Роберт Гэлбрейт - На службе зла
До наступления сумерек он отмахал приличный путь мимо пабов, где смеялись и флиртовали мужчины и женщины, мимо ресторанов и кинотеатров, высматривая, выслеживая с терпением охотника. В этот воскресный час заканчивался короткий рабочий день, но труженики погоды не делали: на улицах и без того было полно народу – туристов и провинциалов, привлеченных историей и загадками Лондона…
Близилась полночь, когда его наметанный взгляд выхватил их, словно грибы из высокой травы: на тротуаре выписывала кренделя кучка горластых, подвыпивших девиц. Убогая, обшарпанная улочка, где никого не удивляли пьяная толкотня и бабьи крики, была для него как подарок. С расстояния нескольких метров он следил, как они проходят под уличными фонарями, толкают друг дружку и хохочут – все, кроме одной. С виду самая молодая, та напилась больше всех: вот-вот блеванет, определил он. Безмозглая шлюха ковыляла на шпильках, отставая от подруг, которые даже не понимали, в каком она состоянии. Гоготали, толкались локтями, все пьяные в хлам. Он как ни в чем не бывало плыл следом.
Если бы ее вывернуло прямо на тротуаре, подружки заметили бы и остановились. А так она даже не могла их окликнуть – мешали рвотные позывы. Расстояние между нею и всей компашкой постепенно увеличивалось. Она шаталась из стороны в сторону, напоминая ему о последней жертве: та тоже щеголяла на высоких каблуках. И должна была бы сдохнуть, чтобы неповадно было составлять фотороботы.
Рядом проезжало такси. Сценарий напрашивался сам собой. Девицы, вереща и размахивая руками, остановили машину и одна за другой впихнули туда свои толстые задницы. Тогда он втянул голову в плечи и, скрывая лицо, ускорил шаг. В лужах отражались уличные фонари. Зеленый огонек погас, взревел двигатель…
Девицу бросили одну. Ее качало; она придерживалась рукой за стену дома. Времени было в обрез. Подружки в любой момент могли ее хватиться.
– Что с тобой, милая? Тебе плохо? Иди сюда. Умница. Все будет нормально. Вот сюда.
Как только он потянул девицу за собой, ее вырвало. Она согнулась пополам от спазма и слабо попыталась высвободиться; рвотные массы брызгали на одежду и мешали говорить.
– Грязная тварь, – прорычал он; одна рука уже сжимала под курткой нож.
Он с силой тащил ее в темный проем между секс-шопом и секонд-хендом.
– Нет, – выдохнула она, но захлебнулась рвотой и опять согнулась.
Через дорогу открылась какая-то дверь, и на ступени крыльца упал свет. На тротуар, смеясь, высыпали люди.
Он толкнул ее к стене и стал целовать, не давая вырваться. От нее мерзко воняло блевотиной. Дверь на противоположной стороне улицы закрылась, людской гогот прошел мимо, голоса эхом растворились в тишине ночи, свет погас.
– Вот засранка! – с отвращением бросил он, отрываясь от зловонных губ, но все так же прижимая ее к стене.
Она сделала вдох, чтобы закричать, но он уже вонзил приготовленный нож глубоко между ее ребер, причем с легкостью, не то что в прошлый раз, когда девка упорно сопротивлялась. Крик так и застыл на слюнявых губах; перчатка у него на руке мгновенно пропиталась кровью. Девица конвульсивно дернулась, попыталась что-то сказать, глаза закатились, и все тело, насаженное на нож, обмякло.
– Хорошая девочка, – шепнул он, выдергивая разделочный нож, когда она, умирая, упала ему на руки.
Затащив ее подальше в проем, где скопился приготовленный для вывоза мусор, он раздвинул ногой черные мешки, бросил тело в угол и вытащил тесак. Без сувениров никак нельзя – только время поджимало. В любой момент могла открыться еще одна дверь, шлюшки-подружки могли вернуться на такси…
Он резал и пилил, чтобы наконец положить в карман теплые, сочащиеся кровью трофеи, а потом завалил труп мешками.
На все про все ушло меньше пяти минут. Он ощутил себя королем, богом. И заспешил прочь, надежно спрятав ножи и тяжело дыша прохладным, чистым ночным воздухом; перед возвращением на главную дорогу немного пробежался. Уже в квартале от того места до него издалека донеслись хриплые женские выкрики:
– Хизер! Ты где? Вот коза!
– Хизер вас не слышит, – прошептал он в темноту.
Зарываясь лицом в воротник, он кое-как сдерживал хохот, но ликования сдержать не мог. Глубоко в карманах перепачканные пальцы играли с эластичными хрящами и мочками, на которых уцелели пластмассовые серьги в виде маленьких рожков с мороженым.
49
It’s the time in the season for a maniac at night.
Blue Öyster Cult. «Madness to the Method»[88]Шла вторая неделя июня, погода оставалась прохладной, дождливой и ветреной. Великолепие и пышность королевской свадьбы отступили на второй план; головокружительная волна романтики улеглась, с витрин магазинов исчезли свадебные сувениры и постеры, а столичные газеты вернулись к более приземленным материям, как, например, надвигающаяся забастовка работников метро.
