Ю Несбё - Сын
– А что ты рассказал ему, Франк?
– Ничего! А что я мог ему рассказать?
– Вот это мне тоже интересно, Арильд. Мне интересно, почему парень настолько уверен в том, что ты обладаешь информацией, что он не испугался вломиться в твою тюрьму, чтобы ее добыть.
– Мальчишка псих, Понтиус. У всех этих наркоманов рано или поздно наступает психоз, ты ведь знаешь. Крот? Господи, эта история закончилась вместе с Абом Лофтхусом.
– И что ты ему ответил?
– Что ты имеешь в виду?
– Он взял у тебя только палец. Всех остальных он убил. Тебе сохранили жизнь, значит ты что-то ему дал. Не забывай, я тебя знаю, Арильд.
Дверь открылась, и в палату вошли двое в зеленом.
– Кто здесь находится в радостном ожидании? – рассмеялся один из них.
Парр поправил очки:
– В тебе нет силы, Арильд.
Симон шел по улице, и в лицо ему с фьорда дул морской бриз. Он перешел набережную Акер-Брюгге и улицу Мункедамсвейен, сжатую после перекрестка домами, и быстро направился в сторону улицы Рюселёкквейен. Около церкви, втиснутой между жилыми домами, Симон остановился. Церковь Святого Павла была более застенчивой, чем ее тезки в других столицах мира. Католическая церковь в протестантской стране. Она неверно сориентирована, на запад, а сверху на фасаде у нее имелся только намек на колокольню. Лестница из трех ступенек, вот и все. Но эта церковь всегда открыта. Однажды поздним вечером во время кризиса он уже стоял здесь и раздумывал, надо ли преодолевать эти три ступени. После того как он все потерял, это был верный шаг, а потом он обрел спасение в Эльсе.
Симон поднялся по ступенькам, взялся за медную ручку, открыл тяжелую дверь и вошел внутрь. Он хотел быстро закрыть за собой створку, но жесткие пружины оказали ему сопротивление. Были ли они такими же жесткими в прошлый раз? Он не помнил, он был слишком пьян. Симон отпустил дверь, и та начала скользить у него за спиной, преодолевая сантиметр за сантиметром. Но он помнил запах. Чужой. Экзотический. Атмосферу и духовность. Магию и мистику, гадалок и парк развлечений. Эльсе нравилось католичество, не столько этика, сколько эстетика. Она объяснила Симону, что все в помещении церкви, даже самые практические вещи, вроде камня стен, строительного раствора или стеклянных окон, имело символическое религиозное значение, иногда доходящее до комичного. И все же у этой наивной символики был вес, подтекст, исторический контекст, ведь так много думающих людей были убеждены, что от всего этого нельзя отмахнуться. В узком, скромно украшенном помещении, выкрашенном в белый цвет, стояли ряды скамеек, ведущие к алтарю, над которым на кресте висел Иисус. Поражение как символ победы. У стены слева на полпути к алтарю находилась исповедальня. В нее вели два входа, один был закрыт большой занавесью, как кабинка для моментальных фотографий. Когда он пришел сюда той ночью, то не понял, какой из входов предназначается для кающихся грешников, но его затуманенный алкоголем мозг установил путем дедукции, что раз священник не должен видеть грешника, следовательно, ему нужно находиться в кабинке для фотографий. И он ввалился в незанавешенную половину и начал говорить в перфорированную деревяшку, разделявшую две части. Покаялся в грехах. Слишком громким голосом. Симон надеялся и одновременно не надеялся, что там, на другой половине, сидит кто-нибудь или что кто-нибудь, кто угодно, слышит его и хочет сделать то, что требуется. Даровать ему прощение. Или приговор. Что угодно, только не тот удушающий вакуум, в котором он находился наедине с самим собой и своими поступками. Ни того ни другого не случилось. И на следующее утро он проснулся и с удивлением обнаружил, что голова не болит, а жизнь продолжается, будто ничего и не произошло, и что никому нет до него дела. После этого он ни разу не был внутри церкви.
Марта Лиан стояла у алтаря рядом с властно жестикулирующей женщиной в элегантном костюме с короткой стрижкой, какие носят дамы после пятидесяти в надежде, что у них с лица сотрется несколько лет. Женщина что-то показывала и рассказывала, до Симона доносились некоторые слова: «цветы», «венчание», «Андерс» и «гости». Он подошел почти вплотную, и только тогда Марта Лиан повернулась к нему. Первое, что бросилось ему в глаза: она сильно изменилась с момента их последней встречи. Опустошенная. Одинокая. Несчастная.
– Привет, – без всякого выражения произнесла она.
Вторая женщина прекратила говорить.
