Элизабет Джордж - Горькие плоды смерти
– Только чокнутый мог привести меня сюда, – сказала она Голдейкеру. – Здесь даже птицы – и те не выдерживают.
На что тот радостно откликнулся.
– Поплывем во Францию? – предложил он. – Мне кажется, я доплыл бы.
Уилл посмотрел на свою спутницу; его лицо было по-мальчишески задорным и лукавым. И тут же импульсивно, хотя и слегка застенчиво – что очень понравилось его подруге – спросил:
– Лили, могу я поцеловать тебя?
– Странный вопрос от парня, с которым я делила стаканчик для зубных щеток, – фыркнула женщина.
– Так это значит «да»?
– Пожалуй, так.
Он наклонился и поцеловал ее. Нежный поцелуй, не предполагавший ничего большего. Что тоже ей понравилось. И она ответила на него, чувствуя, как в глубине ее, как когда-то, проснулось желание.
Ситаун, ДорсетПо пути обратно в кемпинг Голдейкер поцеловал ее снова. На этот раз он не стал спрашивать разрешения – просто внезапно остановился, и Лили по выражению его лица поняла, что за этим последует. Она поймала себя на том, что ей этого хочется, хотя в этом же таилась и опасность.
– Я вернула мою прежнюю жизнь, Уилл, – сказала она. – Не хотелось бы снова ее потерять.
– Давай не будем говорить об этом, – произнес он. – Пока. Я не говорю, что никогда не будем, потому что для меня многое изменилось. Я тоже стал другим.
– Что ты хочешь этим сказать? У тебя кто-то появился?
– Я не стал бы просить тебя приехать сюда, если б у меня кто-то был. Надеюсь, что и ты бы не приехала, будь у тебя кто-то.
– Я же сказала, что у меня никого нет.
– Но ведь был же? За последние месяцы? А вот у меня не было, и…
– Уильям! – В интонации, с которой Лили произнесла его имя, прозвучало предостережение.
– Ладно, проехали, – быстро произнес молодой человек. – Меня это не касается.
Они зашагали дальше.
В ту ночь они занимались любовью. Фостер не могла сказать, что стояло за желанием Уильяма – помимо физиологии и некой животной похоти, которая обычно возникает, когда мужчина и женщина оказываются в тесном пространстве после приятного совместного дня. С ее стороны это было что-то вроде пятьдесят на пятьдесят. Наполовину похоть, если быть честной с самой собой. И наполовину любопытство, если быть еще более честной.
Потому что раньше их совокупления были столь яростными, что завершались, едва успев начаться, вслед за чем следовало жалкое извинение и обещание, что «в следующий раз все будет по-другому». И хотя каждый раз все оставалось по-прежнему, Лили все равно надеялась, что что-то изменится. Так что теперь ей было просто любопытно.
Поэтому она позволила Голдейкеру соблазнить себя, как только заметила признаки того, что ему этого хочется. Серьезный взгляд, прикосновение его теплой руки к ее затылку, когда они возвращались из паба, в котором поели, то, как нежно он убрал ей за ухо прядь волос. Когда же он, без всяких предисловий, сказал ей то, к чему она давно привыкла: «Хочешь заняться со мной любовью, Лили?», женщина по достоинству оценила его новое мужество. Уилл честно признался в том, чего ему хочется, вместо того, чтобы делать вид, будто все получилось само собой. Что, в свою очередь, заставило ее задуматься о том, не была ли ее собственная похоть источником его бед.
На этот раз она позволила ему взять инициативу в свои руки, разрешила быть ведущим в их дуэте. И затем они некоторое время лежали рядом на боку, держась за руки и положив переплетенные пальцы ей на бедро.
– Я люблю тебя, – произнес Уилл. – Сейчас и всегда.
Лили улыбнулась, но не сказала тех слов, которые он ожидал услышать. Она подумала, что услышит его протест, что он начнет просить большего, как это бывало в прошлом, но ошиблась. Вместо этого Уилл улыбнулся и проговорил:
– Итак… Как тебе было?
– Ты отлично знаешь, как мне было. Но, Уильям… – Фостер ожидала, что он насторожится, но этого не произошло, о чем свидетельствовало открытое выражение его лица. – Это ничего не меняет, – добавила она. – Согласна, здесь красиво. Но я все равно не хочу уезжать из Лондона.
– Пока, – сказал ее друг. – Добавь слово «пока». Ты же знаешь, оно ждет, когда его произнесут.
– Ну, я не знаю…
– Пока, – подсказал молодой человек.
Лили поняла, что он предлагает ей компромисс, и согласилась:
– Пока не знаю.
Уильям протянул руку и прикоснулся к ее соску. Она мгновенно ощутила то, что ей и полагалось ощутить: ей стало жарко между ног – верный признак того, что она готова принять его.
