Плач - Сэнсом Кристофер Дж.

Тюремщик перевернул гроссбух и перелистнул пару страниц назад. Я быстро пробежал глазами строчки, относящиеся к концу июня — меня они не интересовали. Однако я успел заметить, что когда принимали заключенного, всегда присутствовало две подписи — одна, как правило, Ховитсона, а другая, наверное, дежурного стражника. С двадцать восьмого июня во второй половине дня стала появляться более разборчивая подпись: Томас Милдмор. Он дежурил, когда в записях появилась миссис Анна Кайм — фамилия Анны Эскью по мужу.

Ховитсон положил на гроссбух тяжелую ладонь и официальным тоном сказал:

— Довольно, сэр.

— Спасибо, я увидел то, что мне надо.

Я отошел от стола, и тут же дверь в конце коридора снова открылась, и появились два человека. Один был постарше, в заляпанном чем-то переднике, а другой молодой, маленький и худой, со светлыми волосами и овальным лицом, на котором заостренная бородка казалась нелепой. Я заметил, что его плечи ссутулились. Старший стал расстегивать пряжки своего передника, не обращая на меня внимания, но у младшего при виде того, что я стою над гроссбухом, расширились глаза. Он подошел, и Ховитсон, сердито взглянув на него, захлопнул книгу.

— У меня заканчивается смена, мастер Ховитсон, — сказал молодой человек на удивление низким голосом.

— Скажи спасибо сэру Энтони Кневету, что у тебя есть смена, чтобы заканчиваться, — пробормотал сидящий за столом мужчина.

Молодой человек посмотрел на мою робу и шапочку юриста и нерешительно спросил:

— С этой книгой что-то не так?

— Ничего такого, что бы касалось тебя, Милдмор, — ответил Ховитсон. — Ты ведь не помнишь, чтобы в конце июня или начале июля у нас был некто по фамилии Коттерстоук?

— Нет, сэр.

— Вот видите, сэр, — торжествуя, сказал мне Ховитсон.

— Благодарю вас, сэр, — отозвался я с небольшим поклоном и посмотрел на Милдмора. Его глаза были по-прежнему расширены и ясны, но в них виделся испуг. — Доброго дня, молодой человек, — попрощался я с ним, направляясь к двери, за которой, прислонившись к стене и потирая ногу, стоял мой ветеран.

Он отвел меня обратно в комнату сэра Эдмунда, где тот болтал за вином с лордом Парром, и оба смеялись. Я услышал, как Уолсингэм сказал:

— Когда впервые увидел женщину в фижмах, я не поверил своим глазам. Корсет так стянул талию, что казалось, я могу обхватить ее ладонями, а широкая юбка с этими обручами…

— Да, как от бочки… — усмехнулся лорд Уильям, но когда я вошел, оглянулся и моментально насторожился. — Нашли имя, Шардлейк?

— Его фамилии там нет, милорд, как я и подозревал, — ответил я. — Благодарю вас, сэр Эдмунд.

Уолсингэм был уже в благодушном настроении.

— Посидите, выпьете вина? — пригласил он меня.

— Боюсь, не могу. Много дел, — отказался я. — Но я крайне благодарен вам за предложение.

— Пожалуй, и я пойду с вами, Шардлейк, — сказал Парр. Ему хотелось узнать, что я выяснил.

— Нет, нет, милорд, вы только что пришли… — запротестовал сэр Эдмунд.

Дядя королевы переводил взгляд с меня на него и обратно. Он явно решил, что если сразу уйдет, это может показаться подозрительным, и потому сказал:

— Ну, тогда еще по одной, Эдмунд. Но извини меня, мне нужно облегчиться. Мастер Шардлейк, вы не поможете мне? — Он сделал вид, что ему трудно встать.

— Вы стали плохо переносить вино, милорд, — поддразнил его вслед его старый друг.

Когда дверь за нами закрылась, лорд Парр сразу принял деловой вид.

— Ну? — нетерпеливо спросил он.

— Одного из тех, кто дежурил, когда здесь была Анна Эскью, зовут Милдмор. Я видел его — он как будто встревожился, и, похоже, он не ладит с тюремщиком за столом.