– Прошу прощения за вторжение, – сказал Симон. – В «Иле» мне сказали, что я найду вас здесь. Надеюсь, не прерываю ничего серьезного.
– Нет-нет, это…
– На самом деле мы прямо сейчас планируем свадьбу моего сына с Мартой. Так что если у вас ничего срочного, господин…
– Кефас, – ответил Симон. – И у меня действительно срочный вопрос. Я из полиции.
Женщина посмотрела на Марту, приподняв бровь:
– Вот что я имею в виду, когда говорю, что ты живешь в действительной действительности, дорогуша.
– В которой вы жить не хотите, госпожа…
– Простите?
– Полиция и «Ила» обсудят все с глазу на глаз. Подписка о неразглашении и все такое прочее.
Женщина на громких каблуках отошла в сторону, и Симон с Мартой сели на первый ряд скамеек.
– Вас видели в автомобиле вместе с Сонни Лофтхусом, – сказал Симон. – Почему вы не рассказали мне об этом?
– Он хотел научиться водить машину, – ответила Марта. – Я отвезла его на парковку, чтобы поучить.
– Его сейчас разыскивают по всей стране.
– Я смотрю телевизор.
– Он говорил или делал что-нибудь, что могло бы указать нам на его местонахождение? Я хочу, чтобы вы очень хорошо подумали, прежде чем ответить.
Казалось, Марта хорошо подумала, а потом покачала головой.
– Значит, нет. Рассказывал о своих планах на будущее?
– Он хотел научиться водить машину.
Симон вздохнул и пригладил волосы:
– Вы отдаете себе отчет в том, что рискуете оказаться под следствием, если будете ему помогать или скрывать от нас информацию?
– А с чего бы мне это делать?
Симон молча смотрел на нее. Скоро она будет невестой. Так почему же она выглядит такой несчастной?
– Ну-ну, – произнес он, поднимаясь.
Она продолжала сидеть, глядя в пол.
– Только один вопрос, – сказала она.
– Да?
– Вы тоже считаете его больным убийцей, как и все остальные?
Симон перенес вес тела с одной ноги на другую.
– Нет, – ответил он.
– Нет?
– Он не болен. Он наказывает людей. Он, так сказать, на пути мести.
– Мести за что?
– Разумеется, все дело в его отце, он был полицейским, и все считали его взяточником.
– Вы говорите, он наказывает… – Она понизила голос. – А он справедливо наказывает?
Симон пожал плечами:
– Я не знаю. Но во всяком случае, у него есть свои соображения.
– Соображения?
– Он навестил начальника тюрьмы прямо на рабочем месте, в его кабинете. Это очень дерзко, все можно было проделать намного легче и без такого риска, если бы он пришел к Франку домой.
– Но?
– Но тогда жена и дети Франка оказались бы на линии огня.
– Невинные. Он не трогает невинных.
Симон медленно кивнул. Он заметил, что с ее глазами что-то случилось. Искра. Надежда. Неужели все так просто? Она влюбилась? Симон выпрямился, посмотрел на алтарь со Спасителем на кресте, закрыл глаза, снова открыл их. К черту это. К черту все это.
– Знаете, что любил повторять его отец, Аб? – сказал он, подтягивая брюки. – Он говорил, что время милостей прошло и Судный день уже наступил. Но поскольку Мессия запаздывает, работу должны делать мы. Однако никто не может карать, кроме Него, Марта. Полиция Осло прогнила, она защищает бандитов. Я думаю, Сонни занимается этим, потому что считает, что должен так поступать ради своего отца, который именно за это и умер. За справедливость. За ту справедливость, что над законом.
Вторая женщина стояла около исповедальни и тихо обсуждала что-то со священником.
– А как насчет вас? – спросила Марта.
– Меня? Я – закон. Поэтому я должен поймать Сонни. Такова жизнь.
– А та женщина, Агнете Иверсен, какое преступление она совершила?
– Об этом я не могу вам рассказать.
– Я читала, что ее драгоценности были украдены.
– Да?
– Среди них были жемчужные сережки?
– Вот не знаю. Это важно?
Марта покачала головой.
– Нет, – ответила она. – Неважно. Я подумаю, может быть, вспомню что-нибудь, что сможет вам помочь.
– Хорошо, – сказал Симон, застегивая куртку. Громкие каблуки приближались к ним. – Вам много о чем надо думать, как я понимаю.
Марта бросила на него быстрый взгляд.
– Мы еще поговорим, Марта.
Когда Симон вышел из церкви, у него зазвонил телефон. Он посмотрел на дисплей. Драмменский номер.
– Кефас.
– Это Хенрик Вестад.
Полицейский, расследующий убийство жены судовладельца.
– Я в отделении кардиологии Центральной больницы Бускеруда.