– А ты развратник, – сказала она ему.
– Ты еще не знаешь, каким я могу быть, – ответил он.
Апрель, 15-е
Лили выспалась гораздо лучше, чем ожидала выспаться в палатке, на земле и в жутком холоде. Она спала без сновидений, крепко, и когда проснулась, то увидела на парусине палатки солнечный ореол. Тогда женщина откатилась на свою сторону, чтобы посмотреть на спящего Уильяма, но его на месте не оказалось.
На какой-то миг она ощутила себя Джульеттой в склепе, однако классическая строчка «а мне ни капли не оставил» относилась к сильной жажде, а не к желанию вечного покоя. Ее мучили и жажда, и чувство голода; правда, последнее было непривычно, потому что обычно, проснувшись, она не хотела есть.
Фостер потянулась, зевнула и пошарила рукой в поисках разбросанной одежды. Было видно, как из ноздрей у нее вырывается пар – как у фыркающего быка. Она не испытывала ни малейшего желания вылезать голой из-под стеганого одеяла и из спального мешка.
Как оказалось, сделать это было нелегко, однако, с кряхтениями и стонами, ей это все же удалось. Женщина несколько раз окликнула Уильяма, но он так и не откликнулся. Она расстегнула на палатке молнию и высунула голову наружу, навстречу прекрасному утру. На небе не видно было ни облачка, но по-прежнему нигде не было птиц. Наверное, улетели в Испанию, решила Лили. Разве можно винить их за это?
Она позвала Голдейкера еще раз, моргая от яркого утреннего света. Его нигде не было, как не было никого и возле соседних палаток. Либо было слишком холодно, либо слишком рано, либо и то, и другое. Взгляд на часы подсказал, что сейчас семь тридцать. Недовольно проворчав, Лили юркнула обратно в палатку.
Черт, такое ощущение, будто рот и глотка покрыты тонким слоем песка! Здесь где-то должна оставаться вода, надо срочно ее найти… Кроме того, женщине хотелось в туалет, но с этим можно было и обождать. В рюкзаке у Уилла наверняка есть вода, сообразила Лили и на четвереньках подобралась к нему.
Внутри оказался апельсин, оставшийся после их «пиршества» на вершине Голден-Кэп, несколько миндальных орешков, обломок шоколадной плитки и – слава богу! – бутылка, в которой оставалось еще примерно на четверть воды. Эти сокровища Фостер достала, вытряхнув содержимое рюкзака на спальные мешки. Среди всего прочего оказалась и тонкая записная книжка в кожаной обложке.
Решив, что ничего в ней, кроме идей Уилла на темы ландшафтного дизайна и его набросков, не будет, Лили ее открыла. Затем, открутив колпачок бутылки, выпила всю воду и посмотрела на открытые страницы записной книжки. Все так и есть. Несколько беглых набросков фонтана здесь, садового пруда там, выложенное камнем русло пересохшего ручья… Но затем содержание записей изменилось. Это был дневник, написанный почерком Уильяма.
Лишь позже девушка поняла, что ей следовало сразу осторожно положить записную книжку на место, оставив в тайне интимные мысли своего бойфренда. Но то самое любопытство, которое было второй составляющей ее желания заняться с ним в минувшую ночь сексом, теперь подтолкнуло ее к знакомству с его дневником.
Было видно, что писал Голдейкер в спешке, лихорадочно занося на бумагу суматошные мысли, которые фактически отражали его словоизвержение, когда то находило на него. Но в отличие от словоизвержений, в этих записях не было ничего непристойного. «Выздоровление. Процесс. Не что-то такое, что происходит через день. Процесс означает движение и иногда изменение. Пережить это и продержаться до будущих лучших дней».
Лили нахмурилась, но все поняла. Это его самые первые дни, и он тогда боролся.
А кто не боролся бы? Уилл потерял свой еще не оперившийся бизнес, он потерял ее. И ему было плохо. Девушка перелистнула две страницы и глянула еще на один эскиз – на этот раз комплект вазонов, в изобилии засаженных растениями. Затем она продолжила читать:
«Случилось снова. Разговор за ужином, как всегда, но речь заходит о Лили, и я срываюсь, и ничто не способно это остановить, пока то, что способно, это не останавливает. Затем, позже, снова, и если нет другого способа, что мне с этим делать, бесполезно даже пытаться…»
По спине у Фостер пробежал тревожный холодок. Следующая запись:
«Звонил Чарли. Сказал, есть ответы на все. Брось, Уилл, говорит он. Тебе нет причин бояться. Но это никакой не страх, и он не знает, что это никогда не было страхом, это все внутри, именно там все и происходит».