Лорд Уильям улыбнулся и кивнул:

— Еще одно имя для Сесила, пусть разузнает. Интересно, не связан ли этот Милдмор с остальными. — Он хлопнул меня по плечу: — Вы хороший парень, мастер Шардлейк, несмотря на свой несчастный вид и… ну, не важно. — С внезапной страстью старик проговорил: — Мы поймаем их, закончим эту игру в жмурки и сорвем маску с того, кто стоит за всем этим! Я скоро освобожусь. Вы молодец.

Он ушел по коридору, а я как можно быстрее направился к выходу, а потом — за ворота Тауэра.

Глава 19

Забрав Бытие из конюшни Тауэра, я потихоньку поехал домой. Сегодня выдался тяжелый день, даже по меркам последней недели. Еще было светло, но тени уже начали удлиняться. Взглянув вдоль идущей к реке узкой улочки, я увидел рыбака в лодке, забросившего сеть, которая со всплеском ушла в воду, посеребрив ее и вспугнув лебедей. Обыденность. Мне вспомнились слова Гая, когда тот перевязывал Барака. Зачем я ввязался в это опасное дело и вовлек с собой других? Меня побудили к этому мои чувства к королеве, но ведь я так же впутывался в неприятности и до встречи с ней. Такое было при Томасе Кромвеле. Моя связь с ним тогда привела меня к контактам с высокими лицами королевства, которые любили его: они хотели использовать мои способности и пользовались моим упрямством, нежеланием бросать то, что начал. Я подумал, что если успешно покончу с нынешним делом, то, пожалуй, надо будет покинуть Лондон. Хватит. Я могу найти практику в каком-нибудь провинциальном городке — например, в Бристоле или в Личфилде, где я родился и где у меня остались родственники. Но я не был там много лет, местечко это было маленьким, и воспоминания о нем не вызывали у меня радости.

Мои размышления напомнили мне о Тимоти и о его нежелании продвигаться по жизни. Я решил поговорить с Джозефиной — она хорошо относилась к мальчику. Кроме того, я решил спросить ее напрямик, что у нее с Мартином Броккетом. Мой стюард не казался грубияном, но я не видел всего, что происходит у меня дома. Никто из хозяев этого не знает.

Я добрался до дома к пяти. Вскоре я собирался на ужин к Коулсвину, чей дом находился близ Смитфилдской площади, но немного времени у меня оставалось. Дверь мне открыл Мартин — как всегда, с непроницаемым лицом. Я спросил, не было ли мне каких-либо сообщений, и он ответил, что нет. Тогда я подумал навестить Барака, но потом решил, что будет лучше, если он сначала сочинит историю для Тамасин. Черт бы побрал всю эту ложь!

Джозефина была в гостиной, где с обычной заботой вытирала пыль. Когда я вошел, она выпрямилась и поклонилась. Я с тоской посмотрел в окно на свое место отдохновения в саду, но, поскольку мне удалось застать девушку одну, нужно было воспользоваться возможностью поговорить с ней. И я начал дружелюбным тоном:

— В последнее время у меня как-то не было случая поговорить с тобой, Джозефина. Как дела?

— Очень хорошо, сэр, — ответила служанка.

— Я хотел поговорить с тобой о Тимоти. Ты знаешь, что когда ему исполнится четырнадцать, я предполагал отдать его в подмастерья, как Питера?

— Это было бы хорошо, сэр.

— Но ему не хочется уходить отсюда.

Лицо девушки омрачилось.

— У него были несчастливые времена до того, как он пришел сюда.

— Я знаю. Но с тех пор прошло три года…

Служанка посмотрела на меня своими ясными голубыми глазами.

— Наверное, сэр, этот дом кажется ему убежищем. — Она зарделась. — Как и мне. Но, пожалуй, нехорошо слишком долго прятаться от мира.

— Вот и я так думаю, — согласился я и немного помолчал, а потом спросил: — И что, по-твоему, мне следует сделать, Джозефина?

Моя подопечная удивленно посмотрела на меня.

— Вы спрашиваете меня, сэр?

— Да.

Девушка в нерешительности помолчала, а потом сказала:

— Я бы действовала осторожно, сэр. Потихоньку.

— Да, пожалуй, ты права, — улыбнулся я. — А ты, Джозефина, скоро снова встретишься с любезнейшим Брауном?

Служанка покраснела:

— Если вы не возражаете, сэр, он пригласил меня на прогулку с ним опять в воскресенье.

— Если не возражаешь ты, то не возражаю и я.

— Спасибо, сэр.

— Если мне не изменяет память, ты познакомилась с ним на майских гуляньях, на лугах у Линкольнс-Инн?