Плач - Сэнсом Кристофер Дж.

Броккет обернулся и со своей едва заметной улыбкой посмотрел на меня:

— Что-нибудь еще, сэр?

— Нет, Мартин. Сегодня — ничего.

После завтрака я пошел в Линкольнс-Инн, гадая, как там Николас и Барак и вышли ли они на работу. Наверное, вчера вместо того, чтобы идти к Коулсвинам, следовало навестить их.

Джек сидел за своим столом, работая с документами. Толстая повязка на его левой руке вызывала неловкость. Джон Скелли с любопытством поглядывал на него через очки. А вот Николаса не было — никаких признаков его присутствия.

— Молодой Овертон не приходил? — спросил я с наигранной бодростью.

— Нет еще, — ответил Барак. — Опаздывает.

Скелли поднял голову:

— Вчера во второй половине дня заходила миссис Слэннинг. Она была в… беспокойстве.

— Да, я так и думал, — кивнул я.

— Послать ей окончательный счет?

— Да, лучше послать. Если мы так не поступим, она воспримет это как признание вины или проступка. Если повезет, мы больше ее не увидим.

— Она сказала, что собирается передать дело мастеру Дирику. С которым вы имели дело в прошлом году. — Джон бросил на меня любопытный взгляд.

— Вот как? Ну, если она хочет, чтобы кто-то вел безнадежное дело с максимальным рвением и выражал свое удовольствие от этого, то не могла выбрать человека лучше, чем Винсент Дирик. — Я повернулся к Бараку: — Ну как, Джек, обошлось?

Он прошел вместе со мной в мой кабинет, и я сделал ему знак сесть.

— Снова Дирик, а? Ну, они стоят друг друга, — сказал мой помощник, выдавив кривую улыбку.

— Я только рад, что не буду в этом участвовать. И сомневаюсь, что Дирик вдохновит ее на пакости мне — он помнит, что я кое-что про него знаю. — Я тяжело вздохнул. — Джек, не могу выразить, как я сожалею о случившемся вчера!

— Я знал, на что иду.

— Я бы зашел к тебе вчера вечером, но подумал, что лучше тебе самому рассказать все Тамасин — то есть…

— Наврать, — уныло закончил Барак за меня. — Да, вы правы. Для нее это несчастный случай в конторе. Я ножом проделывал дырку в стопке бумаг, чтобы пропустить веревку и привязать бирку, а рука соскользнула. Тамми так мне сочувствовала, и мне было от этого только хуже. Знаете, когда придет Ник, нам надо собраться вместе и согласовать подробности истории между собой. На следующей неделе мы все увидим Тамасин на дне рождения Джорджа. Пожалуйста, приходите!

— Да, мы все согласуем. — Я на секунду закрыл глаза. — Еще раз извини.

Помощник бросил на меня самый пронзительный взгляд.

— Я только хотел бы знать, что происходит.

Я покачал головой:

— Нет, безопаснее не знать. Как твоя рука?

— Чертовски болит. Но приходится притворяться ради Тамасин, потому я и пришел на работу. Пройдет.

— Что-нибудь слышно от Николаса?

— Задеты только мягкие ткани, — без всякого сочувствия ответил Барак. — Если он не придет, я пойду к нему и буду орать, пока он не выйдет на работу. Кстати, вам записка от казначея Роуленда. Он хочет вас видеть сегодня утром. До десяти, а то в десять у него встреча.

— Сейчас пойду. — Я встал. — Боже, надеюсь, это не что-то подобное тому, зачем он вызывал меня на прошлой неделе.

Роуленд опять сидел за столом и что-то писал. Он поднял голову, и на его худом лице застыло холодное выражение. Такое же выражение было у него, когда я докладывал ему о сожжении Анны Эскью, и он похвалил меня за то, что я нашел на площади место, где мое присутствие заметили. Конечно, я не сказал ему, как Рич посмотрел на меня. При виде белых волос и длинной бороды казначея мне хотелось, чтобы он, как прежний хозяин Мартина Броккета, поскорее ушел на покой. Но я видел, что этот человек из тех, кто имеет вкус к власти, так что он, вероятно, так и умрет за своим столом.

