видный господин, одет с иголочки, своя машина, все честь по чести, таких в наших краях почти не увидишь, помещички даже по тем временам были такие бедные, что конину с голодухи ели. А через несколько лет мисс Джудит решила, что влюбилась в него, а ведь он по годам ей, как в книгах-то пишут, в отцы годился. Понимаете, против него я ничего не говорю – настоящий джентльмен, хотя для нас, ирландцев, немного накрахмаленный. Мисс Джудит и так, и сяк к нему подкатывалась, а он достойно держался. Но потом все же и сам в нее влюбился. И кто бы в него камень за это кинул – стоило посмотреть только на нашу красавицу, да ей ни одна девчонка в графстве Вексфорд не годилась в подметки. Ну а она, говорю, решила, что влюблена в него. Папаша был человек суровый, нрав, что у сатаны, так что мисс Джудит его побаивалась, хотя и самой палец в рот не клади. Понимала, что он вне себя будет, коли узнает про нее и этого мистера Кавендиша, ведь папаша считал, что она еще совсем ребенок, едва из колыбели. Да, и еще мисс Джудит запоем книги читала, ну и нахваталась всякой романтики, как все молодые девушки. Она писала этому мистеру Кавендишу письма и заставляла меня относить их на почту, потому что папаша, мне кажется, уже начал что-то подозревать. Она, если что вобьет себе в голову, всегда могла надавить на меня своим маленьким пальчиком. А мистер Кавендиш отвечал ей через подружку мисс Джудит, так, чтобы папаша ни о чем не догадался по почерку.
Глупости, конечно, и я часто говорила мисс Джудит, что ничем хорошим это не кончится, а она только злилась. Но все это – сущая ерунда в сравнении с тем, что случилось потом. Появился этот самый Джек Ламберт, о котором я уже говорила.
– И когда это было, миссис О’Брайан?
– Юный Ламберт завербовался в армию вместе с мистером Фиером в девятьсот тринадцатом. Помнится, впервые приехал он осенью, уже после того, как мистер Кавендиш вернулся домой. Не прошло и нескольких месяцев, как он совершенно околдовал мисс Джудит. Настойчив был, доложу я вам, как дьявол, язык такой, святой Петр мигом свои ключи сдаст, а посмотрит на вас своими бесстыжими глазами, темно-голубые они у него были, и руки сами собой тянутся к чаше со святой водой. Хорошо помню тот день – это было следующей весной, а весна – опасное время для юных девушек, – когда мисс Джудит пришла ко мне, и смеется, и плачет. «Тетенька, – говорит, – я такая счастливая. Я люблю его и не знаю, что мне делать, совсем не знаю».
«Потерпи, ягненочек, – отвечаю, – наверняка ведь он летом приедет, тебе будет уже восемнадцать, и, может, папенька твой согласится, чтобы вы повенчались».
«Да нет, – говорит, – я вовсе не про него. Я Джека Ламберта люблю, – говорит, и вид у нее такой горделивый и высокомерный, как у императрицы, но и испуганный, как у девчонки, нашедшей на улице кошелек с деньгами».
