Благие намерения - Робертс Нора

— Я знаю мои права. Я знаю, что правильно, что нет.

— Тем лучше. — Ева села. — Вернемся назад, воспроизведем все в хронологическом порядке. Леанор Баствик.

— Она заслужила смерть. Ты сказала, что тебе это понятно, ты этого хотела. Она зарабатывала оправданием преступников. Ты рискуешь жизнью, чтобы останавливать людей, которым она своей болтовней снова добывает свободу. Она публично говорила о тебе ужасные вещи. Она не проявляла к тебе уважения.

— А ты проникла к ней в квартиру, прикинувшись посыльной, отправила ее в нокаут, перенесла в спальню и удушила рояльной струной. Вырезала язык.

— Это был символ.

— Что было символом?

— Отрезанный язык. Она зарабатывала ложью. Она лгала о тебе. Я была счастлива убить ее. Это доставило мне радость. Я люблю испытывать счастье.

— Итак, ты убила ее за ложь.

— За тебя! Ради справедливости. — Лотти ударила кулаками по столу. — Я так в тебе разочаровалась, Ева, так разочаровалась!

— Представляю. Объясни поподробнее. С начала до конца. Вдруг я что-то пропустила?

— Я долго об этом мечтала. Мечтала стать другой. Я думала, что ты другая. Я смотрела, как ты давала показания на процессе Барроу. На других процессах я сама давала показания и должна была сидеть и слушать, как Баствик и другие, вроде нее, пытаются исказить правду. Я стала за ней следить и вести журнал наблюдений.

— Ты ее преследовала?

— Она ни разу меня не заметила. Никто меня не замечал. Ни в суде, ни у нее на работе, ни в магазине, ни в доме. Я три раза изображала доставку к ней в дом, пока не приготовилась, и никто ничего не заметил.

— Ты практиковалась.

— Не хотелось ошибиться. И я не ошиблась. То же было с Ледо, Хастингсом, остальными. — Она улыбнулась. — Столько людей — и никто никогда меня не замечает. Никто. А тебя замечают. Я поменяла прическу. — Она дунула на клок волос у себя на лбу.

— Вижу.

— На работе последние несколько недель я носила парик, но дома, глядя в зеркало, видела тебя. И глаза. Приходилось носить контактные линзы, зато я смотрела твоими глазами. Я видела Баствик твоими глазами. Вот как мы близки, Ева. Это мы ее убили. Мы убили Баствик.

— Мы?

— Ты и я. Ты была внутри меня, ты была моей отвагой. Ты придавала мне смелости. Я была так тебе благодарна! Я написала на стене послание тебе. Почему ты не видишь, что я твой друг?

— Зачем ты положила Баствик на кровать?

— Для большей чистоты. Из уважения. То, что она сама не проявляла уважения, не значит, что мы должны опускаться до ее уровня. Приятно говорить с тобой вот так, с глазу на глаз — как я хотела.

— Идем дальше, Лотти.

После Баствик пришла очередь Ледо, потом Хастингса.

— У меня не вышло. Я хотела позвонить Доусону и отпроситься, сказавшись больной, но захотелось увидеть тебя тем вечером, у Хастингса. Хотелось понять, разочарована ли ты мной. И что я слышу? Ты говорила Пибоди неприятные вещи обо мне. И с экрана говорила гадости. Это меня обидело. Почему никто не замечает моих чувств?

— Твои мать с сестрой.

Она отвернулась.

— Не хочу о них говорить.

— Как хочешь. Просто я подумала, недоросли, убившие их, легко отделались.

— Потому что правосудия не существует. «Какое еще правосудие?! — кричал мой отец. — Нет никакого правосудия!» Как он рыдал! А еще он говорил: зато они умерли вместе. В конце они обрели друг друга и навсегда останутся вместе. Вдвоем. Меня они взять с собой не захотели. Я была ловкой! А красавицей, умницей, милашкой была моя сестра. Поэтому она ушла с матерью, а мне пришлось остаться.

— Ты выжила, — поправила ее Ева. Лотти скривила рот.

— Я получила остатки, как всегда. Мне осталась ответственность. Отец меня даже не видел. Меня никто не видел. Будь хорошей, Лотти. Веди себя хорошо, Лотти. Старательно учись, Лотти. Я всегда слушалась. Но никто не обращал внимания. Я могла бы пойти в копы, но он сказал: нет, ты слишком умная, стань ученой, будь хорошей. Я так и сделала, и что? Я все делала правильно, и что произошло?