— Сержант Шардлейк, — сказал Роуленд, — сядьте. — Своими костлявыми, измазанными в чернилах пальцами он постучал по бумаге у себя на столе. — Полагаю, вы знали брата Билкнапа.

«Имел не одну стычку с ним», — подумал я и сказал:

— Да, в самом деле знал.

— Я тут составлял записку о его похоронах, чтобы ознакомить всех в инне. Ими приходится заниматься мне, потому что его душеприказчику до этого нет дела, а семьи у него нет. Похороны состоятся в следующий понедельник, двадцать шестого, в нашей часовне. Не думаю, что придет много народу.

— Мне тоже так кажется. — Сам-то я решил, что определенно не приду туда после последнего приступа злобы Билкнапа перед смертью.

— Как вам это понравится? — продолжил Роуленд. — Билкнап оставил огромную сумму денег, чтобы построить мавзолей у нашей часовни. Со своим мраморным изображением, позолоченным и разукрашенным, и бог знает с чем еще. Он заплатил инну кучу денег, чтобы получить согласие на это.

— Он говорил мне об этом. Я виделся с ним в день его смерти.

Казначей приподнял брови:

— Святая Мария, вот как?

— Он попросил меня зайти к нему.

— Предсмертное раскаяние? — Мой собеседник прищурил глаза в злобном любопытстве.

— Нет, — вздохнул я, — на самом деле нет.

— Вы помните все эти слухи, будто он держал у себя в доме огромный сундук с золотом? Что ж, моей обязанностью было пойти и посмотреть. У него и в самом деле был сундук, и в нем несколько сотен соверенов. Но не у него дома — у Билкнапа хватило здравого смысла отдать его на хранение одному золотых дел мастеру. По словам этого мастера, Билкнап имел обыкновение заходить и вечером сидеть у этого сундука.

— Он был странный человек.

— Там определенно хватало, чтобы заплатить за этот мавзолей. Однако многие старшины нашей корпорации возражали. В конце концов, Билкнап не имел в инне хорошей репутации, и мавзолей вряд ли соответствует стилю часовни. Они категорически отказались от постройки. Я так и предполагал, когда договаривался с Билкнапом. Он может лежать под мраморной плитой в часовне как благоразумный человек. — При этих словах на лице Роуленда появилась его циничная улыбка, полная усталости от жизни, но в то же время жестокая: он гордился тем, что перехитрил умирающего. Я подумал, что Билкнап никогда не понимал всей глубины своей дурной репутации. И во многих других отношениях он был также слеп.

— Но если так написано в его завещании… — начал я.

Роуленд развел руками, зашуршав своей черной шелковой робой.

— Если старшины не согласны, волю покойного исполнить невозможно.

— А кто душеприказчик?

— Сэр Ричард Рич.

Я жестко посмотрел на казначея.

— Это старое завещание, — продолжал он. — Я знаю, что он не работал по делам Рича больше года. Тот прекратил пользоваться его услугами с тех пор, как Билкнап начал заболевать.

Я подумал, не потому ли Билкнап стал подлизываться ко мне, что надеялся получить от меня какую-нибудь работу? Роуленд наклонил голову:

— Я слежу, кто из больших людей королевства дает работу барристерам нашего инна. Королева обычно работала с вами. Я связывался с секретарем Рича, и тот сказал, что сэру Ричарду нет никакого дела до мавзолея. — Казначей пожал плечами. — А завещание строго оговаривает, что члены семьи не должны участвовать в принятии решения. Так что эта штука не будет построена, и золото Билкнапа останется bona vacantia [35]. И его состояние в отсутствие наследников перейдет… — Он сделал паузу на вопросительной ноте, словно я был студентом.

— Короне, — закончил я его фразу.

— Именно! — Роуленд издал свой скрипучий смех. — Рич сможет похвастать, что накопил еще насколько сотен фунтов на траты короля.

Теперь я действительно не мог не ощутить жалости к Билкнапу.

— Кстати, о короле и его тратах, — радостно продолжал казначей. — Помните, вы обещали принять дополнительные обязанности перед инном? Ну вот, в следующем месяце будет прекрасная возможность. — Мое лицо, наверное, вытянулось, потому что он торопливо добавил: — Ничего подобного сожжению! Наоборот, это будет грандиознейшее торжество, какого в Лондоне не было много лет — говорят, со времен коронации Анны Болейн.