Однако в среду на первых полосах разразился ад. Под мусорными мешками обнаружился труп молодой женщины, и через несколько часов после первого обращения в полицию общественность узнала, что по улицам Лондона рыскает Джек-потрошитель двадцать первого века.
Убийства отличались особой жестокостью, а у столичной полиции, судя по всему, не было никаких зацепок. Сбиваясь с ног, чтобы осветить все подробности дела – отмеченные на картах Лондона места нападений, фотографии трех жертв, – журналисты, видимо, наверстывали упущенное. Ранее они преподнесли убийство Келси Платт как единичный случай безумия и садизма, а следующее нападение, на восемнадцатилетнюю проститутку Лайлу Монктон, и вовсе не получило огласки. Не могла же девчонка, торговавшая собой в день королевской свадьбы, оттеснить с первых полос и экранов новоиспеченную герцогиню.
То ли дело убийство Хизер Смарт, двадцатидвухлетней работницы ноттингемского жилищно-строительного кооператива. Заголовки напрашивались сами собой, ведь Хизер была сугубо положительной героиней: имела постоянную работу, горела невинным желанием увидеть столичные достопримечательности, встречалась с учителем начальных классов. Накануне того рокового дня Хизер сходила на мюзикл «Король-лев», поела дим-сум в Чайнатауне и сфотографировалась в Гайд-парке на фоне конных гвардейцев. Из этого длинного уик-энда удалось выжать не одну статью о том, как празднование тридцатилетия ее сводной сестры закончилось кровавым убийством на задворках секс-шопа. Раздерганная на цитаты, как и положено самым ходким сюжетам, эта история множилась, подобно амебе, порождая к жизни нескончаемую череду новых репортажей, очерков и аналитических материалов, каждый из которых встречался протестами общественности. Если кто-то критиковал тягу молодых женщин к алкоголю, то в ответ звучали отповеди за возложение вины на жертву. Если кто-то публиковал леденящую кровь статью о сексуальном насилии, ему тут же напоминали, что в других странах такие нападения случаются гораздо чаще. Если безутешные подруги каялись, что случайно бросили Хизер одну, это вызывало шквал критики в адрес ее непосредственного окружения, что, в свою очередь, вызывало хор голосов в защиту скорбящих девушек.
И за каждой публикацией маячила тень неизвестного убийцы, этого безумца, расчленяющего женские трупы. Представители прессы снова слетелись на Денмарк-стрит в поисках человека, которому прислали отрезанную ногу Келси. Страйк решил, что сейчас самое время отправить Робин в Мэссем на последнюю примерку свадебного платья – давно запланированная поездка ежедневно откладывалась; а сам он, взвалив на себя рюкзак и разрушительное чувство собственного бессилия, перебрался к Нику с Илсой. На случай поступления новых подозрительных почтовых отправлений у агентства на Денмарк-стрит остался полицейский в штатском. Уордл беспокоился, как бы на имя Робин не прислали еще какую-нибудь часть тела.
Придавленный грузом дополнительных обязанностей, связанных с пристальным вниманием средств массовой информации к этому расследованию, Уордл смог встретиться со Страйком один на один только через шесть суток после обнаружения трупа Хизер. Ближе к вечеру Страйк отправился в «Фезерс» и убедился, что Уордл сильно вымотан, но вполне готов поговорить о деле с тем, кто одновременно и стоит в стороне, и разбирается, что к чему.
– Всю неделю дикая запара, – вздохнул Уордл, принимая пинту пива, купленную Страйком. – Веришь: я опять закурил. Эйприл просто в бешенстве.
Сделав большой глоток лагера, он рассказал Страйку всю правду о том, как нашли тело Хизер. Журналисты, по наблюдениям Страйка, часто противоречили друг другу даже в существенных деталях; все были единодушны лишь в осуждении полиции, неизвестно чем занимавшейся в течение первых двадцати четырех часов.
– И она сама, и подружки ее были в говно, – начал полицейский, со всей прямотой описывая случившееся. – Четверо втиснулись в такси – ужратые до такой степени, что забыли про Хизер. Проехали всю улицу и только тогда доперли, что ее с ними нет. Таксиста достали: горланили, вели себя как свиньи. Одна его чуть не убила, когда он отказался разворачиваться посреди дороги. Ругались они долго, минут пять наверное, и только потом он согласился вернуться за Хизер. Приезжают они на ту улицу, где вроде бы ее оставили, но сами-то они из Ноттингема – Лондона, считай, вообще не знают. Хизер как сквозь землю провалилась. Они медленно проезжают по улице, зовут ее из машины. Потом одной померещилось, что вдалеке Хизер садится в автобус. Две вылезают из такси – мозгов-то нету – и во всю прыть за автобусом, орут водителю, чтобы остановился, а две другие этим из машины орут, чтоб возвращались, – надо, мол, гнаться за автобусом на такси. Потом та, что ругалась с таксистом, обзывает его тупым чуркой; он их высаживает на фиг из машины и уезжает. Так что, по сути, – устало заключил Уордл, – причиной тому, что мы не нашли ее по горячим следам, стали алкоголь и расизм. Эти курицы талдычили, что Хизер села в автобус, и мы целый день угробили на поиски женщины в похожей одежде. А потом владелец секс-шопа идет выносить мусор – и видит под грудой мешков труп с отрезанными ушами и носом.
