Анна Грин - Дело Ливенворта (сборник)
– Мистер Харвелл, раз вы так говорите, разумеется, так оно и есть, – сказал коронер, – и все же корреспонденцию мистера Ливенворта придется проверить на этот предмет.
– Конечно, – беззаботно ответил тот. – Так будет лучше.
Этим замечанием допрос мистера Харвелла на время закончился. Когда он садился, я отметил про себя четыре вещи.
То, что по какой-то неизвестной причине он имел подозрение, в чем не хотел признаваться даже самому себе.
То, что в этом деле каким-то образом замешана женщина, на что указывали услышанные им на лестнице шелест и шаги.
То, что в дом пришло письмо, отыскав которое, можно пролить свет на это дело.
И то, что имя Элеоноры Ливенворт слетало с его уст с трудом, – этот явно невозмутимый человек проявлял нечто сходное с чувством всякий раз, когда ему приходилось его произносить.
Глава 4
Допрос свидетелей
Подгнило что-то в Датском государстве[5].
Уильям Шекспир. ГамлетКогда была вызвана кухарка, эта полная, краснолицая особа вышла вперед с готовностью и с таким выражением рвения и одновременно волнения, что многим из присутствовавших было трудно сдержать улыбку. Заметив это и восприняв как комплимент, ибо была она не только кухаркой, но и женщиной, она тут же сделала книксен, и ее рот уже открылся, чтобы заговорить, но коронер, нетерпеливо привстав со стула, строгим тоном произнес:
– Ваше имя?
– Кэтрин Мэлоун, сэр.
– Как давно вы служите у мистера Ливенворта, Кэтрин?
– Да уж добрых двенадцать месяцев, сэр, минуло с того денечка, когда я по рекомендации миссис Уилсон переступила порог этого дома и…
– Нас не интересует порог. Расскажите, почему вы ушли от миссис Уилсон.
– Так это не я, это она, можно сказать, от меня ушла, когда поплыла в Старый свет в тот самый день, когда я переступила порог…
– Хорошо, хорошо, это неважно. Значит, вы провели в семье мистера Ливенворта год?
– Да, сэр.
– И он вам нравился? Хорошим хозяином был?
– Ах, сэр, лучшего хозяина у меня никогда не было, чтоб ему пропасть, тому злодею, что убил ему. Он был такой добрый, такой щедрый, сэр, что я много раз говорила Ханне…
Она резко замолчала и, комично выпучив глаза, в страхе посмотрела на остальных слуг, как человек, который случайно проговорился. Коронер, заметив это, тут же спросил:
– Ханне? Кто такая Ханна?
Кухарка, пытаясь сделать вид, что ничего особенного не произошло, ткнула руки в полные бока и воскликнула:
– Ханна? О, всего лишь горничная леди, сэр.
– Но я не вижу здесь никакой горничной. – Коронер повернулся к Томасу. – Вы не говорили, что в доме есть кто-то по имени Ханна.
– Не говорил, сэр, – ответил дворецкий с поклоном, покосившись на стоявшую рядом с ним краснощекую девицу. – Вы спрашивали, кто находился в доме во время убийства, и я ответил на ваш вопрос.
– А-а, – насмешливо произнес коронер, – я вижу, вы знаете, как отвечать на допросах. – Потом, повернувшись к кухарке, которая все это время в страхе вращала глазами, он спросил: – И где сейчас эта Ханна?
– Ушла, сэр.
– Когда?
Кухарка судорожно глотнула воздух.
– Вчера вечером.
– В какое время вчера вечером?
– Правда, сэр, не знаю. Не знаю я о ней ничего.
– Ее уволили?
– Нет, наверное. Ее одежда еще здесь.
– Ах, ее одежда еще здесь. В какое время вы заметили, что она исчезла?
– Ничего я не замечала, сэр. Вчера вечером она была здесь, а сегодня утром ее нет, потому я и говорю, что она ушла.
– Гм… – протянул коронер и медленно обвел взглядом комнату.
У всех остальных на лицах было такое выражение, будто в сплошной стене неожиданно открылась дверь.
– Где она спала?
Кухарка, беспокойно теребившая передник, подняла глаза на потолок.
– Мы все спим наверху, сэр.
– В одной комнате?
Медленно:
– Да, сэр.
– Вчера вечером она поднималась в эту комнату?
– Да, сэр.
– В котором часу?
– Когда мы все поднялись, было десять. Я слышала, как бьют часы.
– Вы не заметили ничего необычного в ее внешнем виде?
– Она зубами маялась, сэр.
– Зубами? Что потом? Расскажите подробно, чем она занималась.