— Что произошло, Лотти?

— Я делала все, что он хотел, а он снова женился! Ее дочь теперь красавица и умница. А меня они в упор не видели.

— Неуважительно с его стороны.

— Да, неуважительно. И неправильно. «Ах, Лотти, я десять лет прожил один…» — с отвращением передразнила она отца. — Так мне и сказал. Притом что я всегда была рядом. Как он мог быть один, когда рядом была я? Потом заболела моя бабушка, и началось: «Позаботься о ней, Лотти». Я заботилась — пять лет. А она все равно умерла. Взяла и умерла после пяти лет моих забот. Правда, оставила мне много денег, чтобы я смогла переехать в Нью-Йорк, учиться и тренироваться. И тут я увидела на экране тебя. Ты говорила о мертвых шлюхах — уважительно, но о шлюхах! Это было отвратительно. Но ты все равно добивалась для них справедливого суда. Можно мне баночку пепси? Ты тоже хлебни. — Она снова улыбнулась, ее глаза засияли. — Будем пить и беседовать.

— Конечно. — Ева встала. — Даллас, ухожу с допроса.

Прежде чем подойти к автомату, она остановилась передохнуть.

— Я принесу, — вызвался Рорк.

— Спасибо. Надо мной автомат посмеется, хотя я в таком настроении, что что-нибудь из него обязательно выколотила бы. Господи, Мира права: она совершенно свихнутая. Больная эгоистичная сучка. Мать погибла, сестра тоже, отец в трауре, но, наверное, делал все, что мог. А ей всего мало. Мозги на месте, руки тоже, но она вбила себе в башку, что никому не нужна, вместо того чтобы стать значительной в своих собственных глазах.

— Вот поэтому, хоть она и думает, что знает тебя, она никогда тебя не знала и не узнает. — Он протянул ей банки.

— Это продлится некоторое время. Я должна все из нее вытянуть под запись. Вдруг найдется сочувствующая душа, которая попытается ее оправдать? А ее надо отправить куда подальше.

— Согласен. Мы тут, под боком.

— Если одна из нас двоих отрубится, пусть в комнату зайдет кто-то из копов.

— Ясное дело.

Лотти встретила ее улыбкой. Ева опять включила запись.

— Как мило! Я рада, что ты меня остановила, иначе мы бы тут не сидели. Наверное, у меня был приступ уныния. Мне не нравится унывать. Однажды от уныния я наглоталась таблеток, но меня вырвало.

— Когда это было?

— В день свадьбы отца. Я и раньше хотела так поступить. Подмешать таблетки в еду ему и себе. Мы бы тоже вместе умерли и остались бы вместе. Но я испугалась. — Она глотнула пепси. — Все говорили на похоронах матери и сестры: почему ты не плачешь? Но я не хотела убиваться, не хотела, чтобы все на меня глазели и считали плохой. Я была хорошей.

— Ладно. Переходим к Ледо.

— Там был форменный свинарник! Не понимаю, как люди могут так жить. Мы с тобой видим много такого по работе, но я никак не привыкну. Мне нравится, что нас называют чистильщиками: мы действительно прибираемся. Это и есть наша задача, твоя и моя. После нас становится чище.

— Расскажи, как ты вычистила Ледо.

…Ева провела три часа, задавая вопросы, что-то комментируя, время от времени возвращаясь к сказанному раньше, но в основном слушая.

— Что ж, Лотти, теперь у нас есть все необходимое. Тебе предъявят обвинения в двух эпизодах убийства первой степени. Ты созналась в этих убийствах под запись, не воспользовавшись своим правом на участие адвоката.

— Мы больше не будем разговаривать?

— Уже поговорили.

— Но ты вернешься?

Ева встала. В голове у нее теснились злые мысли, но произносить их вслух не имело смысла.

— Тебя уведут, Лотти. Завтра с тобой поговорит доктор Мира.

— Доктор Мира тебе нравится.

Ева похолодела.

— Да. Она тоже была в твоем списке, Лотти?

— Настоящей дружбе мешают другие люди. Ты меня не видишь — мешают другие.

Ева уперлась ладонями в стол и наклонилась к ней.

— Дело не в других, Лотти. Мира, Мэвис, Надин, Пибоди совершенно ни при чем. Вот почему я в упор не вижу того, что ты хочешь мне показать.