Но тут кухарка неожиданно расплакалась и заголосила:
– Она ничего не делала, сэр. Это не она, сэр, поверьте! Ханна хорошая девочка и честная, сэр, каких мало. Я на Библии поклянусь, она не прикасалась к этой двери. Зачем ей это? Она всего лишь спустилась к мисс Элеоноре за зубными каплями, потому что у нее зуб страсть как разболелся, и, сэр…
– Будет, будет… – прервал ее коронер. – Я ни в чем Ханну не обвиняю. Я всего лишь спросил, чем она занималась, когда вернулась в комнату. Вы говорите, она спустилась вниз. Как долго она пробыла в комнате?
– Правда, не знаю, сэр, но Молли говорит…
– Неважно, что говорит Молли. Вы не видели, как она спускалась?
– Нет, сэр.
– И не видели, как она вернулась?
– Нет, сэр.
– И сегодня утром ее не видели?
– Нет, сэр. Как же я могла ее видеть, если она ушла?
– Но вчера вечером вы видели, что у нее болит зуб?
– Да, сэр.
– Очень хорошо. Теперь расскажите, как и когда вы узнали о смерти мистера Ливенворта.
Ответы Кэтрин Мэлоун, хотя и были многословными, содержали очень мало фактических сведений, и, видя это, коронер уже хотел отпустить ее, но тут маленький присяжный, вспомнив слова кухарки, что она видела мисс Элеонору Ливенворт выходящей из библиотеки через несколько минут после того, как тело мистера Ливенворта перенесли в соседнюю комнату, спросил, не было ли чего-нибудь в руках ее хозяйки.
– Не знаю, сэр! Честное слово! – неожиданно громко вскричала она. – Кажется, у нее был листок бумажный. Да, сейчас я вспоминаю, как она сунула его в карман.
Следующим свидетелем вызвали горничную Молли.
Молли О’Фланаген, как она представилась, розовощекая, черноволосая бойкая девица лет восемнадцати, в иных обстоятельствах на любой вопрос могла бы ответить достаточно внятно. Но страх порой сжимает даже самое отважное сердце, и Молли, оказавшись перед коронером в столь ответственную минуту, являла собою вид какой угодно, только не беспечный: румяные щеки побледнели после первого же адресованного ей слова, голова склонилась на грудь в смущении слишком искреннем, чтобы его можно было скрыть, и слишком явном, чтобы его можно было принять за какое-либо другое чувство.
Поскольку показания ее главным образом касались Ханны, того, что она знала о ней и ее исчезновении, я кратко перескажу их своими словами.
Насколько ей, Молли, было известно, Ханна являлась тем, кем ее все считали, – необразованной девицей ирландского происхождения, приехавшей из деревни служить горничной и швеей при обеих леди Ливенворт. В дом Ханна попала раньше самой Молли и, несмотря на врожденную скрытность и упрямое нежелание рассказывать что-либо о себе или о своей прошлой жизни, стала всеобщей любимицей. Однако человеком она была невеселым, часто впадала в уныние, бывало, просыпалась по ночам и садилась думать в темноте. «Как леди», – пояснила Молли.
Поскольку для девицы ее положения это довольно странная привычка, была сделана попытка узнать от свидетеля подробности. Но Молли, вскинув голову, повторила предыдущее заявление. Ханна по ночам садилась к окну, и это все, что ей известно.
После того как было покончено с темой, во время обсуждения которой проявилась некоторая резкость характера Молли, она в связи с событиями прошлого вечера заявила, что Ханна мучилась зубной болью два дня или даже больше. Вечером они поднялись в свою комнату, но ночью боль стала настолько невыносимой, что она встала, оделась (здесь последовал уточняющий вопрос, но Молли настаивала на том, что Ханна оделась полностью, включая воротничок и ленту), зажгла свечу и сказала, что собирается идти к мисс Элеоноре за помощью.
– Почему к мисс Элеоноре? – спросил присяжный.
– О, она всегда выдает слугам лекарства и тому подобное.
Когда ее попросили продолжать, Молли ответила, что уже рассказала все, что знала. Ханна не вернулась, и перед завтраком ее нигде не могли найти.
– Вы говорите, она взяла с собой свечу, – сказал коронер. – Свеча была в подсвечнике?
– Нет, сэр, только свечку.
– Зачем ей понадобилась свеча? Разве у мистера Ливенворта в комнатах нет газовых ламп?
– Есть, сэр, но мы их тушим, когда идем наверх, а Ханна боится темноты.
– Если она брала свечку, та должна была остаться где-то в доме. Кто-нибудь видел свечу не на своем месте?
– Насколько я знаю, нет, сэр.
– Это не она? – произнес голос у меня за спиной.
Это был мистер Грайс, и он держал в поднятой руке наполовину сгоревшую парафиновую свечу.
– Да, сэр. Боже, где вы нашли ее?
– В траве на дворе. На полдороге между дверью кухни и улицей, – пояснил он.
